Страница 16 из 29
– Да вообще-то…
– Ну, так выкладывай уже.
– Я хотел вас спросить о Кайсе.
– Ты ее сильно обидел, парень! Поверь мне, я ее давно знаю, но еще никогда не видел такой расстроенной. И ей на самом деле есть на что обижаться, потому что я слышал твои слова…
– И что я ей сказал?
– Об этом тебе лучше с ней поговорить, а не со мной.
– Так в том-то и беда, что она не хочет говорить со мной. Бросила трубку и не отвечает на звонки. Даже не позволила толком извиниться.
– А я тогда чем могу тебе помочь?
– Я подумал, может, у вас есть ее адрес в Стокгольме?
– И ты, ради того, чтобы извиниться, поедешь в Стокгольм?
– Я уже здесь.
– Хм… Даже так? Признаюсь, Володья, – медленно заговорил он после небольшой паузы, как и большинство иностранцев, произнося мое имя излишне смягчая в нем последнюю согласную. – Уверен, что я много чего выслушаю от Кайсы, если дам тебе ее адрес, и она об этом узнает.
– Я не скажу ей. Не выдам вас. Честное слово, Олоф!
– А то она совсем дурочка и не поймет! – не без возмущения и с вызовом резко ответил мне старик, но потом вздохнул и, словно махнув рукой, проговорил. – А черт с тобой. Запишешь?
– Сейчас! Секундочку! – я бросился к письменному столу, открыл свой разваливающийся блокнот на пустой странице и, схватив ручку, приготовился записывать. – Да, говорите… Я готов!
– Шустрый какой! По-твоему, я ее адрес на память знаю? Я тебе не суперкомпьютер из Силиконовой долины! Мне тоже надо порыться в своих записях, приятель…
Пару минут я слушал его кряхтение и недовольное сопение в трубку, шелест бумажных страниц блокнота, приглушенные покашливания его престарелой супруги вперемешку с обрывками диалога героев какого-то сериала, от совместного просмотра которого я, видимо, оторвал старика, а потом Олоф Хенрикссон, наконец, сказал:
– Вот он, ее адрес. Пиши…
И я быстро записал под диктовку район, название улицы и номер дома. Более того, Олоф Хенрикссон продиктовал мне ее домашний номер телефона и адрес клиники, куда Кайса Энгстрем временно устроилась медсестрой после возвращения из Африки, чтобы не сидеть без дела, пока не найдет работу получше. Я поблагодарил старика и еще раз пообещал ему не выдавать его, когда буду говорить с Кайсой. А когда пришло время прощаться, вдруг решил еще раз попытать удачу и не дал ему повесить трубку:
– Подождите, Олоф!
– Что еще? – проворчал он. – Я тебе не справочное бюро…
– Знаю. Простите, но мало ли… У вас нет телефона Андерса Хольма?
– Это тот самый патлатый репортер, разрисованный татуировками, как вождь маори, и с серьгой в ухе, с которым ты напился, когда мы летели в Кано?
– Да. Он самый.
– Нет. Того небольшого опыта общения, когда мы несколько раз пересекались в Газабуре, мне вполне хватило, чтобы понять – у нас с этим человеком нет ничего общего. Его взгляды диаметрально противоположны моим, а жизненные ценности вызывают не просто сомнение, а неприязнь и отторжение. Так что с этим вопросом обратись к кому-нибудь еще.
На этом я снова поблагодарил Олофа Хенрикссона и мы попрощались.
Разговор этот оставил какое-то гнетущее впечатление, словно я ненароком взболомутил давно отстоявшуюся воду, потревожив этого человека. Но я мысленно придушил свою совесть и заставил ее забиться в дальний угол, успокоив себя тем, что если бы не этот звонок старому хирургу, то я не получил бы шанса поговорить завтра с Кайсой, попросить у нее прощения и попытаться выведать, где можно найти Андерса Хольма.
Я посмотрел на часы. На них было 14:05. Время тянулось медленно. Но сидеть до вечера в номере я не хотел. С каких-то пор я утратил свою прежнюю способность убивать время, просто глядя в потолок. Поэтому я запер документы, записную книжку и основную часть наличных денег в сейфе, накинул кожаную куртку, сунул во внутренний карман погремушку, купленную для малыша Ивора и Аники еще в Москве, вышел и запер номер. Спустился на первый этаж отеля, где на застекленной веранде рядом с кофе-машиной стоял поднос с печеньем и конфетами для постояльцев, и устроил себе незамысловатый полдник, прежде чем отправиться в город.
Несмотря на то, что на улице было пасмурно и ветрено, я все равно вдоволь нагулялся по средневековым мощеным улицам, дорожкам и переулкам района Гамла-Стан, по которым успел соскучиться за то время, что не был здесь. С удовольствием побродил среди старых зданий, потолкался в туристической давке на Сторторгет и едва протиснулся между домами в переулке Мортена Тротзига – самой узкой улице Стокгольма. Благо – после обеда немного распогодилось, и небо перестало осыпать город мелкой моросью.
Потом на своих двоих через все мосты и пешеходные переходы перебрался на остров Кунгсхольмен, где погулял на территории Стокгольмской ратуши и прошелся вдоль Норр Маларстранд мимо целой вереницы пришвартованных в два ряда лодок, катеров и баркасов. Выпил кофе в баре, расположившемся на понтоне в водах залива Риддафьерден, а оттуда отправился в район Мариеберг.
Там я когда-то работал. В посольстве, которое располагалось на улице Гёрвельсгатан. Но появляться у ворот посольства и даже случайно встречаться с кем-то из бывших коллег я не горел желанием, поэтому ограничился тем, что постоял на пересечении этой улицы и Лагерлёфсгатан, с тоской разглядывая дом, в котором когда-то снимал однокомнатную мансарду, пока однажды не пришлось оттуда съехать, распрощавшись с прежней жизнью.
После, на гудящих от почти трехчасового марш-броска ногах я доковылял до станции Фридхемсплан и, ненадолго устроившись в кресле вагона метро, вернулся по зеленой ветке на три станции назад. Вышел в районе Васастан на станции Оденплан и по-прежнему пешком, не спеша, направился в гости к Ивору и Анике. По пути заглянул в магазин и купил бутылку красного вина, чтобы не приходить с пустыми руками.
Жили они в небольшой двухкомнатной квартирке на Норртуллсгатан, доставшейся Ивору от родителей. Когда я пришел, Хэдлунды оба были дома, Ивор уже вернулся с работы, и встретили меня как родного. Обнимали и целовали. Эти двое действительно были искренне рады меня видеть. Правда, посетовали, что я зря потратился на вино, потому что они сами все купили.
А потом мы долго оживленно разговаривали за ужином. Аника приготовила потрясающие традиционные шведские фрикадельки, которые мы уплетали с картошкой и салатом. Молодые родители, по очереди нянчась с малышом, наперебой рассказывали обо всем, что случилось в их жизни за последние почти полтора года, которые мы не виделись. А потом настала моя очередь рассказывать о себе, и я поведал историю о том, как больше года проработал в Нигерии, уехав туда в составе российской миссии Красного Креста и завершив свое пребывание там, будучи прикомандированным к шведскому корпусу.
Обе бутылки вина, и ту, что приготовили они, и ту, которую принес я, мы приговорили на двоих с Ивором, потому что Аника кормила их маленькую дочь грудью, и ей нельзя было пить. Потом, когда малышка Свеа уже спала в своей кроватке, а мы в полголоса продолжали общаться, настало время десерта – шоколадного торта, который Аника испекла сама. И это было просто потрясающим завершением столь приятного вечера в компании людей, которых смело можно было назвать своими друзьями.
Но я не мог не попытать счастья в своем вопросе, с которым, собственно, и приехал в Стокгольм. Поэтому спросил у Ивора:
– Слушай, ты случайно не знаешь парня по имени Андерс Хольм?
– Нет, не припомню такого… – ответил он и слегка окосевшим взглядом посмотрел на супругу. – А ты?
Забавно было наблюдать за этой парочкой. Он – худой и высокий, с перманентной щетиной на впалых щеках, в круглых очках и с длинными прямыми волосами до плеч, чем очень сильно напоминал Джона Леннона. Немного медлительный, словно сонный, но это только с виду. Внутри у этого парня, я знал, был заведенный и работающий на максимальных оборотах мотор. Она – наоборот, невысокая и чуть полноватая, но не потерявшая форму, улыбчивая и активная девушка, которая всегда, везде и все успевала, а также в любой момент была готова взяться за что-нибудь еще.