Страница 17 из 21
– Ну, я! Так кабы не ты, я бы его убил, порешил и на плаху за него, подлеца, пошел!
Тут и Стенька невольно улыбнулся. Он вспомнил ту драку, неторопливое побоище двух дородных, а в тулупах – еще и безмерно грузных мужиков. Однако раз этому Ивашке Шепоткину угодно полагать, будто Стенька его от неприятности избавил, – пусть полагает! Земский ярыжка, что греха таить, любил заводить среди торгового люда таких знакомцев, чтобы чем-то ему были обязаны. Идешь вот так без гроша за душой – и всегда найдется благодарный человек, угостит, а коли сам не догадается, так ведь и напомнить можно.
– И пошел бы! – весело подтвердил Стенька. – А что, с женкой-то своей помирился? Не прибил ее?
– А что ее, дуру, бить? Как ей велено, так и поступила. Пойдем, добрый человек, прости, не знаю, как звать-величать!
– А Степаном Ивановичем! – сразу определил себе немалую цену Стенька. – Неужто угостить хочешь?
– Кум у меня сбитенщик, такого сбитня нальет – до пяток продерет! Он перцу с имбирем не жалеет!
Стенька, решив, что его отсутствие на общем предпраздничном переполохе не больно скажется, зашагал следом за Ивашкой Шепоткиным. Ивашка, грудью прокладывая дорогу сквозь толпу, поддерживал беседу, то и дело поворачивая крупную башку к земскому ярыжке. И в конце концов ему такое вежество вышло боком.
Извозчик, усаживая седока в саночки, не приметил колдобины. Конек взял с места резво, санки опасно накренились, седок заорал, вываливаясь, но не вывалился, а откинулся в другую сторону. Санки, покатившие было на одном полозе, дернулись и рухнули на другой. Получилось это очень неудачно – как раз по Ивашкиной ноге.
Мужик, шлепнувшись на гузно, взвыл белугой и заругался так, что мудрый извозчик сразу хлестнул конька кнутом. Санки унеслись, а Стенька остался с ревущим Ивашкой в полном бессилии. Как земский ярыжка он мог бы кинуться следом, позвать на помощь – возможно, извозчика бы и остановили. А что с того проку? Починит он Ивашке ногу, что ли?
– Встать можешь? – спросил Стенька.
Ивашка попробовал, но, видать, полозом ему сломало одну из тех мелких косточек, каких в ступне до черта.
Оставить его в таком положении Стенька не мог. Он высмотрел извозчика, крикнул ему и рукой помахал – сюда, мол! Санки подкатили.
– Пособи-ка! – велел Стенька, показывая на сидящего в снегу Ивашку.
Извозчик посмотрел на земского ярыжку с подозрением.
– Знаю я вас! – сказал он. – Так и норовите!
– Что норовим?
– Коли для Земского приказа – чтоб безденежно! Нет уж, другого дурака ищи!
– Сам дурак! – отвечал Стенька. – Что, Иванушка, будут у тебя две деньги, с этим обалдуем расплатиться?
– Да уж будут! – подтвердил Шепоткин.
– Куда везти-то?
– А на Волхонку! – Ивашка тихо взвыл, когда Стенька с ямщиком подняли его, чтобы усадить в санки.
Обогнув Кремль, санки быстро доставили седоков к нужному месту.
– Вон туда, туда! – распоряжался Ивашка. – Да тут разворачивай!
Санки встали.
– Степан Иванович, сделай милость, добеги до моего двора! – попросил Ивашка. – Парня там найдешь, Нечая. Пусть он скоренько выйдет да меня в дом занесет! Чего тебе-то корячиться! Я молодец дородный!
Стенька понял – Ивашке Шепоткину вовсе не хочется переплачивать извозчику полушку за услугу. И одобрил – каждому полушку, так самому-то что останется?
Очевидно, чтобы никто из бывших владельцев Марфицы, ни торговый человек из Суздали Никишка Ревякин, ни оставшийся для Земского приказа безликим и безымянным Пасынок, не могли до нее вновь добраться, Шепоткин завел большого лохматого черного кобеля. Войдя в калитку и бывши немилосердно облаян, Стенька заорал что было духу, вызывая хозяйку. Но откликнулся мужской басовитый голос. Стенька развеселился было – опять Ивашке не повезло! – но тут из-за угла вышел с топором в руке человек росту невиданного и с безбородым круглым лицом, как у красной девицы. С лица-то ему было – хорошо, коли восемнадцать. А когда судить по плечищам – мужичище в сочной поре, да и топор в его лапище казался игрушечным.
– Чего орешь? – осведомился этот человек.
Тут Стенька сообразил – да это же и есть парень, Нечай, которого велено позвать на помощь!
– Хозяина из саней взять нужно, принести в дом, – сказал он. – Ногу ему полозом повредило.
– Погоди, топор положу. И что у вас на Москве за топоры! Тихо ты, Арапка! Нишкни!
Нечай показал псу кулак, хороший кулак, нешуточный, и пошел за угол – вбить в колоду топор. Вернулся он пасмурный.
– И что у вас на Москве за колоды…
«Развалил!..» – с ужасом подумал Стенька. И этого вполне от Нечая можно было ожидать. Хотя располовинить колоду для рубки дров было немалым подвигом.
Нечай пошел к калитке. Тут только Стенька заметил, что был он в одном расстегнутом зипуне поверх холщовой простой рубахи да в полосатых портах и лаптях. Насчет обувки Стенька злорадно усмехнулся – как ты, парнище, ни здоров, а ходить тебе в лапотках, потому что сапог такой удивительной величины по всей Москве не сыщешь! Заказывать же сапожнику – удовольствие не дешевое, а ты, брат, вряд ли больно денежен.
– Да скорее ж! Поспешай, свет! – распоряжался Ивашка Шепоткин, позволяя Нечаю взять себя в охапку. – Не ровен час, увидят!
Стенька подивился тому, что Шепоткин стыдится перед соседями за увечье. Но прочь не пошел – коли было обещано угощение, так слово держать надобно!
Когда Нечай вносил Ивашку, Стенька придержал калитку и опять подивился: здоровый мужик, да еще в огромной, колом стоящей шубе, был на руках у этого верзилы не то чтобы совсем как дитя, а скорее как подросток.
– Забеги вперед, – велел Стеньке Нечай, – двери в сени распахни и другие тоже.
Вежества в парне было – ну, ни на медный грош!
Но Стенька сделал, как велено. Ему стало любопытно – что же это за орясина такая невоспитанная, откуда взялась? В лесу родилась, пням молилась?…
– Ахти мне! – переполошилась, увидев чужого, маленькая кругленькая Марфица, хлопотавшая по хозяйству в одной подпоясанной рубахе и в распахнутой душегрее. – Господи Иисусе! А ну, пошел вон! Нечай! Нечаюшка!
– Тут я! – отвечал парнище.
– Не галди! – добавил, въезжая в горницу на богатырских руках, Ивашка Шепоткин. – Одевайся-ка да за бабкой беги, ногу мне править!
Его усадили на лавку. Марфица кинулась разувать мужа. И точно – пострадавшая нога посинела и припухла.
– Да пойдешь ты за бабкой?! – рявкнул Ивашка.
Марфица бросилась за крашенинную занавеску – накинуть хоть сарафан, чтобы не надевать шубку прямо поверх рубахи.
– Вот, Степан Иванович, так и живу, – горестно сказал Ивашка. – С бабой бестолковой! Другая бы босиком по снегу ради мужа побежала…
– Племянник, что ли? – мотнув головой в сторону Нечая, осведомился Стенька. Предположить, что Шепоткин породил такого молодца, он никак не мог.
– Какое там – племянник! – Ивашка запнулся, словно бы брякнул лишнего. – Поди, Нечаюшко, мы тут о деле говорить будем. Дров-то наколол?
– Малость осталось.
– Ну, поди, Господь с тобой.
Парнище, пригибаясь, вышел.
– Здорова у тебя родня! – одобрил Стенька.
– Седьмая вода на киселе, – пренебрежительно отозвался Ивашка. – Ты садись на другую лавку, подожди. Бабка-костоправка у нас по соседству живет, сейчас ее Марфица приведет… Ты там скоро? А то гляди мне!
– Ахти мне! – отвечал голосок из-за крашенинной занавески. – За угол подолом-то зацепила, шов разошелся!
– Да кто твой сарафан под шубой-то увидит, дура?! – возмутился Ивашка.
– А что? – Стенька встал с лавки, на которой сидел, не раздеваясь и лишь шапку сняв. – Дай-ка я до бабки добегу. И сам ее сюда доставлю! А ты, голубушка, пока лоскутов холщовых достань, длинных, они бабке пригодятся – ногу замотать. Куда бежать-то?
– Лоскутья-то у тебя, у дурищи, есть?! – зарычал Ивашка.
– А бабка Козлиха на нашей улице и живет, от нас второй домишко! – объяснила Марфица.
– В которую сторону?