Дерево уккал

Единственный не поддавшийся всеобщей сумятице Григорий неспешным шагом пересекал богом забытую где-то посреди уральских гор поляну, ставшую ареной столь удивительных и драматических событий. Позади него, осторожно семенил поляк, очевидно не желавший подходить близко, но еще менее жаждущий оставаться наедине с самим собой у самой кромки непредсказуемо-опасного леса. Казаки расступились, пропуская грека к бледному трупу существа, так и не успевшего последовать за своими собратьями. Суеверие, впитанное с молоком матери, останавливало крестьянских детей от каких-либо действий с бездыханным созданием. Григорий излишним суеверием не страдал. Он опустился на колени и коснулся рукой того места, куда угодила смертоносная пуля Ивана Кольцо. Кровь в считанные минуты свернулась на лютом морозе, но все же это была именно кровь – красная, как солнце над Константинополем в миг его кончины. Грек перевернул труп и на казаков уставились безжизненные глаза. В них не было ничего, кроме холодного мерцания темных озер в глубинах древних пещер, из которых когда-то вышел мертвый карлик.

– Во, чудь белоглазая, – едва слышно вымолвил кто-то из стоявших позади и перекрестился.

– Раз пуля взяла, чай не демон, – резонно отметил Мещеряк. – В лагерь не понесем, больно уж несподручно. Похоронить бы чуда по-христиански.

– Пожалуй, да, – согласился Григорий. – Не верится мне, что такие крохотные да хилые создания, бросающиеся наутек при одном только нашем виде, могли навредить вооруженному отряду, который сумел добраться сюда аж из самой Варшавы.

Иван тоже присел рядом.

– Нет, здесь еще что-то. Кожей чувствую, ясновельможный пан не все рассказал. Кстати, где он?

Все завертели головами в поисках поляка. Искать пришлось недолго. Грек заметил, как тот поднял некий предмет у самого склона в том месте, где скала сошлась за спинами убегающих карликов.

– Ну, что скажешь, пан Адам? Эти товарищей твоих умертвили?

– Что ты, пан Григорий, – Адам Каминский вернулся в круг казаков. – Эти-то мирные были. Так, странные только. Мы с ними даже торг вести пытались, зелья–снадобья всякие выменять, но дело не очень–то пошло. Чуды все твердили, что ничего теперь продать не могут, так как все нынче отправляется на восток и запасу никакого не остается.

– На восток? Кучюму что ли?

– То мне точно не ведомо, но думаю, не только. Татар, по крайней мере, мы не видели, а вот другие, страшные, огромные, поросшие с ног до головы косматой свалявшейся шерстью… Они напали ночью так внезапно, что почти никто не успел отреагировать. Чудом успел я откатиться в сторону и схорониться в зарослях. Остальных членов моего отряда монстры умертвили, а потом на месте зажарили и съели. Мне же оставалось лишь лежать и дожидаться, пока они не закончат и не уйдут. Потом я блуждал по окрестностям и вышел на ваших разведчиков.

Грек вскочил на ноги в ярости.

– Ты почему сразу не рассказал, что здесь творится?

– Не серчай, милсдарь. Ты ж мне сам договорить не дал. Из шалаша выскочил да к господам казакам на совет тотчас направился.

– Уж ты вертлявый, а не человек, – Григорий слегка остыл. – Где был разбит ваш лагерь? Если ты не врешь, там наверняка остались какие-то следы.

– Клянусь Девой Марией, не вру. Зачем мне это? Лагерь не слишком далеко. Если надо, покажу.

– Обязательно покажешь. А пока давайте этого похороним.

Каменистая земля на необычной поляне, укрывшейся в хвойных зарослях, промерзла настолько, что выкопать, а точнее выковырять, с помощью сабель даже самое незначительное углубление было совершенно невозможно. Казакам пришлось натаскать груду камней, чтобы наскоро схоронить карлика. Священника в отряде не было, а потому Матвей Мещеряк прочитал «отходную», на чем процедура погребения и завершилась.

Пришло время внимательно осмотреть удивительный белый монолит посреди поляны. Все двинулись к нему. Древние легенды вновь взбудоражили умы и души средневековых людей, стоило лишь прикоснуться к камню, провести рукой по его полупрозрачным, почему-то теплым на ощупь, граням.

Григорий вглядывался в мутные глубины монолита, и что-то цепляло, что-то затягивало внутрь, словно гипнотизируя, завораживая сознание навсегда.

– Вечная жизнь. Вечная жизнь, друг мой, – поляк бесшумно вынырнул из-за спины. – Для того, кто чист душой, для того, кто достоин. А нам здесь нечего больше делать.

Его негромкий голос лился будто изнутри, сквозь потоки сознания.

– Нам пора, – повторил Адам.

Григорий оторвался от камня, словно очнувшись ото сна.

– Ладно, братцы, в лагерь ночью не так просто вернуться будет, – констатировал он. – Давайте выдвигаться.

Глава 4. Военные хитрости

В нижнем течении Тобола начали попадаться разбросанные то тут, то там редкие поселения остяков и татарские улусы. От взятого «языка» ермаковцам удалось узнать, что дальше, в устье реки, стоят юрты Карачи – главного сановника сибирского хана Кучюма. Появление Адама Каминского Ермак принял неохотно и также крайне подозрительно, однако в отряде остаться позволил, посчитав, что убивать его особых причин не имелось, а отпустить на все четыре стороны было в тот момент опасным безрассудством. Да и сам трусоватый шляхтич, который таки показал Григорию останки своих спутников, попавших в лапы таинственных людоедов на роковом привале, явно не стремился в одиночку бродить по тайге. Отложив решение вопроса с поляком на более подходящее время, казаки поспешили к владениям Карачи. Особого сопротивления не последовало. Как степной вихрь набросился Иван Кольцо на улус, взял его и разорил. Богатство Карачи, которого, впрочем, лично на месте не оказалось, впечатлило даже видавших виды казаков. Особенную радость вызвало обилие душистого и сладкого меда. Удержаться было невозможно. Его разделили и сгрузили в струги. Тем не менее, задержка могла оказаться равносильной гибели. Памятуя о том, кому принадлежало захваченное поселение, Ермак со сподвижниками нисколько не сомневались, что весть о его разгроме дойдет до Кучюма моментально и хан не преминет разослать гонцов в кочевья и улусы. Это грозило встречей с весьма внушительной, даже учитывая, что Алей увел часть людей на Русь, воинской силой.

Так и случилось. Выйдя из Тобола на водные просторы Иртыша, со своих стругов казаки внимательно разглядывали пылающий сотнями костров берег, как саранчой усеянный неприятелем. Над берегом возвышалась круча, на которой располагался конный отряд. Во главе его стоял Кучюм из рода Шайбан-хана – пятого сына Джучи, младшего брата самого Батыя. Грозный слепой колдун медленно поворачивал из стороны в сторону лысую как череп голову, словно каким-то магическим шестым чувством оценивая численность и расположение врага. Несмотря на высокое происхождение, Кучюм не был здесь своим. Почти двадцать лет назад он пришел из степей Средней Азии, сверг и убил местного хана Едигера, после чего в Сибирской земле началась кровавая междоусобица. Через семь лет Кучюм разгромил свих врагов, но победа оказалась в каком-то смысле пирровой – местное население подчинилось силе, но не признало его право на господство. Особое недовольство среди поклонявшихся природе и духам предков туземцев вызывало насильно проводимая ханом исламизация.

Присутствие слепого колдуна вызвало легкий ропот среди казаков, суеверно страшившихся любого рода проявлений потусторонней силы. Григория же, с иронией относившегося ко всякого рода мистификациям, пугало нечто иное. Помимо конницы на круче находилось еще кое-что, блестевшее на фоне клонящегося к горизонту солнца. Худшие опасения начинали оправдываться. Пушки, да еще и на такой выгодной позиции! Откуда? Факт, тем не менее, оставался фактом. Похлопав Ермака по плечу, грек указал рукой на расположение орудий. Лицо атамана, и так невеселое, стало чернее тучи. Выждав еще несколько мгновений, он подал знак к отступлению. Медленно, словно нехотя, флотилия пошла вверх по течению Иртыша.

Впереди лежало урочище Атик-мурзы. Сердитая река выплеснула на него казаков и залила, снося все на своем пути. Серое, словно лицо мертвеца, небо не сулило добра. По решению Ермака, отряд должен был остаться в городке на ночь – собраться с силами и спланировать наступление. Ночь, однако, не принесла ни отдыха, ни покоя. Казаки открыто роптали. Никто не хотел лезть смерти в пасть. Нужно было пересечь реку под обстрелом невесть откуда взявшихся Кучюмовых пушек и столкнуться на самом берегу с превосходящей в несколько раз силой противника. А еще и конница, готовая, спустившись с кручи, зайти ермаковцам с флангов. Ситуация складывалась отчаянная.