Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 209



====== Сцена первая. ======

Когда я просыпаюсь, то первые несколько рэлов просто лежу, не активируя зрительные функции. Потом медленно принимаю полувертикальное положение.

(Зеро, говори правильно. «Не открывая глаз». «Сажусь».)

Я включаю обзор... то есть открываю глаза. Койка непомерно длинная и занята таким же непомерно длинным телом. Меня раздражает то, что моя внешняя оболочка... нет, я помню, мой новый организм занимает слишком большую площадь во время отдыха. В вертикальном положении он, конечно, хорошо экономит пространство. До тех пор, пока не наступает отбой.

(Что ещё вызывает дискомфорт?)

Неточность движений. Да, я знаю, что многое преодолела тренировками. Научилась управлять речевым аппаратом, подниматься и ходить, брать предметы крупного и среднего размера, сейчас перешла к более сложным движениям — бегу, прыжкам, наклонам, развитию мелкой моторики. Но всё же остаётся какой-то зазор между мыслью и движением. Я всё ещё чувствую, что у меня слишком мало конечностей и что они работают не так, как надо. А что делать с пальцами, вообще непонятно. Нет, их освоение при помощи болевого рефлекса очень помогло, но всё равно не могу привыкнуть. Всё не так. Всё чужое. Самое чужое — это органы чувств. Слух, обоняние, осязание, зрение. Так странно оценивать дистанцию без дальномера. Запахи постоянно забивают нос. Оказывается, их очень много и они очень разные, и это исчисляется не только цифрами, но и собственным отношением, остро ощущается связь «запах — инстинкт».

(Объясни, ты поэтому постоянно ко всему принюхиваешься?)

Подтверждаю. Незнакомые запахи вызывают рефлекторную тревогу. Надо определять их источник, чтобы её пресекать. Сейчас этот механизм изучают врачи, но мне от этого не легче.

Теперь вкус. Во-первых, до сих пор очень странно поглощать пищу, разжёвывая. Куски во рту. Разные. Большие, мелкие, скользкие, шершавые. Во-вторых, вкус может быть связан ещё и с формой. Поэтому во время приёма пищи я иногда задумываюсь, разбирая это ощущение. Поначалу оно даже пугало, но сейчас я стала относиться к нему спокойнее. В-третьих, разной на вкус бывает не только пища, но и воздух. И вообще, с повышением количества вкусовых рецепторов приходится заново всё пробовать, потому что данные из памяти и данные из текущей реальности не совпадают. Всё по-новому. От этого устаёшь.

Не лжёт только осязание, хотя постоянное изменение температуры, влажности, наэлектрилизованности воздуха и пола очень чувствуется. В скафандре редко приходилось мёрзнуть или взмокать. Кстати, да. Пот. Ещё более неприятен, чем раньше, потому что резко пахнет. После каждой тренировки чувствую себя всунутой в грязную вонючую тварь.



(Тебе было приказано считать себя в новом скафандре. — Кто это приказал?! — Я. — Ты глуп, номер Шестнадцать! Как давно был отдан приказ? — пять декад назад, во время второго адаптационного кризиса, когда Зеро не справлялась с психологической нагрузкой. Это ей помогло. — Выбросить все гипнопедические ленты, записанные с того момента, они не годятся! О такой инициативе надо предупреждать! Следующие прототипы, которые будут осваиваться по этим лентам, тоже начнут считать себя «в новых скафандрах», а не сродняться с телом! Если не прекратятся глупые попытки проявить самостоятельность, Вечный закроет эксперимент, а мы будем наказаны за срыв и зря потраченные средства! Теперь ты, Зеро. Отмени все мысли о «скафандре», отсюда твои задержки между мысленным посылом и действием. Это теперь твоё тело. И оно такое. Продолжай его изучать и привыкать. Сроки не важны, нам нужно качество).

Я подчиняюсь, Учёный.

(Время психологического собеседования истекло. Вызовите марионетку номер двадцать три. Пусть продолжает речевые упражнения с Зеро ещё две декады. Мне не нравится её речь, она всё ещё невнятная, заторможенная и с паузами. Номер Шестнадцать, ты отстранён от работы с Прототипом. Возвращайся к марионеткам. Передай номеру Девятнадцать, что он займёт твоё место в отделе. А ты — тренируйся. Эксперимент зависит только от твоего усердия и желания достичь успеха).

Я подчиняюсь.

...Открываю глаза и гляжу в белый гладкий потолок. Сны. Теперь мне каждую ночь снятся сны, и я их запоминаю. Как правило, приходят видения из первых месяцев новой жизни, самых сложных, непомерно тяжёлых. Сейчас я уже втянулась, а поначалу даже в обмороки падала от нервного истощения. Новые впечатления были слишком сильны, а психика к ним совершенно не готова. Но воспитывать модификанта «с нуля» было бы намного дольше, чем подселить в стерильный мозг чужое сознание. Поэтому пришлось как-то переживать острую фазу адаптации.

Поднимаю ладони к лицу и долго их изучаю, хотя, казалось бы, уже знаю наизусть каждую чёрточку. Потом заплетаю пальцы в косички, раз по пять на каждую руку. Разминаю их — сгибаю, разгибаю, по одному, по два, сразу все, синхронно и рассинхронизированно. Полезно, хоть и не могу отделаться от ассоциации, забавной и неприятной одновременно: так играют с пальчиками маленькие представители вселенского планктона. С другой стороны, никаких гипнопедических лент, обучающих новый тип тела навыкам движения и речи, просто не существует. Мы их создаём для следующих прототипов. Всё, что они получат, разработано на базе меня, поэтому и приходится пахать, как проклятой. Марионетки для записи не подходят. Хотя визуально у нас много общего, но внутреннее строение далеко не идентично. Даже распределение зон мозга принципиально иное. Так что всё на мне.

Время, отведённое для отдыха, скоро истечёт. Встаю и подхожу к единственной не-белой вещи в каюте, к идеально зеркальной панели, гладко встроенной в стену. По-дурацки звучит, зеркало для далека. Но на самом деле, это гениальная идея, я могу привыкать к своему телу ещё и зрительно, тратя на это по нескольку десятков рэлов в сутки, мне это инструкцией предписано. Самое умное, конечно, в том, что зеркало небьющееся, а то во время адаптационных истерик я не единожды пыталась его расколошматить и кулаками, и ногами, и даже из своего естественного оружия. Кстати, да, оружие активировалось именно благодаря зеркалу, от большой ненависти к новому облику. А то органы электрозащиты в руках мне сделали, а заставить работать не могли, и никто не знал, как их вообще активировать. Почему-то биологи считали, что всё само собой получится, ведь для далека стрелять так же естественно, как дышать. И совсем забыли, что этот навык задаётся через гипнопедию. Варги-палки, их бы на моё место, когда я в первый раз почувствовала, что не получается… Но теперь запустить молнию-другую для меня, как сплюнуть. Полтора года тренировок не прошли даром.

Стою, смотрю на невысокую, плотную, крепко сбитую девчонку с коротким ёжиком чёрных волос. Ривер Сонг, ты бы, наверное, сильно удивилась, увидев свою крестницу в таком виде. Визуально я почти калед, тело точили по каледианским стандартам. Однако, если проанализировать внешность с точки зрения предков, я не слишком красива, хотя у меня гармоничная, крепкая, спортивная и одновременно женственная фигура. Вроде твоей, Ривер. Может, немного плотнее. А вот рост подкачал, только-только макушкой в фоторецептор снизу постучаться, если подпрыгнуть. Скафандры Новой Парадигмы, конечно, высоченные, но всё же я чувствую себя ужасно мелкой на их фоне.

Лицо мне досталось тоже не особо примечательное. Хотя тонкий прямой нос удовлетворителен, но до сих пор глухо раздражает симметричность физиономии. Единственное, на чём отдыхает взгляд, это на глазах. Да, их два, спасибо кое-кому за пророчество, зато они даледианские. Наши глаза вовсе не обязательно жёлтые — встречаются и зелёные, и карие, изредка серые, а иногда даже полные экзоты вроде лиловых. Самой забавной бывает смесь двух контрастных цветов. Но особая окраска радужки — яркие цветные «облака», идущие от периферии к центру и зачастую иного цвета, чем базовый, и тёмно-сизый зрачок, создающий иллюзию воронки — это чисто наше, ни у кого во Вселенной больше нет таких особенностей. А мне ещё и мои собственные глаза сделали, самые обычные, жёлтые с зелеными «облаками» колечком. Гармонично и привычно. Хоть что-то не выбешивает.