Разведчики

Шохин старался восстановить в памяти полузабытую местность.

— Сейчас лесок будет, потом яр, потом шоссе… — словно отвечая на его мысли, сказал Юрий. — Между колхозами и выедем.

— Придется, ребята, вам вдвоем на одну лошадь сесть. — Шохин был уже верхом, неясным силуэтом выделяясь на облачном небе. — Переправимся через Десну вплавь на конях.

— Это он правильно. На той стороне безопаснее будет, — шепнул Юрий Чубарю. — Садись впереди.

— А как мы выберемся, когда там с километр все кручи, — в голосе Чубаря было сомнение.

— Кони дорогу найдут, — негромко отозвался Шохин. — Поехали.

— А взрыва-то нет! — напомнил Чубарь.

— Да, взрыва нет, — сказал Юрий. — Я все время об этом думаю.

— Мина не может не взорваться, — послышался голос Шохина, — она проверена. Следы замаскировали?

— Яму под забором не зарыли, — вспомнил Юрий.

— Эх вы, диверсанты! — рассердился Шохин. — Хорошо, что ночь, может, до взрыва и не заметят. А то мина пропадет и немцы насторожаться… Хоть возвращайся.

К Десне добрались минут через сорок. С тихим переливчатым журчаньем струилась у берега вода, изредка слышались всплески — не то рыба играла, не то прыгали в реку лягушки.

— Темень, хоть глаза повыкалывай! — пробурчал Чубарь, соскакивая вслед за Юрием с лошади.

— Черт его знает, какой здесь берег. Поищу хороший спуск. Держи лошадь. Хоть бы фонарь на бакене увидеть, — передал повод Юрий.

Не прошло и трех минут, как он вернулся:

— Мы за верхним бакеном, против дубовой рощи. Узнал по красному фонарю на мели. Придется плыть вниз по реке. В этом месте на ту сторону не удастся выйти.

— Все равно течением снесет, — сказал Шохин. — Спрячьте в кепки, что есть в карманах, да натяните их поглубже. Плыть в одежде, один — держась за гриву, другой за хвост. Коня не бросайте. Ну, пошли.

Страшно темной ночью переплывать быструю, сильную реку. Берега не видишь, а кажется, что нет ни конца, ни краю водному простору, и течение несет неведомо куда… Лошадь беспокойно пофыркивает, сбиваемая водой. Вот как будто под ее ногами дно, и опять поплыла. Кажется, что плывешь уже очень долго, уже онемела рука, крепче хватаешься за гриву, тело коченеет, сейчас судорога сведет ноги, а из головы не выходит: «Взрыва нет!»

Наконец песчаное дно. Чуть различается берег.

— Да ведь мы за деснянским пляжем, — удивился Юрий. — Вот так отмахали!

— Не разговаривать! — тихо приказал Шохин. — Дорогу к шалашу найдете?

— Найдем!

— Ждите меня в шалаше. Смотрите, чтобы Васыль вас не подстрелил.

Было уже за полночь, когда Шохин коротко докладывал Гладышу об операции в Деснянске. Дед Охрим, ожидавший его прихода, слушал, одобрительно кивая седой головой:

— Нехай земля пухом будет твоему батькови, за то, що вырастыв такого вояку, — с чувством проговорил он.

Узнав о том, что Юрий и Чубарь не зарыли яму, Гладыш обратился к деду Охриму.

— Ефрем Петрович, разведайте утром, был ли взрыв, или немцы нашли мину.

На столе горела плошка с маслом, затемненная консервной банкой. Свет падал лишь на небольшое пространство. Почти весь шалаш тонул во мраке. Одетый в синий комбинезон, Гладыш пристегивал к ремню кобуру с пистолетом:

— Переоденься побыстрее, Шохин, и пойдем. Так, говоришь, комсомольцы твои к Васылю пошли?

— Конешно, товарищ командир, дуже гарно, що ты подальше свою резиденцию выбрав, — продолжал дед Охрим прерванный приходом Шохина разговор, — а тильки скажу тебе — шалаш твий тут, як чиряк на лоби.

— Это так, Ефрем Петрович, но на болото людям незачем ходить. Кто станет бродить по болотной жиже из-за любопытства… Да и лоза нас здорово скрывает, сами видите. Конечно, мы тут временно. К зиме в другое место переберемся. Ну, Шохин, скоро?

— Сейчас. Ноги в мокрые сапоги не лезут!

— Королев, и ты с нами. Все веревки и ремни, какие найдутся, захватить. — Гладыш обвел, глазами шалаш, но в полумраке было трудно что-либо рассмотреть. Собственно говоря, кроме строп от парашютов да поясных ремней, ничего и не было.

— Оружие перевезем на лошадях, — предложил Королев. — А потом переправим их через Десну.

Дед Охрим возмутился:

— Та я их лучше порижу! Потоплю! Не дам нимцю украинскими конями пользуваться.

— А по коням нас найдут, — запротестовал Шохин.

— Я их отжену так, що нихто не найдэ! — решил дед и успокоился.

Не успели отойти и ста метров, как ночную тишину прорезало звонкое конское ржанье. Сейчас же отозвалась и вторая лошадь.

— Иродови шкапы![10] — пробурчал дед Охрим. — В такий тыши их и в Деснянске почують.

— А еще хотел их оставить, — не утерпел попрекнуть Королев. Он шел рядом с дедом.

— М-да!.. — неопределенно протянул старик и сокрушенно покачал головой. — «Дошла дитвора пишла у наше время!»

Вошли в лес. Белая одежда шагавшего впереди деда Охрима маячила в темноте.

Старик не ошибся. Скоро они нашли яму, вынули из нее ящик с винтовками, четыре с патронами, один с гранатами, два с консервами и железный бочонок, в каких обыкновенно хранят бензин. Как потом выяснилось, в нем был винный спирт.

Только под утро перетащили запасы в более надежное место. Бочку со спиртом закопали на том же участке.

Распрощавшись, дед Охрим забрал лошадей и повел их «подальше от греха», все еще боясь, что командир прикажет переправить их на другой берег.

На Выдринское болото разведчики вернулись, когда совсем рассвело.

Глава 6

СОБЫТИЯ РАЗВОРАЧИВАЮТСЯ

Комендант города Деснянска обер-лейтенант фон Раухайзен был взбешен до крайности. За эти два дня неприятности сыпались, как из рога изобилия. Позавчера были обнаружены два убитых полицейских, о которых ему доложили, как о дезертирах; вчера утром в Заречном сгорел склад зерна; вечером пьяные полицаи устроили перестрелку — одного убили, двоих ранили; полицаями же совершено нападение на честного коммерсанта, отнят тарантас и две лошади, да еще приказано не говорить, что это сделали полицаи. И эти свиньи имеют наглость утверждать, что стреляли в партизан, что лошадей отобрали тоже партизаны! Можно ли на них положиться? Уж если продали свою родину, то о Германии и говорить нечего.

Но все же ясно, что за последнее время кто-то здесь появился. Обилие советских печатных листовок, переписанных сводок Совинформбюро… Необходимо отбить охоту не только распространять, но даже читать эту большевистскую заразу. Он будет беспощаден ко всем подозрительным! Русский есть русский, его не согнешь, его надо только уничтожать.

В каком нелепом положении оказался он сам, обер-лейтенант фон Раухайзен! До вчерашнего дня из сводки в сводку он передавал: «В районе партизанское движение пресечено в самом зародыше, и округа в полном спокойствии. Всюду введен строгий порядок». Как умолчать о происшествиях этих последних дней? Надо просить, чтобы прислали опытного следователя, способного разузнать, кто из полицейских виновен. Все это сулит неприятности…

— О, черт! — и комендант в бешенстве шагал из угла в угол…

Остап Млынок вернулся в Деснянск в семь утра. Была суббота, и он думал провести этот день в свое удовольствие. В комнате, как всегда, было грязно, на столе валялись куски хлеба, селедки. Но Млынок был доволен. Неплохо он служит гитлеровцам! Сам комендант похвалил его и подарил пятьдесят марок. Сейчас Млынок переоденется и пойдет к Марии. Надо жениться! Не захочет Мария выйти за него, пускай на себя пеняет. Ну, чем он не казак? Молодой, не безобразный, копейка водится и у начальства на виду… С норовом девка! Норов можно и укротить: шепнет Млынок коменданту, что, мол, комсомолка — и все. Припомнит, как на весь двор кричала, когда приходил к ней свататься: «Июда! От тебе — немецкого холуя — маты отреклась, а ты до мене свататься прийшов!..» За эти слова он еще расквитается. После того не удалось ее повидать, прячется, но теперь — или согласится, или в комендантскую.

10

Клячи.