Чужой, плохой, крылатый

И надо отдать ей должное: не посмела сказать плохого слова о верне Пассе даже в таком взвинченном состоянии. Корделио Пасс, богатый как Лувз (царь Эсэна и владелец несметных сокровищ, которого сжёг на костре Ларс Беспощадный, сделал Эсэн первой буквой имени Энтдоры и первым присоединённым к ней государством), тем не менее был знаменит не состоянием, а своим истинным благородством и порядочностью. Ещё уважением, что он снискал и у сильных, и у слабых мира сего. Даже у Оранты, не признающей никаких авторитетов, кроме собственного, не повернулся язык в сердцах как-нибудь обозвать верна Пасса.

Она побарабанила пальцами по спинке кровати и гаркнула служанке:

— Дона!

— Да, Ваше Могущество, — покорно явилась уже знакомая Бессу девушка с соблазнительно красивыми скулами. Она услужливо кивала на всё, что выговаривала ей коронесса, бросая на него выразительные взгляды.

"Соскучилась, милая?" — улыбнулся Бесс и подразнил её кончиком языка.

Давненько он тут не был.

Три месяца околачивал цитрусы в Терце, пока Тереса, днями скромная и благочестивая, как послушница, работала "глазами" и "ушами" Бесса в доме эдэлорда Сина, а ночью, плохая и бесстыжая, отдавала Бессу на растерзание каждый уголок выученного наизусть его губами, но такого любимого тела.

И пока Бессарион внимал рассказам Тересы, каждый день убеждаясь в том, что и следовало доказать: Верховный Эдэлорд Син готов на всё ради своего единственного больного племянника, и наслаждался жизнью. О! Сколько гневных писем прислала ему в Терц Оранта. А сколько бумаги перепачкала слащавыми, давящими на жалость и льстивыми посланиями!

Но Бесс предпочёл предаваться разврату в сладких объятиях гибкой и любящей его Тересы, чем долбиться животом о задницу Собачьей Коронессы, предпочитающей позу, как её обермаски, по-собачьи.

— Я не падок на лесть, — бросал он в камин очередное письмо. — Глух к угрозам, — рвал следующее. — Презираю жалость, — отправлялись туда же все остальные.

И только когда Оранта, переступив гордость, прислала всего три слова "Умоляю, отымей меня", снизошёл. Даже у бессердечных демонов есть слабости, а не только холодный расчёт. Хотя, конечно, ему просто пора было возвращаться.

Он ещё кокетничал с девчонкой, покрывшейся румянцем до самых пяток, когда точно так же, как языком, он бесстыже поманил её ещё влажным после тугого лона коронессы и не совсем опавшим "жезлом любви", когда вдруг почувствовал то, что уже десять лет не чувствовал — острый, до тошноты невыносимый зов Призывного Камня.

Да, у бессердечных демонов есть слабости. Но Камень — единственная почти неодолимая из них.

— Кто? Где? — заскрежетал он зубами, корчась на кровати.

И это был не вопрос: к кому он сейчас поползёт хоть на руках, если ему перебить ноги и отрезать крылья. К ней он и добровольно пополз бы, позови она. Это были вопросы: "Кто посмел извлечь очередной осколок на свет божий?" и "Где, демон подери, опять этот камень взяли?"

Однажды Отче, устав от побегов Бесса создал Камень, смешав кровь женщины, что его родила, с кровью той, что ради него лишила себя жизни. Адская смесь инстинктов и одержимости привязала Бесса прочнее любых цепей и канатов, лишила воли, наделив единственным желанием — быть рядом. Зову этого Камня Бесс не мог сопротивляться. Какое-то время. Но однажды и с этим справился: украл камень, бросил его в пекло и снова сбежал.

Правда толстый старикан был хитёр: он заранее наделал с него осколков, чтобы возвращать сына, но, к сожалению, оказался ещё и заботлив. Отец отдал кусочки Ассанте, когда та отправилась в людской мир, чтобы, если ей понадобится помощь, она могла позвать Бесса. Кто бы мог подумать, что люди позарятся и на эти чёрные и скучные камешки. Их украли. И Бесс даже не знал, как был ей нужен и через какие страдания Ассанте пришлось пройти.

Братство с той поры веками гоняется за этими булыжниками, которые со временем становятся всё меньше, потому что их колют всё мельче. Последние были размером с ноготь, только, увы, свою силу от этого не утрачивали.

Вот только имелось одно "но". В женских руках такой осколок позволял Бессу чувствовать всё то же, что чувствует та, чьё тело согревает Камень, но имелся побочный эффект, о котором так хорошо знал Бесс: для него это была совсем не невинная тяга, а неуправляемая плотская одержимость.

— Проклятые демоноборцы, — хрипел он в подушку.

Но это в пятнадцать лет Бессарион Бриар, сын корона Пелеславии, не смог справиться с зовом, когда его призвали в ту пещеру в священной скале, которую он

потом разнёс в прах. Единственное средство, что притупляло адову потребность лететь немедленно, он знал и тогда. Но тогда в силу возраста не мог им

воспользоваться. Зато сейчас — мог.

Когда Оранта дала указания собираться в дорогу, чтобы лично разобраться с этой помолвкой, Бесс уже слегка пришёл в себя, в отличие от коронессы. Та всё

ещё злопыхала.

— Дорогая, — разминал он конопатые плечи, — ты так напряжена. Может, "дым"?

— Я должна быть в твёрдом разуме, выслушивая эту негодницу Сантиверру.

— Ты и будешь в твёрдом, — целовал он нежную кожу. — Только при этом ещё спокойна, холодна и наплевательски равнодушна. Это придаёт тебе блеска. А если

после "дыма" выехать в ночь, то не заметишь и ненавистную дорогу. Возьми дормез, все свои любимые подушки и прекрасно выспишься. Утром

позавтракаешь в пропахшем сосновой смолой лесу. И заявишься в имение Тру, когда тебя никто не ждёт.

— Умеешь ты уговаривать, — потянулась она к шнурку особого колокольчика у кровати, но Бесс остановил её руку.

— Я сам её позову.

— И ты поедешь со мной, — приказала она, когда он оделся.

— Всенепременно, Ваше Могущество, — изысканно поклонился Бесс. — Тем более я всё равно собирался домой.

Он закрыл дверь до того, как в неё прилетела подушка и довольно улыбнулся.

Сейчас блажница наведёт ей такого "дыма", что коронесса навдыхается ядовитых паров дурманящего растения, будет спать и видеть безумно красивые сны, а

потом до утра пребывать в бессознательном состоянии — он об этом позаботится.

Потому что Бессу нужна кровь.

Свежая девственная кровь, иначе он за себя не ручается.

Движимый этим неконтролируемым зовов, он может доставить Анне столько хлопот, если ничем его не заглушит. Например, может разметать в клочья того,

кто подсунул ей Камень.

И Бесс точно знал, что делать.

— Дона, плохая девчонка, — поймал он служанку у двери в её маленькую спальню за такой тонкой стеной спальни коронессы, что служанка могла слышать даже слабый шёпот хозяйки, если та позовёт её среди ночи, а не только громогласный рык Оранты.

Его руки обхватили девушку сзади и сжали перетянутые лифом выпуклости.

— Моя проказница, ты сводишь меня с ума, — рванул он вниз лиф и застонал, сжимая упругие размером с яблочки грудки.

— Сьер Бриар, нас увидят, — выгнулась она.

— А мы спрячемся, — попятился он к кровати за плотной шторой, увлекая служанку за собой.

— Ваша Блистательность, это неправильно, — вяленько, скорее для приличия упиралась она.

— Это очень нехорошо, ты права, моя милая, — задрал он спереди платье и улыбнулся, когда она сама его подхватила. — Но это так приятно, — просунул он руку в её панталончики, и, скользнув по мягким густым волосам, нашёл то, что искал.

— Сьер Бриар, — дёрнулась она.

— Бесс, — прошептал он. — Обещаю, я остановлюсь, если тебе не понравится.

— Нас услышат, — расставила она шире ноги, давая волю его пальцам.

О, сколько влаги, сколько чудной свежей росы уже выпало там, куда он сейчас углублялся. Но не сильно. Не знавшее подобной ласки юное тело, подрагивало в его умелых руках. Да он и сам едва терпел, прижимаясь к складкам тонкого платья, но не хотел торопиться.

— Мы тихо-тихо, — шептал он, — как мышки. Такие мокренькие мышки. Которым так хочется нырнуть в эту уютную норку. Пустишь меня?