Страница 81 из 88
Леди Фицхью приказала освободить угол в комнате под это великолепие, ибо было оно, по меньшей мере, метр в ширину, полтора метра в высоту и просто не могло поместиться в их крохотной прихожей. Справившись со своей задачей, двое мужчин, что доставили букет, отбыли, а Элизабет и Энн с восторгом принялись изучать цветы. Дафна же в гневе повернулась к леди Фицхью:
– Что мне делать? – воскликнула она. – Он никак не смирится с моим отказом!
– Ты отказываешь ему? – вскричала Энн. – О, Дафна, как можно быть столь бессердечной?
Обвинение больно задело Дафну, и Элизабет, должно быть, это заметила.
– Она не обязана выходить за него замуж, если не любит!
– Ты не любишь его? – недоверчиво спросила Энн. – Но почему?
– Энн, довольно, – одёрнула дочь леди Фицхью. – Не наше дело осведомляться о чужих чувствах. А теперь, девочки, нам нужно отправляться к леди Атертон. Уже почти три часа. Давайте предоставим Дафне немного покоя. Небесам известно, он ей необходим.
Дафна благодарно посмотрела на леди Фицхью, когда та выпроводила дочерей из комнаты, оставив Дафну наедине с её последним подарком. Который удостоился пристального изучения.
Несмотря на множество цветов и растений, которые говорили о его страсти, внимании к своим обязанностям, желании защищать и почитать её, Дафна не могла не заметить, что в огромной экспозиции не было символа, который поведал бы о его любви.
Впрочем, это неважно. Энтони сам считал свои чувства к ней временным помешательством, и даже если роза, или гвоздика, или букетик незабудок прятался где-то в середине этого буйства, они бы не убедили её, что он чувствует что-то постоянное. Не существовало цветов, подарков или слов, что могли бы убедить чьё-то сердце в подобном.
***
Энтони понимал, что невозможно ухаживать за Дафной, не порождая при этом слухи. К чему он, однако, оказался не готов, так это к своему гневу, который охватывал его каждый раз, когда он видел очередной ехидный комментарий о ней в газетах. Гневу, который разгорался всё сильнее с приходящим к нему осознанием, что когда-то он и сам был таким же слепцом. Неделю после их вальса в Хэйдон-Эссембли-румс он не появлялся на Рассел-сквер, надеясь, что так заставит утихнуть домыслы.
Вместо визитов на Рассел-сквер Энтони львиную долю своего времени проводил в клубе. Однажды, неделю спустя после памятного вечера в Хэйдон-румс, он прибыл в Брукс и застал там Дилана в компании полупустой бутылки бренди.
Приняв приглашение друга присоединиться, Энтони сел. А откинувшись в кресле, отметил искажённое лицо и налитые кровью глаза Дилана.
– Каждый раз, когда вижу тебя в таком состоянии, я благодарен, что у меня нет артистического таланта.
– У меня его, кажется, тоже нет, – устало заметил Дилан. – Такое ощущение, будто я не могу связать даже пары нот. Потому предаюсь вот алкогольным излишествам. – Он указал на бутылку на столе: – Не желаешь? По тому, что я слышал, тебе самому выпивка не помешает.
Энтони промолчал, вместо этого жестом попросил стакан, а когда тот принесли, налил себе бренди, не обращая внимания на изумлённый взгляд друга.
– Слыхал, у лондонских флористов полно работы.
По-прежнему молча Энтони сделал глоток.
– Может, мне тоже стоит начать рассылать цветы молодым леди. Нечто новенькое для меня. Какие использовать цветы, дабы пригласить женщину в свою постель?
Энтони невольно рассмеялся.
– У тебя там перебывало столько женщин, что непонятно, как ты со счёту не сбился.
– Неправда, – поправил его Дилан. – В ней не было твоей, хотя мне бы очень того хотелось.
Энтони затих, сжав в руке стакан, но ничего не ответил.
Дилан откинулся в кресле и приподнял брови в насмешливом изумлении.
– Ты знаешь, газеты называют её дурнушкой. Говорят, что кожа у неё не по моде загорелая, щеки слишком круглые, а волосы непримечательного коричневого цвета. Уверен, ты бы сравнил их цвет с тёмным мёдом.
Энтони, однако, был не в настроении выслушивать насмешки Дилана.
– Ты пытаешься вывести меня из себя?
– Признаюсь, да. Хочу хоть раз лицезреть, как ты оставишь свою герцогскую надменность. Знаешь, за все годы, что мы знакомы, я ни разу не видел, как ты теряешь самообладание. Ни разу. Но давай оставим обсуждение твоего характера на потом и поговорим о чарах мисс Уэйд. – Дилан глотнул бренди. – Говорят, у неё слабое зрение, ведь она почти всё время носит очки. Все женщины Лондона озадачены, как такое убогое создание могло пленить твоё сердце, но я – и думаю, многие мужчины меня поддержат – вижу в ней что-то трогательное.
Энтони взял со стола экземпляр «Таймс» и открыл политическую колонку.
– У неё соблазнительная фигура, – продолжал Дилан. – Я это сразу заметил, ведь я всегда замечаю самое важное. Дальше. Газеты утверждают, будто лицо её слишком круглое, чтобы быть действительно красивым. Но оно довольно приятное взгляду. И сдержанное, не показывает, что чувствует его хозяйка. Я смотрел, как вы танцевали, и можно было подумать, будто она ни в грош тебя не ставит. Что же касается глаз… Господи, какой цвет!
Энтони швырнул газету обратно на стол.
– Не задирай меня, Мур. Сегодня я не в настроении выслушивать твои сатирические замечания.
– Да то, что ты в агонии безответной любви, уже само по себе сатира. Пожалуй, наблюдение за развитием твоего романа стало моим излюбленным занятием. Лаймовое дерево, Тремор? И ведь никто не упрекает тебя в глупости. Мисс Уэйд-то, кажется, твою страсть не разделяет. И как ты себя чувствуешь? Расстроен? Оскорблён? Разгневан, что боги расстроили твои планы?
На щеке у Энтони задергался мускул.