К истокам

Окраина была пустынной, Алек с удовольствием гнал на большой скорости. Освещённые участки чередовались с тёмными, уличные фонари уверенно шагали вдоль дороги. Вскоре он оказался на трассе, где наконец-то смог немного расслабиться. Алек нёсся вперёд, во тьму, чувствуя, как городской гул остается позади, постепенно затихая и сходя на нет. Перед ним раскинулась ночь, рассекаемая лишь светом одинокой фары его мотоцикла, да извилистая дорога – он покорно следовал всем её изгибам, плавно, по широкой дуге, влетая в каждый поворот. Стая преследователей отстала – если бы он обернулся, то смог бы заметить их силуэты, которые сперва замедлили свой бег, а потом и вовсе остановились. Алек знал, что они будут поджидать его на обратном пути, и он вновь почувствует их жаркое дыхание у себя за спиной. После отъезда брата ему стало труднее с ними бороться – воспоминания подстерегали его везде, роились вокруг каждого источника света, таились в каждой тени. Когда Кирилл был рядом, он мог противостоять им, но сейчас он был совершенно один против всей их стаи. Встреча с Петром и его студентами только усугубила его состояние. Алек чувствовал, что и Охотнику приходится несладко – тот хоть и не осознавал причин боли, но чувствовал её, и это ему не нравилось. Он стремился убежать от неё, спрятаться, переждать в безопасном месте, но человек не давал такой возможности.

Алек осторожно съехал с трассы на узкую грунтовку. В темноте дорога, прекрасно ему знакомая, преобразилась. Она неожиданно отскакивала в сторону, словно пугливый зверь, металась в свете фары, какое-то время послушно бежала прямо, но потом вновь резко уходила из-под колёс куда-то влево, петляла, втискивалась в густой кустарник, и лишь в самом конце, истощив всю свою изобретательность, покорно вывела его к озеру. Луны не было видно, но её бледный свет угадывался за тонкой плёнкой облачности. Алек, не останавливаясь, поехал дальше по ещё более узкой тропке. Возможно, стоило оставить мотоцикл на опушке, как он обычно делал, но ему не хотелось тащить тяжелую поклажу до избушки старика. Где-то на середине пути Алек осознал свою оплошность, когда, не заметив торчащего из земли корня, едва не упал. Заглушив мотор и прислонив мотоцикл к дереву, он взвалил на себя тяжёлый рюкзак, подхватил две большие сумки и отправился дальше пешком. Охотник не одобрял его поездок на любом транспорте, и на это время старался забиться куда-нибудь подальше. Особенно его пугал мотоцикл, поэтому Алеку приходилось довольствоваться только своими чувствами. Но как только он зашагал по тёмному лесу, Охотник присоединился к нему – его чутье и умение ориентироваться в ночи ни разу не подводили их.

Избушка оказалась совсем рядом – она гостеприимно светилась всеми своими окнами. Алек поднялся по скрипучему крыльцу и осторожно постучал.

– О, я думал, ты приедешь завтра днем, – по лицу Захара было видно, что он очень рад гостю, – Но на всякий случай прислушивался, не едет ли кто. Проходи, сейчас попьем чаю.

Алек осторожно снял рюкзак, поставил сумки на пол:

– Я привёз все, что вы просили, и немного продуктов.

Старик засуетился, в каждом его движении сквозила смущённая радость:

– Ну что ты, зачем так много? Я ведь один всё не съем, не стоило тебе это везти, да ещё издалека. Как ты вообще добрался в такой темноте?

– Мотоцикл пришлось оставить на полпути от озера, завтра перегоню его сюда. Вы ведь не против?

– Конечно, нет. Места полно, можешь поставить его в сарай для дров, он прямо за домом. Погода меняется, ты, верно, тоже чувствуешь. Может, к дождю, а может, и к снегу, кто его знает. Весна в этом году выдалась неспокойная.

Алек в ответ только кивнул. Он с удовольствием наблюдал за Захаром, который перебирал краски, кисти и книги:

– И ведь всё в точности по списку купил! Спасибо тебе огромное! Садись за стол, может, это и не совсем хорошая идея – гонять чаи в такое время, но почему бы и нет? Я в прошлый раз так и не узнал о тебе ничего, кроме имени. Может, заодно расскажешь о себе чуть побольше? Я не настаиваю, если что. Но ты ведь простишь старику его любопытство?

Алек устроился на шатком табурете и отхлебнул крепкий горячий чай, сдобренный какой-то ягодой, яркий аромат которой сразу вызвал в памяти жаркий летний полдень.

– Вкусно? Это княженика, лесная ягода, ее невозможно спутать ни с какой другой. Растет на кочках вдоль болот, на опушках, на делянах лесорубов, одной из первых появляется после лесных пожаров. Собирать её трудно, мелкая, да и не любит быть на виду. Но стоит набрать хотя бы одну кружку, чтобы время от времени баловать себя её ароматом. Нет лучше средства, чтобы пережить нашу долгую зиму. Всё хочу нарисовать её, но никак не соберусь. Чудно ведь, правда? Думаешь, что уж ягода-то от тебя никуда не убежит, всегда будет под рукой, не стоит торопиться, откладываешь на завтра, а когда оно наступает, и ты, наконец, созреваешь, оказывается, что наступила зима. И нет больше твоей ягодки, под снегом схоронилась. Что-то я вновь разболтался, – Захар улыбнулся, – А ты уже носом клюешь, поди, устал.

Алек вздрогнул – в тепле его начало неудержимо клонить ко сну:

– Есть немного, – он провел рукой по лицу, стараясь взбодриться, но это не помогло, – Неделя выдалась тяжёлая. Да и после ночной смены почти не удалось поспать.

– Тогда допивай чай и ложись, я постелю тебе на диване.

– Не стоит, я могу и на улице, я привык, – Алек вяло пытался возражать, но потом сдался, усталость взяла свое. Ему хотелось только одного – вытянуться на ровной поверхности и дать отдых измученному телу.

Он с трудом добрел до дивана и пару минут спустя крепко спал. Старик потушил свет, оставив только настольную лампу над рабочим местом, укрыл гостя пледом, а сам долго возился с красками и инструментами, листал новые книги, с наслаждением вдыхая их неповторимый запах. Давно он не пополнял свою библиотеку, которую собирал с большим тщанием всю свою сознательную жизнь. Большая часть книг осталась в городской квартире, а в своё новое обиталище он перевёз только избранные тома, изрядно потрёпанные, но от этого ставшие ещё милее. Эти книги были его старыми друзьями, они прошли с ним все испытания, которых, видит бог, выпало на его долю немало.

За окном завывал ветер, погода стремительно портилась, а в доме было тепло, царили покой и тишина. Захар, сполна насладившись новыми приобретениями, вытащил наброски, над которыми работал уже несколько дней. Рисунки, пока очень схематичные, были не в присущих ему тёплых тонах; он никак не мог забыть то, что предстало его глазам неделю назад – густое золото заката, щедро отражённое гладью озера, лодка, фигура человека, застывшего в восхищении перед великолепием весеннего вечера, соломенное кольцо камышей, а за ними – строгие силуэты деревьев. Захар успел обдумать композицию, цветовую палитру, но не был до конца уверен в них, и отложил работу. Ему хотелось узнать получше главного героя будущей картины, но тот не впускал его в свой мир. Алек вроде бы поддерживал беседу, но позже, когда Захар прокручивал разговор у себя в голове, оказывалось, что тот умудрился ничего о себе не сказать.

Старик какое-то время пытался сосредоточиться на пейзаже, потом не выдержал, и рискуя разбудить гостя, устроился напротив него на табурете с блокнотом. Мягкого света от настольной лампы вполне хватало, чтобы было видно лицо спящего. Захар простым карандашом стремительно набросал портрет Алека – ему всегда было проще понять людей, которых он рисовал. Он не знал, как его новый знакомый отреагирует на это, поэтому решил не показывать то, что получилось. Вполне довольный своей работой, Захар закрыл блокнот и спрятал его под стопкой бумаг. Наброски тоже убрал с глаз подальше – в самый нижний ящик стола, и лишь потом отправился в свой угол, который громко величал опочивальней. Засыпая, он слышал гул ветра и стоны деревьев – непогода разыгралась не на шутку.

***

Алек давно так крепко не спал. Может, отсутствие городских шумов сыграло свою роль, или же он просто вымотался до такой степени, что проснулся только к полудню. Он привык подниматься рано, в четыре-пять утра, когда город большей частью был окутан предрассветной мглой и дрёмой. Но здесь, в этом домике на краю света, его тело и разум расслабились. В первые минуты после пробуждения он не мог понять, где находится, но потом вспомнил, как ехал в темноте по узкой лесной дороге. Приподняв голову, он сразу почувствовал перемену, произошедшую во внешнем мире. Алек встал, подошел к окну и изумлённо застыл – крупные снежные хлопья лениво падали с небес, и судя по тому, как согнулись ветки под пушистыми шапками, это продолжалось не первый час. В доме было зябко, печь успела остыть. Алек вернулся к дивану, взял плед, завернулся в него и вновь подошёл к окну. Снегопад завораживал – можно было часами смотреть, как медленно опускается белый занавес, хотя порой казалось, что это ты плавно возносишься куда-то в невидимую высь. Сугробы лежали нетронутые, если не считать тонкую цепочку следов, уже присыпанную свежим слоем снега – Захар выбрался подышать воздухом. Алек посидел, устроившись на широком подоконнике, но потом голод заставил его направиться на кухню. Он быстро приготовил нехитрый завтрак, выпил кофе, взглянул на часы – уже наступало время обеда. Дом остывал, и Алек решил наведаться в сарай за дровами, заодно нашёл лопату и очистил двор от снежных заносов. Растопил печку, поставил чайник, который закипел как раз к возвращению Захара. Тот ввалился в дом румяный от мороза, с горящими глазами, весёлый и довольный.