Страница 29 из 88
У Энтони не находилось слов для ответа. Краем сознания он понял, о чём она говорила, и даже представил, как это должно быть тяжело, жить вот так, особенно молодой леди. В нём вспыхнула злость. Как мог отец, джентльмен, подвергнуть собственную дочь столь тяжким испытаниям!
Но, по большей части, мыслить связно Энтони не мог. Перед ним стояла женщина, которую он прежде никогда не видел. Женщина, чьё тело манило, будто потаённое сокровище, а глаза цветом могли поспорить с дельфиниумом (1), что всё ещё цвёл в каменном вазоне. Женщина, считавшая благоуханием запах влажных травы и листьев и чьё невинное удовольствие от дождя подействовало на него сильнее афродозиака.
Собравшись с силами, Энтони сжал зубы и напомнил себе о разнице в их положениях.
– Скажите, это становится вашей привычкой?
Дафна моргнула, то ли от воды, струившейся по лицу, то ли от неожиданной резкости, прозвучавшей в его голосе – сложно сказать.
– Что становится привычкой? – спросила она. – Стоять под дождём?
– Развлекаться вместо того, чтобы выполнять работу, за которую я вам плачу и, смею заметить, плачу не скупясь.
– Что вас так разозлило? – резковато воскликнула Дафна. Но прежде чем Тремор успел ответить, она вскинула руку, останавливая его. – Не важно, мне не нужно знать.
– Да, – согласился Энтони, чей голос звучал странно сдавленно даже для него самого, – думаю, не нужно.
– Но поскольку вы упомянули мои обязанности, – продолжила девушка, – сегодня утром я как раз работала. Собирала в библиотеке материал о керамике, но начался дождь, и я не могла упустить возможности…
– Утопиться, да, я понимаю, – перебил он, не отводя взгляда от её лица. Но это не помогло, ведь мгновение спустя, потянувшись убрать прядь волос с девичьей щеки, он не сумел тотчас же отвести руку.
Кожа под его пальцами была тёплой, шелковистой. «Как? – удивился Энтони. – Как женщина, всю жизнь проведшая в пустыне, смогла сохранить кожу столь мягкой и нежной? – Пальцем он коснулся губ Дафны, повторив её недавнее движение. – А губы –такими бархатистыми?»
Дафна смотрела на него широко открытыми потрясёнными глазами, но в глубине их мерцало и нечто иное – чувство сродни его собственному. Да, желание светилось в её глазах, чувствовалось в участившемся дыхании под его пальцами и в том, как она стояла – тихо, напряжённо, словно лань, готовая сорваться и, спасаясь, умчаться прочь. Если бы Энтони опустил ладонь, то ощутил бы, что её сердце стучит так же быстро, как и его собственное.
Рука Тремора дёрнулась в запретном направлении прежде, чем он успел остановить её.
– Ступайте в дом, – велел герцог. – Вы насквозь промокли и с лёгкостью можете простудиться. Я знаю английскую погоду лучше вас и не могу допустить, чтобы вы заболели, когда у нас работы непочатый край.
К облегчению Энтони, мисс Уэйд не стала спорить. Держа зонт над ними обоими, он проводил её в дом и там передал капающий зонт и капающую девушку изумлённой миссис Пендергаст.
– Горячую ванну и маленький бокал бренди для мисс Уэйд, – приказал он и, обращаюсь к Дафне, добавил: – В следующий раз, когда пожелаете смыть с себя ощущение пустыни – или что-то в этом роде – пожалуйста, примите ванну внутри. Надеюсь, мы по-прежнему можем ожидать вашего присутствия за ужином сегодня вечером?
– Конечно, – подтвердила мисс Уэйд с достоинством, которое ей удалось сохранить, невзирая на растёкшиеся вокруг неё лужи на беломраморном полу.
– Превосходно. Увидимся вечером, – с этими словами Энтони развернулся и направился к себе в кабинет. Он напомнил себе, что Дафна – женщина, которая работает на него, молодая и невинная. Женщина, которую прежде он едва замечал и которую, конечно же, никогда не желал. До сих пор.
Теперь же он вспоминал её, облепленную мокрым бежевым ситцем, и не мог избавиться ни от жаркого, удушающего желания, бушующего внутри, ни от образа сатира, насмехающегося над ним.
Поначалу казалось, что предсказание Энтони о преломленном вместе хлебе, который сделает их с Дафной друзьями, вряд ли сбудется.
Во-первых, ужинать в столь огромной столовой вчетвером – пусть даже ужин устраивал герцог – было нелепо. Под украшенным золотыми и серебряными узорами потолком высотой десять метров, меж длинного обеденного стола, стульев, обитых алым бархатом, колонн белого мрамора, зеркал в позолоченных рамах и картин с крылатыми купидончиками не ощущалось спокойствия и уюта. По крайней мере, Дафна их не находила.
Затем, еда. Два супа на выбор, холодный и горячий, три рыбных блюда, за которыми последовали две перемены мяса, в каждой по четыре кушанья, включая огромную говяжью лопатку, которую Тремор разрезал сам. Угощение выглядело превосходно, и то, что Дафна попробовала, таяло во рту, но ей такое роскошество казалось чрезмерно расточительным, ведь четверо не могли съесть и десятой доли поданного. К тому же она привыкла есть за запылённым складным столом в палатке или в скромном итальянском пансионе и к оживлённым беседам о древнеримской истории и памятниках, которые они вели за завтраком, обедом и ужином с батюшкой и другими английскими археологами, участвовавшими в раскопах.
И, наконец, хозяин вечера. В разговоре Энтони был дружелюбен со всеми, и Беннингтоны с легкостью отвечали на любезность любезностью, но Дафна не могла. Ведь он был весь внимание и забота, особенно по отношению к ней, а она понимала, что такое обращение призвано лишь заставить её остаться в Гэмпшире.
Дафна так же знала, каким очаровательным может быть герцог, но ей редко доводилось испытывать обаяние Энтони на себе и уж точно не в присутствии других людей. И сейчас она никак не могла сообразить, как ей должно вести себя, тем более, что истинное отношение Энтони больше не было для неё тайной.
Среди странностей вечера – помимо чрезмерной заботы хозяина вечера о том, чтобы Дафна насладилась трапезой – была и его необычная манера разглядывать девушку. Каждый раз, поднимая голову, она наталкивалась на его пристальный взгляд и видела на лице какую-то напряжённость, которую не могла объяснить.
Выглядела Дафна как обычно. Она не стала надевать очки и облачилась в свой лучший наряд пепельно-розового муслина, который уже, должно быть, лет шесть как вышел из моды. Однако подобные пустячные перемены – она не обманывалась на сей счет – едва ли могли заставить Энтони счесть её особу достойной столь пристального, смущающего девушку внимания. Скорее всего, дело в утренней прогулке под дождем. В конце концов, он обвинил её в том, что она лишилась рассудка.