Страница 2 из 8
Для нас, как и для Бенуа, философия позднего Витгенштейна – один из главных источников философского вдохновения. Помимо Витгенштейна, на нас обоих, но в разной степени, оказали влияние философия Джона Остина и контекстуализм Чарльза Трэвиса, считающего себя последователем Витгенштейна [50; 395; 397]. В отличие от Бенуа, мы, однако, полагаем, что контекстуализм Трэвиса является радикальным, а не витгенштейновским. И, как нам представляется, контекстуализм самого Бенуа отличается от контекстуализма Трэвиса.
Контекстуальный реализм – это прежде всего (контекстуальный) анализ, критический реализм. Это также нормативный прагматизм витгенштейновских языковых игр и форм жизни – нормативных практик. Это не метафизическая позиция в традиционном смысле и, в частности, не спекулятивный реализм. В то же время это и не антиметафизическая позиция. Как мы увидим, правильно понятая метафизика не только допускается, но и играет в рамках контекстуального реализма существенную роль. В частности, контекстуальный реализм утверждает, что мы способны познать сами (реальные) вещи, которые идентифицируются при помощи норм/концептов как укоренённые в реальности (реальные) объекты7. Явления, в рамках которых эти объекты нам даются8, имеют нормативное измерение (данность объекта может быть истинной или ложной, иллюзорной) и тоже укоренены в реальности, то есть они не автономны. Норма явления преодолевает его: правильно понятый «зов реальности» (выражение, как известно, употребляет Мартин Хайдеггер) – нормативный «зов». Таким образом, преодолеваются как трансцендентальная философия Канта, так и традиционная феноменология.
Контекстуальный реализм – это также возврат к правильно понятому Платону, тогда как метафизический платонизм отвергается. Именно Платон ввёл понятие явления (феномена; греч. φαινόμενον) и открыл, что всякое явление имеет нормативную структуру: явление предполагает различие между видимостью и реальностью (тем самым Платон ввёл в философию понятие (реального) бытия). Аристотель развил нормативное понимание понятия явления, сделал его структуру более эксплицитной при помощи своих категорий [84].
Ещё один вопрос, тесно связанный с поставленными в начале этого раздела «Введение», следующий: «Каков смысл слова “реальный”?» Для Витгенштейна, Остина, Куайна, Жослена Бенуа и многих других (например, для известного теоретического физика Карло Ровелли) слово многозначно. Это утверждение мы разделяем, но в то же время подчёркиваем, что оно требует уточнения. Мы понимаем многозначность слова «реальный» не в смысле многозначности самого концепта реальности – концепт реальности однозначен: реальность такова, какова она есть, – а в смысле существования различных видов (областей, аспектов и так далее) реальности, которым соответствуют различные смыслы-употребления слова «реальный». «Реальный» в рамках физики означает «физически реальный», то есть относящийся к физической (природной) реальности, в рамках социологии – «социально реальный», то есть относящийся к социальной реальности, в рамках математики – «математически реальный». И так далее. В то же время физическая реальность, социальная реальность, математическая реальность и любой другой вид реальности – реальности в одном и том же общем смысле. Нельзя сказать, что одна менее реальна, чем другая, или надстраивается над другой. Существование степеней реальности и иерархизм реальностей мы отвергаем9.
Вопросы же о природе различных типов реальности, о содержании (смысле) понятий «физическая реальность», «социальная реальность», «математическая реальность», «цифровая реальность» или более специфических понятий «квантовая реальность», «геометрическая (или информационная) реальность», «реальность государственной системы образования» и так далее требует исследования. Например, метафизический платонист в математике утверждает, что числа – идеальные, совершенные, неизменные и вечные объекты по образу и подобию окружающих нас материальных объектов. Он утверждает, что, в отличие от последних, числа существуют в платонистском мире, к которому у нас может быть лишь интеллектуально-созерцательный, а не эмпирический, доступ. Тем самым подлинная природа математической реальности, которая выявляется лишь при исследовании реальной нормативной математической практики, игнорируется. Математические объекты догматизируются, отрываются от контекста, в котором они укоренены, лишаются своей подлинной динамики, которая возможна не в безвоздушном пространстве, так сказать, а лишь через преодоление сопротивления контекста, реальности.
Метафизический подход доминировал в истории философии. Этот подход не делает различия между проблемой реальности и онтологической проблемой. Традиционная позиция реализма в самом общем смысле утверждает (1) существование реальности в смысле совокупности (реальных) объектов, их свойств и отношений и (2) независимость этой реальности от сознания (субъекта, языка, концептуальной схемы, теории, точки зрения и так далее). Первое измерение онтологическое, тогда как второе – измерение объективности: реализм утверждает, что то, что существует, существует объективно.
На самом деле эти положения относятся к позиции, которую Хилари Патнэм называет «метафизическим реализмом». Патнэм критикует эту позицию и формулирует её более подробно в виде трёх положений: 1) независимость реальности («мира») как фиксированной тотальности объектов от сознания (что примерно соответствует двум вышеприведённым положениям), 2) истина как соответствие языка и реальности (реального состояния вещей), 3) единственность истинного и полного описания реальности (состояния вещей) [339]. Положение 3) можно рассматривать как следствие положений 1) и 2)10. Позже к трём характеристикам метафизического реализма Патнэм добавил принцип бивалентности (см. ниже) [464, p. 107].
Патнэм справедливо считает, что представление метафизического реалиста о реальности таково, как если бы реальность сама себя объясняла. На самом деле, как замечает Бенуа, это наша задача её объяснить [82]. Метафизическая реальность – это «уже готовая реальность» вещей-в-себе, обладающих (предопределёнными) внутренними свойствами. Согласно Патнэму, она предполагает «внешнюю» точку зрения, или «точку зрения Бога».
Ли Браве и некоторые другие философы полагают, что четыре положения реализма, на которые указывает Патнэм, составляют ядро традиционного реализма: три из них характеризуют «метафизический реализм», и одно представляет собой принцип бивалентности в смысле Майкла Даммита. Последний утверждает, что всякое предложение имеет свои истинностные условия (однозначно реализуемые или нет во внешнем мире), независимо от его верифицируемости, очевидности и контекста [185; 550]. (В такой формулировке принцип бивалентности можно рассматривать как следствие трёх других положений.) К этим четырём положениям реализма Браве добавляет условие, что сознание способно познать реальность как таковую. Это условие он называет условием «пассивности» субъекта: возможно познание реальности, не деформирующее объект познания. Пассивное познание не привносит в познание субъективные элементы; оно не зависит от природы познающего субъекта [139].
Положения метафизического реализма на самом деле содержат элементы антиреализма/идеализма, то есть представляют собой отклонение от позиции подлинного реализма. В реальности, которая объясняет саму себя, то есть состоит из вещей-в-себе, имеющих (пред)определённые внутренние свойства, независимо от способа их определения, смысл субстанциализирован, то есть превращён в реальные свойства реальных объектов. Истина как метафизическое соответствие с предопределённым реальным состоянием вещей оказывается натурализованной, то есть редуцируемой к естественному состоянию вещей. То же самое можно сказать о языке: истинные высказывания как бы располагаются напротив реальности, реального состояния дел, в буквальном смысле их отражают (во всяком случае, имеет место гомоморфизм). Категориальное различие между реальным и идеальным исчезает.
7
У Канта эмпирические объекты, или феномены («вещи для нас»), не укоренены в реальности. Причина феноменов – непознаваемые «вещи в себе». Бенуа говорит о кантовских феноменах как «феноменах без рук» [84].
8
Можно говорить, что сами явления нам даны. Но эту данность не следует понимать в смысле самоочевидной автономной данности, как это делали феноменологи XX века.
9
Как пишет Бенуа, «социальная реальность не менее реальна, чем природная. Самое большее, что можно сказать, – она реальна по-другому. В то же время, говоря это, мы не должны принимать разницу в типах за разницу в категориях. Природа и культура – два типа реальности, но они принадлежат одной и той же категории: реальности» [87, p. 76].
10
Патнэм, например, пишет: «метафизический реалист утверждает, что мы можем думать и говорить о вещах, каковы они есть, независимо от нашего сознания, и мы можем это делать в силу отношения ”соответствия” между терминами нашего языка и некоторого рода сущностями, не зависящими от сознания» [462, p. 205].