Страница 9 из 209
— Ты понимала, что у тебя не будет никаких прав в Империи? Ты понимаешь, что вообще не имеешь права так говорить и даже мыслить? — продолжает Стратег.
— Подтверждаю.
— И всё же смеешь. Ты — бывший беглый преступник. Что тебя сподвигло вернуться?
— Я не рассчитывала, что когда-нибудь окажусь за пределами лаборатории, а это равносильно пожизненному заключению в Изоляторе. Но я понимала, что снова смогу быть полезной для Империи. Это было главным в принятии решения.
— Почему ты искала контакт с Новой Парадигмой? Ты не осознавала, что для нечистокровки это может быть опасно?
— Свобода, безделье и существование вне Системы для далека опаснее смерти. Я бы предпочла умереть на Эккелине. Но этого не произошло, и я подчинилась воле Новой Парадигмы во всём.
Кто-то ещё больше возмущён моим ответом, кто-то напротив, становится заинтересованным. Учёный чуть дёргается на месте, словно хочет на меня шикнуть, но не смеет.
— Ты считаешь, что имеешь право что-то «предпочитать»? — не выдерживает Вечный. Его бас составляет забавный контраст с голосом Стратега.
— Я не имею права «предпочитать» и доказала это своим согласием на эксперимент. Но все мы — мыслящие существа, которым невозможно запретить думать. Система стоит на том, что для далека важно уметь оставлять свои мысли при себе и служить на благо Империи независимо от них.
— Она же бунтарь! — вдруг роняет один из белых. — Как она смеет о чём-то думать?!
— Нет, — вдруг возражает Император, и я вдруг понимаю, что он следит за допросом с явным интересом. — Её соображения любопытны. Прототип Зеро дерзка, но исполнительна и послушна. Пси-Контролёр?
— Степень правдивости в текущем разговоре — девяносто пять и шесть десятых процента. Общие характеристики: степень преданности — сто процентов. Степень жертвенности — девяносто семь процентов. Дерзость спровоцирована страхом, как защитная реакция психики. Страх вызван неопределённостью положения в Системе и прошлыми дисциплинарными проступками, — совершенно безэмоционально чеканит белый силуэт. Ну да, если он супер-телепат и специалист по психокинезу, у него просто нет места под чувства во время работы. Наверное, потом бывают жестокие откаты.
Ровно на этой мысли его взгляд фиксируется на моём лице, а нейтральный голос вдруг добавляет:
— Степень сочувствия сородичам — шестьдесят две целых три десятых процента.
Сглатываю. Вот уж чего никогда в себе не замечала!.. А он продолжает бомбить:
— Слабо выраженный эгоцентрик. Карьеристка. Рекомендуются словесные поощрения для повышения работоспособности. Прагматична. Степень осторожности — пятьдесят восемь процентов, при этом в наличии склонность к спонтанным решениям и умеренному риску в критической ситуации. Оптимальная сфера деятельности — разведка, шпионаж, дипломатия, прогнозирование, по данным направлениям рекомендована индивидуальная работа с умеренным надзором.
На слове «индивидуальная» опять корёжит всех, кроме Контролёров и Императора. Кстати, даже меня. Потому что это не очень хорошо, далеки должны работать сообща. Всё же есть у меня в мозгах какой-то неправильный сдвиг.
— Значит, тебя тревожит твоё положение в Системе? — пронзительный взгляд Императора упирается в меня. Варги-палки, и что вот ему сейчас ответить? Правду. Только правду. И ничего, кроме правды.
— Я полтора года заставляю себя думать, что моё место — лабораторный образец, и ничего более. Но если признаться перед самой собой, то да, я не вполне понимаю своё положение, — почему так хочется оправдаться? — Наверное, это связано с тем, что Система тоже не определилась в отношении меня и будущих прототипов.
Прозрачный намёк на до сих пор не переработанный устав. На самом деле, это правда, что истинные далеки тоже не решили, как ко мне относиться, даже те, кто сидит наверху проекта.
— А ты смелая, — в голосе правителя опять звучит усмешечка, а рентген взгляда поворачивается на Вечного и Учёного. — Лабораторный образец отважнее императорских советников, у него хотя бы хватило духу пристыдить вас, что вы до сих не определились в отношении к прототипу, которым должны заниматься не только добросовестно, но и с полной отдачей. Мне нравится, что у вас получается, но во многом это заслуга моральных качеств вашего образца.
— Прототипу Зеро просто нечего терять, — сам того не понимая, повторяет мои мысли Вечный. — Отсюда её неуправляемое поведение.
— Ей нечего терять, а она выкладывается на сто процентов на благо Империи! А вам, выходит, есть что терять, и поэтому можно работать кое-как? Почему до сих пор не разработана экипировка прототипов? Почему для них не сделан отдельный жилой блок? А тяжёлое вооружение? А модификация кораблей? Черновые расчёты, ничего более! Полтора года, где чертежи и сметы? Выходит, далекам должно быть нечего терять, чтобы работать как следует?! — Император их драит с песочком, но, похоже, не только за мелкие недочёты — ведь всё, что он перечисляет, на данном этапе эксперимента действительно мелочь. Такое ощущение, что он срывает раздражение за что-то большее. Не всё, видать, гладко в нашем государстве… И, задумавшись, я сама не понимаю, как с языка слетает короткое:
— Ошибка.
Наступает гробовая тишина. И только тут я понимаю, как это прозвучало. Мама-радиация, папа-трансгенез, я обвинила в ошибке Императора!!! Как говорится, высшее командование хлопается в обмороки в глубине скафандров и получает сердечно-стимулирующие средства внутривенно. А я сейчас просто умру на месте.
— Мотивируй, — взгляд правителя прожигает меня насквозь.
— Мне есть что терять. И всем нам, — голос предательски дрожит, но я должна сказать, раз уж начала. — Это Империя и Общая Идеология. Если мы их потеряем, то перестанем быть далеками. Только это, в сущности, и важно. Мы работаем на общую цель, святую цель — выживание расы и её абсолютное господство. Сто тысяч лет мы держались этой цели и выигрывали. И когда я согласилась на эксперимент, я тоже в это верила. И верю сейчас, иначе ничто не имеет смысла. Я готова понести наказание за свою дерзость, лишь бы это было не напрасно. Остальное — незначительно.
Замолкаю и гляжу в пол. Мне больше нечего добавить.
Пауза висит довольно долго и наконец разбивается бронзовым гонгом императорского голоса:
— Вот вам мнение простого Чёрного далека предыдущего поколения, достойное сохранения в веках. Возьмите его за образец и повторяйте четыре раза в сутки, — ну всё, теперь меня все присутствующие возненавидят. — А ты не рассчитывай, что тебе всё простится за красивые слова. Подойди ко мне.
Семь бед — один ответ. Делаю несколько шагов вперёд.
— Ближе.
Ещё несколько шагов.
— Я сказал, ближе, — это уже сказано с оттенком раздражения.
Подхожу вплотную к возвышению.
— Я сказал, подойди ко мне.
Платформа оказывается где-то по середину бедра, но пандус сзади, злить Императора ещё больше не хочется, так что я просто забираюсь наверх и оказываюсь между двумя металертовыми опорами. Всё-таки мне сегодня оторвут голову.
— Я ещё не забыл наглую девчонку, осмелившуюся взламывать мои персональные данные. Что же её там интересовало? — вкрадчиво раздаётся над самой моей головой, в которой тут же ассоциативно выскакивает земная цитата: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Сглатываю, потому что горло вдруг пересохло до рези. Наконец, выдавливаю:
— Воспоминания.
— Зачем?
— Я… всегда интересовалась историей. И ещё… — кто-нибудь, заберите меня от этого покаянного позора! — Ещё мне нравится нарушать запреты. Чем запретнее информация, тем больше хочется ей обладать.
Публичная исповедь информационного вора. Доктор бы аплодировал стоя такому признанию, мол, вот вам, далеки, ваше истинное лицо, все вы подсознательно жаждете нарушить устав. Проблема в том, что лицо не истинное. И по одному квадратному колесу всю расу не судят. Но раса меня сейчас стыдится, это факт. Во всяком случае, сзади так и плещет возмущение всех присутствующих.