Балкон на Кутузовском

С десяток деревьев, посаженных у дома всего год назад после окончания строительства, еще не совсем окрепли, а по некоторым жалким стволикам вообще нельзя было понять, что за порода такая у дерева – то ли клен, то ли липа, то ли ясень-тополь, палка и палка с тремя скукоженными листами на макушке. «Эх, жаль березок не насажали, вот дерево быстрое и без капризов. Березка, она ж как девушка – где упала, там и приросла. Ну да ладно, – подумала Поля, – и эти пусть вытягиваются, были бы корни, листья нарастут», – и посмотрела наверх, где шумели старые высоченные деревья, чудом сохранившиеся в процессе активной коммунистической стройки.

Поля пошла от дома по аллейке, ведущей в глубь двора. И чем дальше отходила от подъезда, тем гуще росли кусты и деревья, словно и не в Москве вовсе они жили, а в дремучем лесу, где-то далеко-далеко от города. Ну, не совсем, может, и в дремучем, конечно, а так, к слову.

«На Поварской до такого запустенья не довели бы, все нестрижено, патлато, ветки вразнобой, никакого ухода…» – подумала Поля, вспомнив могучие, но аккуратные душистые липы и китайки, росшие в строгом хороводе по кругу родного двора. А тут перед ней в беспорядке, как в лесу, выстроилось штук десять-двенадцать громадных деревьев, уходящих кроной в небо, сказочных, с дуплами, обжитых птицами и белками. Новорожденные же веточки были посажены рядом с пожилыми стволами вполне заботливо, ничего не скажешь, в распорочку, скорей всего, на месте уже ушедших. «Через сто лет вымахают», – подумала Поля. Птица к ней прилетела, у ног почему-то зашастала, не пугалась. Трясогузка с чем-то съедобным в клюве. Бегала вокруг по дорожке, хлопотала, головку поднимала, вглядывалась.

– Уж ты, мать моя, какая красавица! Чего сказать хочешь? Соседями теперь будем, вот так вот. Чего ты ешь-то, мне ж знать надо, чем тебя привечать. – Трясогузка расшаперила крылышки, дернула хвостиком и полетела над землей прочь, низко-низко.

Прямо напротив входа в подъезд, чуть на взгорке, разлапился старинный куст сирени, кряжистый, заросший, падающий шершавыми стволами на землю, чудом выживший в строительной неразберихе, матерый. Поля тронула по ходу ветку, не то здороваясь, не то опираясь, вернулась к подъезду и тяжело села на одну из лавок, совсем новых, поставленных под старыми кленами. «Вот, хорошо, есть где сесть, не надо будет со своей табуреткой туда-сюда шастать», – подумала Поля, откинулась на спинку и посмотрела наверх. Широкие резные листья шуршали в вышине и закрывали небо у двери, создавая ощущение защищенности. А чуть поодаль от подъезда, но достаточно близко, боком пристроился трехэтажный деревянный дом, старенький, дореволюционный, чуть поехавший набок и, видно, давным-давно не ремонтированный. Выглядел он, конечно, не ахти, без должного-то внимания. У него было два входа и палисаднички по фасаду, где росли золотые шары вперемешку с могучей двухметровой крапивой и высоченными стеблями могильника. «От, с соседями надо будет пойти познакомиться и намекнуть, чтоб за садиком ходили, чтоб внешний вид во дворе был, – подумала Поля и закивала сама себе головой. Мысль ей понравилась. – Пирожков напеку и пойду. Чего там ходить – три этажа всего. Уйду с пирожками, приду с новостями, как говорила мама. Скоро ж мой юбилей, пирожки точно после останутся», – и опять она задумалась о своем дне рождения, ведь так много лет ей еще никогда не было… «Ох-ох-ох, – вздыхала она, – целых восемьдесят стукнет, цифры не так встали… Это ж настоящая старость, зрелость закончилась, рубеж, девятый десяток пойдет. Откуда ж ума на такой возраст взять…»

Ну а так, внешне на новом адресе ее пока все устраивало, тихо, зелено, уютно и совсем даже не по-городскому – их новый высокий дом своей серой махиной, казалось, отсекал остальной мир от двора, здесь не слышно и не видно было прохожих, суеты, машин, да и самого города как такового. Он словно был той самой границей между городом и деревней, о которой писал кто-то важный, не то Ленин, не то Сталин, откуда-то ведь она это помнила.

Поля снова оглядела дворовую рощу, покосившийся домик, тяжело встала и медленно пошла к двери, Лида ее не торопила, дожидалась, давала оглядеться. Открыв дверь, помогла Поле подняться на несколько ступенек вверх, к лифту – коленки у матери последнее время довольно сильно болели. На площадке отдышалась, но, увидев лифт, взбунтовалась.

– Ох ты ж, мать моя! Не пойду я туда! – Для Поли это было неожиданным препятствием, о котором она и не подумала. Новую квартиру получили, это, конечно, понятно, но про шестой этаж она даже и не подумала, морально не подготовилась, не настроилась и вот теперь встала перед фактом, то есть перед лифтом. – Не пойду, и все!

– Мама, не придуривайся, ты же знаешь, что это такое, просто подъемник! – постаралась вразумить маму Лидка. – Ты же ездила!

– Куш ин тохас, подъемник! Он маленький! Я, во-первых, в него не помещусь, а во-вторых, боязно! А если он застрянет? И я остаток жизни проведу между небом и землей в этой мышеловке? Ни за что!

Поля взялась за перила и демонстративно сделала несколько тяжелых шагов вверх по лестнице.

– Мама, не дури! Где твой хваленый еврейский ум? Ты ж не из деревни приехала! Ты все прекрасно понимаешь! И подумай сама, ты ж не сможешь каждый раз спускаться и подниматься пешком на шестой этаж. Когда-нибудь все равно придется зайти в лифт! Так сделай это сразу! – Лидка пыталась убедить мать.

– Где это видано, чтоб родная дочь родную мать насильно запихивала в железный ящик? Да еще при жизни?

– Это ты так шутишь, я понимаю?

– А ты еще сомневаешься в моем чувстве юмора? Я просто пытаюсь отсрочить этот рискованный шаг к смертоубийству! – Поля спустилась на площадку перед лифтом.

Внизу хлобыстнула входная дверь, и послышались быстрые шаги по лестнице. К лифту подошла, почти подбежала, молоденькая девушка, наверное, студентка, хорошенькая, беленькая, воздушная. Она с легкой улыбкой посмотрела на Полю с Лидкой, на стоящий на первом этаже лифт, дернула железную ручку и открыла дверь.

– Вы поедете? – еще шире улыбнувшись, спросила она.

– А вам на какой этаж? – поинтересовалась Поля.

– На третий.

– Так на третий можно и пешком. А нам вот на шестой надо, пешком не дойти, – вздохнула Поля.

– Езжайте, девушка, мы тут пока чего-то ждем, – сказала Лидка.

Девушка ступила в лифт, и пол слегка просел, словно взвешивая добычу, отметила Поля. Щелкнула дверь, потом закрылись внутренние створки с окошечками, и лифт, тяжело пыхтя, стал подниматься.

– Ты видела? Под ней чуть пол не провалился! А если мы обе зайдем, он вообще рухнет! Ты хочешь сделать мне разрыв сердца? Давай, если тебе настолько надоела твоя единственная мать! – Поля вызывающе, но в то же время испуганно посмотрела на Лидку.

Наверху с железным скрежетом снова громыхнула дверь.

– И не жми больше на эту сучью кнопку! – грозно прошептала побледневшая Поля. – Не поеду!

Но Лидка опять вызвала лифт.

– Мам, хватит комедий, нам пора уже подниматься, детям надо помочь разобрать вещи, а мы тут стоим и обсуждаем твой подвиг. И потом, неужели тебе не интересно, где ты будешь теперь жить?

Поля мелко замигала, борясь со страхом и понимая, что хочешь не хочешь его надо будет перебороть, деваться-то некуда. Да и пè́сать уже хотелось.

Щелкнул лифт, и Лидка смело вошла в кабину, уж чего-чего, а лифтов в своей жизни она навидалась. Поля, глубоко вздохнув и мысленно прощаясь со всеми своими четырьмя детьми, многочисленными внуками и нарожденными уже правнуками, сделала шаг вперед, зажмурившись. «Ну, Яша, иду к тебе…» – мысленно обратилась она к своему давно умершему мужу Якову Григорьевичу. Лифт принял Полю, жалобно и почти по-человечьи скрипнув, а Лидка протиснулась, чтобы закрыть дверь, и нажала на кнопку шестого этажа. Кабина тяжело оторвалась и поползла, кряхтя по-старушечьи, вверх. Поля стояла, стараясь не двигаться и не дышать, а только тихо молилась – оно все-таки было спокойнее с божьей помощью проходить такое испытание.