К истокам

Студенты рассмеялись.

– Что ж, тогда тебе придется поднапрячься, чтобы догнать его в следующий раз, – улыбнулся преподаватель.

***

Уж он-то точно не был спортсменом – небольшого роста, полный, почти всю жизнь посвятивший преподаванию и просидевший тысячи часов в архивах и музеях. На первый взгляд он напоминал довольного жизнью кота – мягкий, уступчивый, неизменно любезный, но во время экспедиций совершенно преображался – становился энергичным, собранным и крайне целеустремленным. Умел быстро и эффективно выудить нужные сведения у местных жителей, причем особенно гордился тем, как ловко подбирал ключи именно к самым информированным людям – старикам, охотникам, краеведам.

Он рос в семье учителей, с детства радовал родителей успехами в учёбе, был на хорошем счету в школе, легко поступил в университет на желаемую специальность. Лет в пять, прочитав первую книгу, посвящённую египетским мумиям, твёрдо решил стать археологом и посвятить жизнь поискам древних сокровищ. Его интерес к прошлому не угас даже тогда, когда он понял, что выпускнику рядового вуза, хоть и историку с красным дипломом, никак не светит сделать открытие международного значения. А он об этом грезил с самого раннего возраста – лежал вечерами в своей постели и представлял, как найдет и расшифрует собственный Розеттский камень, или обнаружит ранее неизвестную гробницу фараона, такое же богатое, как у юного Тутанхамона.

Тем не менее, он упорно продолжал изучать любимый предмет и надеяться, что и ему улыбнётся удача. После окончания университета поступил в аспирантуру и начал вести занятия у студентов. Первокурсники вначале пытались саботировать занятия, купившись на его кажущееся мягкосердечие, но очень быстро увлекались его неформальной манерой проводить лекции и семинары. Его карьера могла бы сложиться весьма успешно, если бы не эта самая неформальность – Пётр увлекался фэнтези, и даже был участником тематического клуба. Чаще всего ему выпадало исполнять роль придворного летописца – из-под его бойкого пера появлялись не только баллады и оды, но и довольно острые эпиграммы. Коллеги с кафедры, все сплошь женщины-профессора за пятьдесят, не понимали этого увлечения, считая его недостаточно серьезным, и Пётр так и остался в должности старшего преподавателя.

Поскольку он был единственным мужчиной в коллективе, на него, среди прочего, возложили обязанность ежегодно организовывать и выезжать в экспедиции со студентами – членами этнографического кружка. Пётр как никто другой знал, что открытий в этой области не стоит ждать, потому что он сам, будучи начинающим исследователем, из года в год объезжал одни и те же деревни, зачастую беседуя с теми же людьми, с которыми в своё время общались его преподаватели. Он наблюдал, как одно поколение постепенно вытесняет другое, как меняется уклад жизни, как по-иному начинают толковаться передающиеся из уст в уста предания, как традиции приобретают совершенно другой смысл. Многие старики уже знали его – только заслышав о приезде экспедиции, приглашали на чай, делились, среди прочего, бедами и радостями, могли часами говорить о своей жизни, а потом, словно спохватившись, под конец выдавали какую-нибудь легенду, обычно заранее припасённую или выдуманную по ходу беседы. Пётр относился к этому с пониманием – старикам нужно было выговориться, и прекрасно знал, когда они водили его за нос. Просто за годы он выучил все их истории наизусть – и, пожалуй, мог бы лучше любого местного жителя пересказать их.

Да уж, в этой области ему точно ничего нового не светило.

Пока однажды не скончался его знакомый, профессор Серебряков, потомки которого, обеспокоенные размерами архива покойного, не пригласили Петра разобрать бумаги.

Тут-то и случилось то самое, долгожданное. Он уже неделю практически безвылазно провел в маленькой, но донельзя забитой бумагами и книгами, квартирке профессора, когда, отодвинув одну из самодельных полок, он обнаружил эту папку.

Обычная папка, старая, из плохонького серого картона, который вот-вот готов был рассыпаться в руках, с тесёмочками, завязанными небрежным узлом, на обложке слово «Дело» жирно зачеркнуто карандашом, и сверху надписано рукой профессора – «Этнографический материал. Дер.Торгонов. 1987 год». Подозрительно лёгкая, хотя остальные папки, датированные тем же годом, заполнены исписанными ровным почерком страницами. Пётр взвесил её в руке и хотел было сразу отбросить в кучу ненужных бумаг на полу, но что-то его остановило.

В квартире было душно, за окном исходило зноем июльское солнце. Пётр устал, был раздражён – вечно он берётся за какие-то мелкие дела, причем бесплатно, по доброте душевной, и все пользуются этим. Он уже ничего не ждал – архив был, без сомнения, интересен, но не настолько, в основном, это были черновики научных работ и материалы экспедиций, все то, что уже было опубликовано. Куча бумаг на полу всё росла. Он не знал, куда деваться от скуки. Завидовал своим коллегам, которые то и дело присылали по мессенджеру фотографии с морей, расположенных в разных частях света. Он был согласен даже поехать на дачу, к сестре, настолько ему опостылел этот город, пыльный, жаркий, душный.

Но эта папка…

Она изменила всё.

Пётр поколебался, вздохнул, его дотошность в который раз одержала верх, и он всё-таки решил в неё заглянуть, проверить, вдруг там окажется черновик статьи, которая пока не увидела свет.

Позже он не раз возвращался мыслями к этому моменту – и с ужасом думал, что мог бы тогда просто выкинуть её, а вместе с ней и шанс, который предоставляется лишь раз в жизни.

Развязал тесёмки, осторожно открыл папку – внутри оказалась коротенькая статья из газеты, пожелтевшая от времени, с неровными краями, словно ее вырвали, а не вырезали. Старая фотография. Не копия, это он определил сразу. Подлинный снимок на плотной бумаге. Группа людей – лица слегка размыты, видимо, выдержка была длинная, а позирующие – недостаточно терпеливы, чтобы стоять неподвижно. По одежде он понял, что это давно изучаемые им жители его родного края. Ничего необычного. Но он точно не видел такой фотографии раньше. За прошедшие годы он успел изучить историю этого небольшого народа от и до, по крайней мере, всё, что сохранилось в архивах и музеях. Люди на снимке однозначно были представителями этой народности, но что-то в их одежде, лицах, позах его насторожило. Он ещё не понял, что именно, но отложил папку в сторону.

В тот день Пётр выходил из квартиры не с пустыми руками. Папка лежала в рюкзаке и обещала начало чего-то крайне захватывающего. Почему-то он не стал сообщать потомкам профессора о своей находке – они бы всё равно не оценили её по достоинству.

Он добросовестно продолжил работу с архивом в надежде обнаружить больше сведений из этой экспедиции – но интересующих его данных больше не попадалось. В надежде наткнуться на хотя бы косвенное упоминание об этом периоде, он особенно тщательно пересмотрел бумаги за тот год, но кроме командировочных удостоверений, подтверждающих пребывание профессора и двух его аспирантов в деревне торгонов, больше ничего не обнаружил.

В августе, закончив и сдав работу внукам Серебрякова, которым не терпелось распорядиться квартирой деда, он незамедлительно послал несколько запросов в архивы и музеи. Выписал имена аспирантов, которые были в той экспедиции – справился о них в университете, даже, благодаря знакомствам, узнал их адреса, но этот путь никуда не привёл. Один дом был давно расселён, на его месте высилась новая многоэтажка, в другом жили совершенно другие люди, ничего не знавшие о предыдущих обитателях. Пётр обратился к социальным сетям, но и тут поиск не дал результатов. Пришлось разыскать однокурсников тех ребят, с некоторыми из них он поддерживал связь – и, странное дело, оба аспиранта погибли, причем почти в одно и то же время. Один в пьяном виде попал под машину, другой поехал сплавляться по реке и пропал бесследно – погибли они с разницей в пару недель.

Что ж, жизнь преподносит и не такие сюрпризы.