Страница 19 из 28
Живот повернулся к нему с радостным удивлением и, не тратя слов на ответ, выбросил кулак по направлению Гека, целясь ему в лицо.
Ценность такого удара заключалась только в массе, его посылающей: от прямого попадания упал бы даже гиппопотам. Но, поскольку в драке далеко не всегда побеждает самый массивный, силы оказались явно не равны. Гек оглушил его ударом в висок, но так, чтобы Живот не потерял равновесия и не упал, затем нанес два сильных и как можно более резких удара по бицепсам обеих рук -- те повисли, как плети. А дальше Гек парным ударом разбил ему нос, губы и бровь и полностью переключился на живот. Он успел нанести не меньше пяти сильнейших прямых, "стилетных" ударов, прежде чем Живот согнулся и начал падать. Истерзанные, никогда ранее не испытывавшие подобных мучений мышцы живота не выдержали и, судорожно сокращаясь, вытолкнули в штаны хозяину все внушительные запасы кала, которыми располагали его кишки. Не сразу, но это стало заметно зрителям, зачарованным зрелищем унижения исполина.
Как Гек ни торопился, но сирена уже взвыла, по стенам забегали. Гек ринулся к тем двоим, которые двигались навстречу, но все еще находились в десятке метров. Однако толпа, обезумевшая от предвкушения близких брандспойтов и дубинок, сбила Гека с трассы и поволокла за собою, к дисциплинарной линейке вдоль длинной стены, где только и можно было рассчитывать на невредимость. Влекомый толпой, Гек вроде бы узнал в соседе слева приметы одного из "карателей", избивавших его ребят, и на всякий случай дал ему в морду. Парень слетел с копыт, и его едва не затоптали наседавшие сзади. Гек так и не узнал впоследствии, ошибся он или свернул челюсть виноватому.
Охрана на стенах хлеб свой ела не зря. Даже если Гек и захотел бы раствориться в толпе -- ему бы этого не удалось. В строгих наручниках, измолотив по пути дубинками, его приволокли в карцер и сбросили туда вниз головой. Лететь было -- с двух ступенек, и Гек почти не ушибся, но вот с наручниками дело было дрянь: при малейшем усилии рук -- они сжимались все туже. Гек и раньше слышал о таких, но на себе попробовал впервые. Он прикинул: можно было бы выключить боль на пару минут и выпростать поочередно кисти рук с вынутыми из гнезд суставами -- авось кости бы не сломались. Но дальше-то что? Раскрытое умение -- уже не козырь. Он решил терпеть. Поламывало -- ощутимо, но Геку удалось вызвать у себя нечто вроде транса, и боль словно бы притупилась. Потом опять стало больно, и отвлечься уже не удавалось. Гек решился на последнее пассивное средство -- он стал тормозить сердечные сокращения. Полегчало сразу, но само сердце работало не в том режиме, словно бы с перебоями (нейрофизиолог объяснил бы это конфликтом периферийных сигнальных центров, но Гек, не искушенный в формулировках, просто страдал от анонимных неполадок и сильных болей). Временами он впадал в забытье и совсем потерял счет времени. Наручники с его посиневших рук сняли только под утро, когда вспомнили об этом. Обычно истошные вопли наказанных таким образом сидельцев навязчиво об этом напоминали, а тут молчит и молчит, значит, ему хорошо... Врач немедленно сделал какой-то укол в вену, и Гек расслабился, а расслабившись -- поплыл...
Очнулся он примерно через час. Руки ныли, но уже стали багровыми вместо синих. Он лежал на деревянном топчане все в том же карцере. Звякнула форточка, словно бы вертухай не отрывался от глазка весь этот час. "Как, уже?.." В коридоре послышался топот, приглушенно заданный вопрос сменился пробубненным неясно ответом, в камеру вошли четверо: двое конвойных унтеров, лепила в белом халате и смутно знакомый подполковник... -- кум, точно.
-- Очнулся, Муций Сцевола? А знаешь ли... а знаете ли вы, что героизм ваш мог бы обернуться ампутацией обеих рук? Я прав, доктор?
-- Не исключенная вероятность. Я полагаю, что он все еще не отошел в полной мере от шока.
-- Отошел. Вон какой бык здоровый. А в одежде и не скажешь, -жилистый. Осужденный Стивен Ларей, вы меня слышите?
-- Да.
-- Вы меня понимаете, разговаривать можете?
-- Смотря о чем.
-- Вот видите, доктор, никакого шока, все хорошо. Однако я попросил бы вас, чтобы вы оставались в зоне пятиминутной досягаемости, на непредвиденный случай. Хорошо? -- Доктор, выставленный из камеры так непринужденно и вежливо, с легкой душой отправился пить чай из термоса, а подполковник Компона продолжил разговор.
-- На вас, Ларей, просто какая-то печать стоит дилинквентного типа.
-- Какого типа?
-- Плохого. Вам оставалось сидеть из трех лет -- два. А теперь еще лет пять довесят, увы.
-- Это еще за что?
-- За Гаэтано Мендоза, которого вы покалечили намедни.
-- Ничего не понимаю. Какого еще Мендоза? Может, я из-за "браслетов", в беспамятстве что учудил?
-- Того Живот его кличут, другие ублюдки, его дружки. Вспоминаете?
-- Вроде слышал про такого. Видеть -- не видел.
-- Верю. Но вот свидетели -- все как один пишут в своих показаниях, что это вы его так. Ага... Вот... Гематомы, разрыв тканей... Перелом левой руки... Вот: вышеупомянутый Стивен Ларей первый нанес несколько ударов в область... На вас показывают. И Того утверждает то же самое, и охранники.
-- Охранники -- свидетели? Подполковник, я хоть и мало смыслю в законах да кодексах, но про охранников вы что-то странное говорите, прошу прощения. Того Живот -- тот да. Ну так устройте мне очную ставку с потерпевшим, и мы спокойно во всем разберемся.
Гек угадал: судя по досадливому жесту подполковника -- никакой очной ставки не предвидится. Хотя бандитам и не возбранялось работать, обращаться в полицию и сотрудничать с ней в известных пределах, и вербовать из отставников (а иногда и не только) членов своих команд, но жаловаться в администрацию на обидчиков мог только доведенный до отчаяния тюремный изгой. Опозоренный Того Живот лежал в "тяжелой" палате тюремной больницы и в полубреду мечтал о мести. Но давать показания, выступать пострадавшей стороной... Да ты чо, начальник! Упал я и расшибся. А тут, как назло, желудок схватило...
Та же самая картина была и со свидетелями: в папке у Компоны ничего не было, кроме личного дела Гека и рапортов охранной смены о случившемся. Зато слухи об урке, отделавшем самого здорового бандита тюрьмы, пошли в народ широкими волнами. И никто уже не предъявлял Сторожу и остальным ребятам: почему-де, мол, не укоротили его... Поди укороти! Только подштанники свежие приготовь для начала!