Четвертые

– Располагайся, – он указывает на стул напротив.

Стол стремительно заполняется всевозможной едой: картошечка с укропом, рис с овощами, салаты, маринованные грибочки, шарлотка. Дуся жалобно поскуливает, я накладываю все, что она любит, на тарелку (за картошку она родину продаст) – бедолага трескает как год не ела. Дима ждет, пока Инна положит ему еды, а я без всякого стеснения начинаю уплетать все, что находится в пределах досягаемости. Дима размеренно хрустит огурцом, Инна садится рядом с ним.

– Скоро закончат новые дома и переедешь.

Я киваю.

– У нас каждый живет сам по себе, – поясняет Инна, – как ты любишь.

Я снова киваю. Дима что-то достает из кармана брюк. Знаю, что говорить с набитым ртом нехорошо, но обстоятельства требуют поддержать беседу.

– Не ожидала, что к вам так легко попасть.

Дуся, похрюкивая, сбавляет обороты по поглощению пищи и поглядывает в мою сторону, поэтому я не замечаю, как лицо Димы, взглянувшего в этот момент на меня, становится бесстрастно-холодным. Когда я поднимаю к нему глаза, он уже дежурно лучезарно улыбается и подмигивает мне.

– Но не так легко выйти. Держи.

По столу ко мне катится пластиковый браслет, такие обычно выдают в бассейнах или отелях. На браслете надпись: «Fourth». Дима встает из-за стола, прихватив пирожок.

– Набирайся сил.

– Спасибо.

Инна задумчиво наблюдает за нами. Надеюсь, она не ревнует, хотя если у нее и есть какие-то чувства к нему, то ей не о чем беспокоиться. Я здесь исключительно по делу и задерживаться не собираюсь ни на секунду – жизнь моей семьи в опасности. Когда мы будем вместе, то точно не примкнем к радужным людям: жить бок о бок с фанатиками и по их надуманным законам больше смахивает на добровольное заточение в лагере для особо важных военнопленных или ссыльных.

7.

Этот вечер обещает быть долгим, к сожалению. Центральная площадь заполнена четвертыми, все общаются, развлекаются. Здесь не меньше тысячи человек! Горят цветные огни, по периметру зажжены свечи в узорных стеклянных подсвечниках, кто-то читает мантры, кто-то играет на ситаре, стройная босая девушка танцует, собрав вокруг глазеющих. К нам с Инной то и дело подходят люди, чтобы со мной познакомиться. Социопат (это я) перерос стадию паники и строит планы, как отсюда улизнуть.

– Это все обязательно?

– Слушай, псих-одиночка, у нас есть правила, в честь новенького всегда устраивают праздник.

– Я по делу здесь.

– Время покажет.

– Инна.

Она протягивает мне бутылку с какой-то жидкость.

– Я не пью.

– Лучше выпей, тебе это точно пригодится.

Что-то в ее голосе убеждает меня, в этот момент на помост-сцену поднимается Василий. «Началось»… Я залпом глотаю безвкусную, обжигающую горло жидкость – дрянь какая, тем не менее продолжаю пить, Инна с уважением наблюдает за мной. «Это просто необходимо». Василий что-то вещает со сцены, в голове начинает приятно шуметь, и вся эта вечеринка становится уже не такой раздражающей.

– С каждым днем нас больше, – доносится со сцены.

«Одним глотком тут не отделаешься».

– Мы люди нового мира – избранные Вселенной!

«В этом есть резон», – поддерживая царящую вокруг эйфорию, комментирует мое изрядно опьяневшее я.

– Ладно, фрэнд, дай и мне тоже.

Инна берет бутылку.

– А у вас здесь неплохо!

– То ли еще будет.

– Ева! Поднимись ко мне. Все встречаем Еву!

Под многоголосый приветственный хор я бреду на сцену, проклиная эту дурацкую общину с ее дурацкими правилами и тем, что я здесь вынуждена находиться.

Василий помогает мне подняться. Мне вдруг становится так хорошо и весело и все вокруг такие милые и чудесные.

– Будущее новой расы человечества, Ева!

Василий просто душка. Как же здорово, что я здесь очутилась, меня все так тут любят. Алкоголь окончательно поработил мое сознание.

– Люди, вы прекрасны! – кричу я.

Площадь взрывается криками. Василий опять лезет обниматься, но в этот раз объятья доставляют мне огромную радость.

Спрыгнув со сцены, бегу к Инне и обнимаю ее.

– У вас тут так круто! – язык при этом жутко заплетается, щеки пылают, глаза горят.

– Я тебе говорила, а ты все псих-одиночка…

– Когда на глазах гибнет город, убеждения меняются.

И я действительно в это верю и сейчас именно так и думаю. До тех пор, пока наконец из меня не выйдет этот чертов алкоголь!

Несмотря на проблески адекватности, я забираю у Инны бутылку и, попивая из горла, отправляюсь гулять по ночному поселку. Ухмыляясь, Инна провожает меня взглядом.

Между домов проложены присыпанные гравием дорожки, у каждого дома свой фонарь, мягко освещающий улочки. Воздух, напоенный лесными ароматами, пьянит едва ли не больше, чем алкоголь. Я задираю голову, любуясь усеянным мириадами ярчайших звезд небом. Но в таком положении и в моем состоянии сохранить равновесие почти невозможно и я теряю устойчивость – от падения спасает неведомо откуда взявшийся Дима.

– Держу тебя.

– Ох, спасибо, никогда так не отдыхала. Ик! И столько не пила…

– Ты не похожа на убежденного социопата, как тебя описывала Инна.

– По факту, сейчас ты имеешь дело не со мной, а моим пьяным альтер-эго. А лично я не отказываюсь от убеждения, что человек человеку волк.

– Попробуем тебя разубедить.

Тут я обнаруживаю, что Дима продолжает поддерживать меня, плотно сомкнув в кольце своих рук. И мне это даже приятно… «Боже, надо же так напиться». Ослепительно улыбаясь, он смотрит на меня и с каждым мгновением его лицо все ближе к моему. Но романтичная пауза обмена взглядами продолжается лишь секунды и прерывается полным отчаяния мужским криком.

– Нет!

Немного заторможено я поворачиваюсь в сторону дома, где горит одно окно. На крыльце появляется мужской силуэт.

– Что случилось?

– Кому-то кошмар приснился.

– Но…

– Все в порядке. Я проверю и завтра тебе расскажу. Хорошо?

Он ласково гладит меня по спине. В голове все шумит.

– Да, но…

– Иди туда.

Он показывает в направлении освещенной улочки.

– За тем домом повернешь налево.

Я икаю, меня штормит и начинает мутить то ли от Димы, то ли от алкоголя.

– Все, беги.

Мне остро необходимо как можно скорее добраться до дома. Собрав волю в кулак, я двигаюсь в указанном направлении. Дима смотрит мне вслед и быстрым шагом идет к дому, где кричали. Пару раз на ходу оглядывается, но меня сейчас не волнует вообще ничего, кроме приближающейся тошноты.

8.

Я безнадежно оглядываюсь в поисках дома Инны, но все дома кажутся одинаковыми. Голова кружится, тошнота достигает своего апогея.

– Блин. Мутит-то как.

Я оглядываюсь по сторонам.

Не успела.

– Нет…

Закрыв рот ладонью, я врываюсь в ближайшие кусты.

Штормить стало гораздо меньше, отмечает мое посвежевшее сознание. Ноги по-прежнему держат не твердо и приходится идти, нелепо вытянув руки для баланса. С площади доносятся веселые крики, судя по всему, там начались танцы – четвертые умеют развлекаться. Крик неизвестного мужчины по-прежнему стоит у меня в ушах, к сожалению, я с детства отличалась неодолимым любопытством. «Поверю я, что от кошмаров так орут».

Наконец, я оказываюсь на пятачке, откуда отлично видно дом с одиноко светящим окном. Любопытно. Любопытство вытесняет оставшиеся пары алкоголя, и я делаю уверенный шаг по направлению к дому.

Кто-то нападает на меня сзади и, закрыв рот свой ладонью, тащит за стену одного из домов. Я мычу, трясу ногами – «что за ерунда?!».

В моем случае испуг и ярость не лишают сил, а наоборот, прибавляют. В меня как бес вселился, с таким остервенением я пытаюсь вырваться из держащих меня рук. Мычу как можно громче, но рот зажали прочно.

– Успокойся и слушай.

Вот негодяй, советы раздает. Я бунтую еще сильнее.

– Слушай меня!

Я замираю, в его голосе слышится металл, и приказ инстинктивно заставляет подчиниться.

– Уберу руку, если заорешь – погубишь нас обоих. Но я выпутаюсь, а ты нет.