Работа над ошибками

И тогда снова отличился Хуго Линдберг, который сказал, что идеальным вариантом может стать кадр, вырезанный из записи, сделанной какой-нибудь камерой видеонаблюдения. Времени оставалось в обрез, поэтому никто не стал спорить. К тому же по счастливой случайности у Хуго был друг, который работал в центре обработки информации, куда на временное хранение стекались данные со всех камер слежения, установленных на вокзалах страны.

Фотоматериал тоже не пришлось долго ждать. Приятель Хуго просто вырезал и переслал ему двадцатисекундный кусок первой попавшейся видеозаписи, датированной шестнадцатым сентября. Хуго Линдберг сам выбрал кадр – очень удачный, надо сказать, и именно с ним ввалился в технический отдел в тот самый момент, когда Ларс Окессон уже собирался уходить.

И Ларс, естественно, никуда не ушел, потому что ему было поручено срочное дело. Точнее, ушел, но немного позже, чем рассчитывал, и свидание сорвалось. Впрочем, работу свою он в итоге тоже не выполнил до конца. Ларс сделал все, что было положено, но впопыхах не сохранил результат последней правки, а именно: торопился и не зафиксировал размытие лица. Сдал в печать фотографию, на которой лицо незнакомой девушки по-прежнему оставалось четким. Допустил ошибку, которую утром обнаружил заместитель главного редактора.

– По итогам в минусе остался только я… – грустно констатировал Ларс Окессон. – Девушка, которую я обхаживал хрен знает сколько, пытаясь уговорить пойти со мной на свидание, теперь со мной не разговаривает, потому что я сам на это свидание не пришел вовремя. За свою оплошность, которую я признаю, я получил нагоняй от начальства, и при хорошем раскладе еще три месяца не буду получать премию. В худшем случае – меня просто уволят и впаяют штраф! Буду должен своему работодателю! Круто! Даже этот старый засранец Хуго Линдберг – просто герой на моем фоне. Принял удар на себя и своей говеной статьей спас престиж газеты, который я едва не уронил и не разбил вдребезги…

– Ну, все! – с выражением усталости на лице всплеснул руками Олле Якобссон. – Хватит себя жалеть, страдалец! Сам виноват! Надо быть внимательней на рабочем месте! И думать о работе, а не о бабах!

– Я, между прочим… – хотел возразить ему Ларс Окессон, но я жестом попросил его умолкнуть.

– Хуго Линдберг сегодня здесь? – спросил я, обращаясь к Олле Якобссону. – Он в редакции?

– Нет, – ответил тот. – Старина Хуго уже почти две недели как на больничном. Лежит в больнице. С почками проблемы…

– Тогда слушай меня, Ларс, – обратился я к молодому технику, как можно более спокойно. – Слушай и запоминай. А главное, поверь мне. Я гарантирую, что из-за этой фотографии у тебя больше не будет проблем, потому что изображенная на ней девушка никогда не подаст в суд на вашу газету. Ей это не нужно! Думаю, что подобная шумиха, для нее самой крайне невыгодна. Но мне нужно, чтобы ты ответил еще на один вопрос, потому что я не хочу тратить время на посещение в больнице ворчливого старика, который ссытся под себя и оттого пребывает в еще более скверном расположении духа. Вспомни, Хуго Линдберг говорил, где был сделан этот снимок? На каком вокзале?

– Нет…

– Черт!

Я почувствовал, как на меня накатила волна злости, и заскрипел зубами так, что с них вот-вот должна была посыпаться эмаль. Но тут Ларс Окессон меня в очередной раз удивил. И не только меня, потому что Андерс Хольм и Олле Якобссон от неожиданности встрепенулись, когда тот вдруг едва слышно произнес себе под нос:

– Я и так могу сказать вам, что это за вокзал…

– Ну? – хором спросили мы.

– Это центральный железнодорожный вокзал Мальмё.

– Ты уверен? – переспросил я.

– Я родился в Мальмё, мистер, как вас там! Думаете, я не узнаю вокзал в своем родном городе? На снимке платформа 1b, заполненная людьми. В самом верху снимка справа, если присмотреться, видно край информационного табло и время отправления поезда…

– И что это за поезд?

– Мальмё-Копенгаген.

10

Теперь я точно знал, что в 15:30 в пятницу 16 сентября 2016 года девушка, которую я знал под именем Элис Бергман, ждала поезд на платформе железнодорожной станции в Мальмё для того, чтобы отправиться в Копенгаген.

Меня просто трясло от волнения.

Неужели я напал на след? Вот так просто? Благодаря случайно попавшей в газету фотографии и оплошности сотрудника технического отдела, что в наше время принято называть человеческим фактором.

Мне не было известно ровным счетом ничего о том, как она жила до этого дня с момента нашей последней встречи. Я не знал, что с ней могло произойти потом, после того как она попала в объектив камеры видеонаблюдения на железнодорожном вокзале. Две недели – большой срок. За это время можно добраться в любую точку земного шара. Но мне был известен ее маршрут в тот самый день. Или хотя бы его часть: Мальмё – Копенгаген.

Элис ездила в Данию. Но зачем? Или же, наоборот, возвращалась туда из Швеции? Но у нее не было никакого багажа, даже наплечной сумки для документов, что весьма странно для человека, который куда-то едет. А может, она встречала кого-то? Это могло объяснить отсутствие багажа. Или провожала? А если так, то кого? Но никто из присутствовавших на снимке людей не походил на ее спутника. Вопросов по-прежнему было гораздо больше, чем ответов.

Но и то немногое, что мне удалось узнать, стало бальзамом для моей души. Я знал, что в тот день и час она была жива – стояла на перроне, одетая в мешковатые штаны в стиле «милитари» и грубую брезентовую куртку с откинутым на спину капюшоном. Элис – девушка, в которую я однажды безнадежно влюбился – такая непохожая в этом образе на ту, которая когда-то меня соблазнила своими зелеными глазами, точеной фигуркой, облаченной в легкое летнее платьице, и трепетными разговорами о нашем совместном будущем. От ее строгого тревожного взгляда из-под каре с челкой веяло какой-то вынужденной решительностью, а плотно сжатые аккуратные губки только усиливали это ощущение.

– И что ты думаешь?

Я оторвал взгляд от газетной страницы и посмотрел на Андерса Хольма. Мы уже вышли из редакции и теперь снова сидели в его машине. Задумчиво глядя на меня, он барабанил пальцами по рулю.

– О чем ты?

– Что собираешься делать дальше? – переспросил Андерс Хольм.

– Я не знаю… Поеду в Мальмё…

– Серьезно?

– Да.

– Зачем?

Я пожал плечами в ответ.

– Не хочу тебя расстраивать, но ее там не будет.

– Знаю, Андерс. Я знаю… Но она там была, и я хочу найти это место. Хочу побывать там и хотя бы просто постоять на том перроне.

Андерс Хольм усмехнулся.

– Что? – спросил я.

– Только не вздумай ждать ее там, как чертов Хатико! – ответил он.

– Этого делать я точно не собираюсь…

– А что тогда? Ну, приедешь, посмотришь, постоишь там… А потом?

– Вернусь обратно. Вернусь и буду жить дальше. Зато меня не будет мучить мысль, что я не сделал чего-то, чего мне очень хотелось…

– Мне всегда казалось, что последний романтик на этой чертовой планете – я. Но ты меня переплюнул, дружище! Честное слово!

Знаешь, я достаточно поколесил по миру и сам несколько раз влюблялся так, что сердце рвало на части, когда приходилось расставаться, но я никогда, ни разу в жизни не пытался потом найти ту или иную девушку.

– Почему?

– Наверное, потому что я трус.

– Трус? – удивился я. – Ты человек, который лезет под пули в горячих точках по всему миру, чтобы другие имели хотя бы малейшее представление о том, что происходит за пределами их комфортной жизни. И ты называешь себя трусом?

– Мне за это платят. Поэтому мной движут жажда наживы и страх забвения. Иными словами: алчность и тщеславие. А ты готов рисковать просто потому, что увидел в газете фото девушки, которую считал погибшей, и хочешь побывать там, где, ты точно знаешь, ступала ее нога. Это и есть настоящая смелость.

Я снова пожал плечами, свернул газетную страницу с фотографией Элис и сунул ее во внутренний карман куртки. В голове крутилось много вопросов. А не слишком ли далеко я зашел? Не пора ли остановиться? Зачем мне все это? Что и кому я хочу доказать своим безрассудством?