Операция «Ольга»

На земле валялся велосипед без седла, со спущенными шинами и изогнутым «в восьмёрку» передним колесом. Агубар кивнул на изуродованное транспортное средство, сделал жест руками, будто отжимал мокрую тряпку, и, осуждающе скривив рот, показал пальцем на Зарипу.

Оставив резиновые тапочки на джутовом коврике у лестницы, генерал полез наверх. Иван Васильевич и Назар Ефимович также по его примеру разулись и по отполированным босыми ногами лестничным перекладинам последовали за затянутым в белые шорты крепким генеральским задом. Пройдя через просторную террасу, они вошли в полутемное помещение, в центре которого на небольшом возвышении сидел, скрестив под собой ноги, маленький, плотный человек в заломленной на правый бок золотой короне. Перед ним в квадратном, заполненном песком углублении горел костёр.

– Это, видимо, вождь, собственной персоной, – шепнул Ганюшкин капитану.

Агубар, выхватив из ножен саблю, показал гостям стать на колени, поклонился человеку в короне, развернул клинок вертикально перед собой, распрямил плечи и что-то хрипло проорал. Затем, повинуясь знаку повелителя, поднялся на возвышение и с саблей наизготовку стал позади него.

– Интересно, сколько времени он нас продержит в таком положении, – тихо сказал капитан Фролов, – у меня уже ноги затекли.

Хозяин дважды ударил в ладоши. Из-за бамбуковой ширмы выскочила обнаженная по пояс маленькая стройная девушка с ожерельем из крупного белого жемчуга на смуглой шее и, не обращая, казалось, внимания на иностранцев, поклонилась ему.

– Найя! – представил её повелитель.

Это была, как позже выяснилось, родная сестра правителя острова и, соответственно, принцесса. Найя скрылась за ширмой, через секунду вернулась с двумя низкими табуретками и, поклонившись, поставила их перед гостями.

– На каком же языке с ним разговаривать? – спросил Ганюшкин.

На это Иван Васильевич только пожал плечами. Ответ на вопрос поступил от самого правителя острова. Показав пальцем на капитана, он спросил:

– Ты по-русски говорить?

У Фролова от неожиданности зачесалось в носу и он вместо ответа громко чихнул.

– Будь здолов, – отозвался сюзерен, нисколько не обидевшись.

– Он говорит, говорит, – радостно закивал Ганюшкин, похлопывая Фролова по погону, – я тоже. Мы, мы оба на русском говорим. Я ещё на английском, французском и испанском. Иван Васильевич, – академик кивнул в сторону капитана, – знает английский. А Вы, простите, – обратился Назар Ефимович к вождю – где русский учили?

– Я Москва учился, – признался правитель острова и неожиданно обиделся на Ганюшкина, когда тот предположил, что туземец окончил университет Патриса Лумумбы.

– Э, почему Лумумба? Все говорят Лумумба, Лулумба. Да я твой Лулумба мама в белой тапке видел! Россия много другой училищ есть. Я цирковой учился, на клоун.

Оказалось, что вождя зовут Семе Кударат Шестой. После окончания первого курса циркового училища он три месяца стажировался в городе Сосногорске, однако, в связи с болезнью отца Семе Кударата Пятого, был вынужден оставить учёбу и срочно возвратиться на Таби-Таби. Сломанный велосипед, который гости видели у входа, подарил ему цирковой медведь Михаил Иванович Берлогин.

Эта история вызвала у капитана подозрение, что «с крышей» у властителя острова не всё в порядке. Иван Васильевич бросил косой взгляд на Назара Ефимовича, но того, казалось, нисколько не удивил рассказ правителя, как будто академик давно знал, что у российских медведей и в правду есть традиция дарить кому ни попадя всё, что подвернётся под лапу.

Ганюшкин успокаивающе похлопал капитана по руке и сказал хозяину, что, направляясь в гости, они также приготовили подарки, но их изъяли при входе. Нахмурив брови, Семе Кударат посмотрел на Агубара и показал пальцем в сторону лестницы. Военный молнией метнулся к выходу, и через несколько мгновений бинокль уже лежал у ног капитана, а Семе Кударат вертел в руках вымпел с изображением парусника.

Оставив на циновке буханку чёрного хлеба, бутылку водки «Морской волк» и баночку селёдки, Агубар, пятясь и почтительно кланяясь, удалился. Вождь снял корону, которую тут же подхватила, вынырнувшая из-за перегородки Найя. Затем принцесса принесла три стеклянных стакана, расписанных мелкими красными цветочками, и пристроила на огонь закопченный чайник.

Перед гостями выросло плетёное блюдо с плодами манго и бананами. В тоненьких руках Найи появился тяжёлый нож, двумя короткими ударами принцесса разделила буханку на три части, а затем разрубила каждую ещё на четыре куска.

Отложив вымпел в сторону, и, поворачивая бутылку, то одной, то другой стороной, вождь долго рассматривал коренастого моряка на этикетке. Особенно его поразили длинные седые волосы морского волка и густая борода, лопатой падающая на тельняшку.

– На мой папа похож, – неожиданно заключил правитель, заботливо поглаживая бутылку. – Мой папа тоже был такой борода и полосатый рубаха – тельняха звать. Я этот тельняха ему в Москва купил. Папа очень любил. Надел и не снял, пока умер. Я его так в тельняха и похоронил.

Затем твёрдой рукой Семе свернул «Морскому волку» алюминиевую бескозырку, разлил водку по стаканам, поднял свой, и добавил. – Давай махнём за мой папа, чтобы ему царство на небе!

Потом «махали» за хозяина, за процветание острова Таби-Таби и, конечно, за дружбу. В каких только условиях нашим людям не приходится пить?! Такая уж слава прокатилась по миру, что у русских водка – первое дело. Их, мол, мёдом не корми, бананом не заманивай, а выпей с ними водки, без которой они жить не могут и которая у них всегда с собой есть. Кстати, тёплый «Морской волк», если закусывать чёрным хлебом с селёдкой, бананом и запивать горьким чаем, идет неплохо.

На поясе у капитана загудела рация. Семе насторожился.

– Это мне с корабля сообщают – успокоил его Иван Васильевич.

В наушнике радостно захрюкало. Фролов внимательно выслушал и поблагодарил звонившего.

– Боцман докладывает, – сказал он, выключив рацию и пристраивая ее обратно на поясной ремень. – Неисправность устранена. Осталось собрать двигатель. «Исток» сможет выйти в океан часов через десять-двенадцать.

– Отлично, – прокомментировал новость Ганюшкин. – Значит задержка у нас по минимуму.

После того, как махнули по пятой, хозяин предложил, именовать его Сёмой. Гости, однако, не согласились опускаться до такой фамильярности, и, учитывая, по выражению Ганюшкина, «высокое социальное положение вождя и исключительно почётное место, занимаемое им в местном социуме», попросили разрешения называть его «Семёном Семёновичем», против чего Семе Кударат Шестой возражать не стал, но захотел перейти на «ты».

Собеседники расслабились. Разговор пошёл живее и откровеннее. Оказалось, что в Сосногорске Семе полюбил девушку, на которой хотел жениться.

– Хороший девушка. Волосы белый. Кожа тоже белый-белый… Ольга… хороший девушка… только на Таби-Таби ехать не хотел.

Назар Ефимович спросил про обезьяну в клетке. Выяснилось, что Зарипа – любимая жена царя местных обезьян Дрилона. Когда обезьяний царь узнал о велосипеде, привезённом из России, он попросил правителя острова позволить Зарипе покататься.

Семе загорелся идеей научить обезьяну исполнять на велосипеде разные трюки и воспитать из неё звезду цирка. Однако эта великолепная идея разбилась о беспросветную лень любимой жены Дрилона. Научившись в первый же день с горем пополам удерживать равновесие, Зарипа тут же выступила на портовой площади перед жителями острова и своими соплеменниками. Успех превзошёл все ожидания. Виляя рулем и рискуя упасть в любой момент, обезьяна смогла объехать площадь, чем заслужила бешеные аплодисменты собравшихся людей и безграничный восторг у обезьян, гроздьями обвешавших ближайшие деревья.

Завершив круг, Зарипа небрежно бросила уникальный цирковой снаряд в пыль, стала прыгать, кривляться и посылать публике воздушные поцелуи. Люди начали скандировать: «За-ри-па! За-ри-па!». Новоиспечённая звезда, которой неожиданная слава вскружила глупую голову, окончательно распоясалась, запрыгнула на трибуну почётных гостей, сорвала с правителя острова золотую корону и напялила на себя. Эта бестактная выходка вызвала у хвостатых безумный восторг, а Дрилон, сидевший в кресле рядом с Семе, прослезился и полез к вождю с поцелуями.