Страница 13 из 53
Пленник продолжал молчать. Его снова вздохнул и стал медленно подносить оголённый провод к его телу.
Когда расстояние сократилось до десяти сантиметров, «дед-мороз», весь вспотевший тот напряжения, сказал:
— Я танн Объединённых вооружённых сил Винтхерлунда Харл Дирнер. А вот что я здесь делаю… Если на вашей тёплой, но убогой планетке, — то это тебя не касается; если же — в твоей (тоже, кстати, убогой) квартирке, то это ты уж сам мне объясни.
Егор посмотрел на Дирнера и выключил «орудие пытки» из розетки. Сказал:
— А давай сделаем так: ты мне всё расскажешь, а я в ответ поделюсь с тобой тем, чего ты просил, и вдобавок сохраню тебе жизнь. Что скажешь?
Пленник промолчал.
— Ну что ж, ты сам напросился, — сказал Егор и, опять включив вилку в розетку, ткнул проводом ему в ногу под тёплыми штанами.
Когда «деда-мороза» перестало трясти и он прекратил рычать от боли, Егор спросил:
— Ну, а теперь что скажешь?
Ответом ему снова было угрюмое ненавидящее молчание.
12
Красноярск, Россия, Земля.
1 января, 00:22 (часовой пояс +7).
Марине Щербаковой было двадцать четыре года. По образованию она была бухгалтером, но, как и у Егора, в начавшемся бедламе её профессия не имела ровно никакого значения.
Суть заключалась в другом: по складу характера Марина была рафинированно-интеллигентной особой, которую этот жестокий мир ещё не успел сильно испортить. В Егоре она сначала увидела, так сказать, «родственную душу» — но то, как её бойфренд обращался с тем типом в костюме Деда Мороза, выбило её из колеи и разрушило у неё в душе мнение, которое она уже успела составить о Егоре. Теперь он казался ей двуличным, лицемерным и жестоким человеком, которому в изменившихся обстоятельствах просто-напросто пришлось сбросить маску.
Неудивительно, что Марина убежала.
Она так спешила убраться из квартиры Егора, что забыла у него свой шарф и перчатки. «Ничего, — думала она, выбегая из подъезда в холодную ночь и засовывая руки в карманы наспех застёгнутой куртки, — этот подлец сам мне их принесёт и ещё потом извиняться будет… но только я его не прощу… нет, не прощу…»
Марина успела пройти полсотни шагов, прежде чем поняла, куда движется. Занятая своими мыслями, она и не заметила, что направилась прямиком к парку — месту, где и появились из ниоткуда эти странные «незваные гости». И сейчас стояла прямо на дороге, по которой минут двадцать назад бежала вместе с Егором к нему домой, — тут она была видна как на ладони.
«Надо быстрее уходить, — пришла мысль. — Но куда?» Марина жила на Павлова, в десятых числах, по четной стороне. Это значило — в обход парка и дальше, к началу улицы, которая сейчас, похожа, кишмя кишела «дедами-морозами» и «снегурочками»: даже с такого расстояния Марина отчётливо видела зелёные всполохи лазеров; да ещё слышались вдалеке сирены то ли полиции, то ли «скорой».
Открыто, похоже, не пройти. А как тогда? «Дворами, через Гастелло! — подумала Марина — А потом короткая перебежка — и я дома!»
Решение было принято. И девушка тут же начала претворять его в жизнь.
Она двинулась было мимо ближайшей к парку сером девятиэтажки, но вдруг, кое-что заметив, быстро отскочила к стене дома и прижалась к ней. Вытянув шею, всмотрелась в даль ещё раз, чтобы убедиться, что это не игра теней.
У входа в парк кто-то был. А так как в поле зрения больше никого не было (жители либо попрятались, либо в неведении празднуют), Марина заключила, что это либо «дед-мороз», либо «снегурочка».
Внутри девушки что-то колыхнулось. Может, зря она нагрубила Егору и ушла от него? «Нет, не зря! — ответила она себе — впрочем, не очень уверенно. — Уж от него, а от Киселёва я такого не ожидала! Пусть подумает, прежде чем опять меня на свидание звать…»
«Не о том думаю, — мысленно сказала себе Марина в следующую секунду. — Мне надо как-то пробраться к дому! А я тут стою и не знаю, что мне делать!»
Вскоре что-то оформилось у неё в голове, и Марина продолжила движение. Обогнула угол девятиэтажки и пошла вдоль пустой дороги, проходившей между домами с одном стороны — и парком и стадионом с другой. Сейчас Марина кралась вдоль стадиона, удаляясь от парка, чтобы перейти дорогу незаметно для того (или тех), кто находился у входа в парк, а затем, подкравшись обратно, уже из-за угла ограды спорткомплекса (где, кроме стадиона с регбийным и футбольным полями, располагался ещё и бассейн) рассмотреть его (или её, или их) получше.
Всё это только на словах звучало (или выглядело?) мудрёно, на еле же Марина выполнила это за каких-то полминуты. Отошла на пару десятков метров в сторону, огляделась, перебежала дорогу (сирены стали слышаться чуточку ближе), осторожно по бордюру вернулась к спуску, разделявшему парк и территорию спорткомплекса, и бесшумно выглянула из-за тёмного, в рыжих лучах редких фонарей будто бы покрытого кровью, забора.
Она не ошиблась. У юго-западных ворот парка действительно кто-то был.
Двое. «Дед-мороз» и «снегурочка». И, судя по всему, они в данный момент были всецело поглощены процессом «размножения в полевых условиях» (наверное, именно для этого «гости» старались держаться разнополыми парами). Марину они явно не замечали. Да и не факт, что заметили бы, скатись она со склона прямо к ним под ноги.
«Отлично, — подумала девушка, сглатывая комок, появившийся в горле при виде этой не самой привлекательной картины. — Мимо них я пройду. А дальше — посмотрим».
Она аккуратно, молясь, чтобы снег под её ботинком не скрипнул или, хуже того, не заскользил, шагнула из-за своего «укрытия» и, притворяясь безмолвной, но, тем не менее, всё-таки движущейся тенью (чёрная куртка в этом очень помогала), медленно, но в то же время подгоняя себя мысленно, направилась вниз по склону. При этом она старалась не смотреть влево, на вход в парк: это зрелище для неё не предназначалось.
Снег не заскользил и вообще вёл себя достаточно тихо. Всего лишь один раз чётко скрипнул под каблуком. Марина испуганно застыла (она как раз миновала ворота), но никто из той парочки не обратил на неё внимания: кажется, их «процесс» подходил к концу. Марина постояла на месте ещё пару секунд, не дыша, затем неслышно вздохнула и пошла дальше.
А когда ворота, так небрежно охраняемые, остались метрах в пятидесяти позади, — побежала.
Вскоре заборы по обе стороны дороги, по которой мчалась Марина, прервались; слева у парка на углу отвоевала небольшую площадь какая-то микроскопическая «качалка», справа находился въезд на парковку, а прямо впереди, предваряя (если смотреть с этой стороны) перекрёсток, высилась белая квадратная арка; по бокам от неё были небольшие куски белой стены, у краёв переходящие в те же самые заборы, которые поворачивали на девяносто градусов и уходили вдаль: парковый — влево, к Павлова, стадионный — вправо, к Щорса. За аркой продолжалась Гастелло; Марине надо было перебежать дорогу и оказаться на левой, нечётной, стороне, а затем — дворы, дворы… и, наконец, дом. Там она спрячется и от Егора, и от этого бардака.
Сирены зазвучали ещё ближе.
Марина двинулась вперёд.
Дошла до арки, выглянула из-за неё на перекрёсток. Всё чисто. Никого нет, разве что разлитый в воздухе страх напоминает о том, что здесь — ну, не конкретно здесь, а вообще — скрываются люди. И все (по крайней мере, те, кто знает о том, что началось в городе) боятся.
«Как и я, — мелькнула мысль у Марина, но девушка тут же отогнала её: — Чушь! Чтобы я боялась ходить в Новый год по городу, в котором живу? Ни за что!»
И она, не боясь, перебежала пустую (если не считать пары разбитых и безжалостно расстрелянных машин: одна, кажется, въехала в фонарный столб, другая — в кирпично-решетчатую стену парка) проезжую часть. А потом, всё ещё почти не боясь, повернула налево и, решив пока не прятаться во дворах за домами, двинулась вдоль парка к улице Павлова.
Сирены зазвучали совсем громко; Марина поняла, что они раздаются сзади, и обернулась.