Мертвая зона
(Повести)

— Заведомо зная, что настоящий Бекаширов на отсидке в лагере и работать в складе не может, — сказал Сергеев.

— Вот именно, — подтвердила Вера. — Охарактеризовал он этих троих так. «Главный у них, — говорит, — волчина: шеей не ворочает, из-под бровей, как из амбразуры, смотрит. Другой — плечом дергает, а третий бледный, в лице ни кровинки». Завскладом сказал: «Я еще подумал, язвенник, что ли? Глаза у него приметные, как две черные смородины, по сторонам бегают. Левая рука покалечена». Убили сторожа тупым орудием — в висок… Всего неделю, как я у вас работаю, а уже два убийства да еще увечье дантиста. Не многовато ли?

Но, как оказалось, в подсчете количества тяжких преступлений за последнюю неделю Вера ошиблась. Едва они вернулись в управление, Сергеева и Веру тут же вызвал к себе начальник уголовного розыска Комов и, едва сдерживая негодование, проинформировал:

— В районе хутора Новониколаевского у дороги нашли труп водителя полуторки старшего сержанта Красной Армии — с проломленным виском. Удар нанесен тупым орудием, наган и документы похищены… Это уже черт знает что! Профессиональные бандиты действуют как хотят, а мы с вами, выходит, задарма государственный хлеб едим. Доложите, что сделано.

— Установили фамилию одного из участников налета на квартиру дантиста. Это — подергивающий плечом Петрусев, проходивший по делу Хрыча и Бекаширова.

— Адрес есть?

— Адрес фальшивый.

— Ну так ищите настоящий! Хрыча и Саломаху упустили, выловите хотя бы Петрусева, начинайте с него! Мне теперь Бирюкову и Воронину хоть на глаза не показывайся! Первый вопрос: «Как поживают ваши бандиты? Хорошо ли им на свободе?» Ничего себе формулировочка — «ваши бандиты»…

Сергеев молчал, молчала и Вера.

— Мобилизуйте актив, общественность, используйте любую информацию, косвенные признаки! Опасные преступники должны быть найдены!

После этого разговора Сергеев довольно быстро установил место пребывания подергивающего плечом Петрусева. Оказался он в Сталинграде, на Дар-горе, в небольшом домике, огороженном штакетником. В ближайшую же ночь оперативная группа во главе с Сергеевым и Фалиновым окружила дом. На стук в дверь послышался сонный голос:

— Кого там черти принесли?

— Милиция! Открывай!

Из-за фанерной двери раздались выстрелы, с противоположной стороны дома распахнулось окно, оперативники схватили выскочившего на улицу вооруженного пистолетом Петрусева.

Стриженный под машинку, с какими-то лишаями-струпьями на голове, с злобным выражением лица, дергающийся и озирающийся, выглядел он отталкивающе.

Сергеев спросил:

— За вооруженное сопротивление знаешь что бывает?

— А откуда я знал, что и правда милиция? Думал, свои, кореша по мою душу пришли.

— Пистолет тоже для корешей приготовил?

— Кореша разные бывают.

— Саломаху с Хрычом знаешь?

— Кто ж их не знает? Только не видались с той поры, как Хрыч с Бекашировым погорели на алексеевском сельмаге.

— Хрыч с вами был?

— Был.

— Фамилию знаешь?

— Какая фамилия? Все Хрыч да Хрыч…

— А Саломаха?

— Саломаху не знаю. Жакан да Хрыч были.

— А вот завскладом дал показания, что Чеканова с вами за день до убийства сторожа возле склада не было.

— Ну и что? За день не был, а на дело пошел. Сторожа ударил гирей в висок Жакан. Он же мокрушник, ему человека убить как пообедать…

Петрусев с такой легкостью закладывал Чеканова, что Сергеев тут же усомнился: «Почему? Кого выгораживает? Саломаху?»

— Ты-то понимаешь, что только чистосердечным признанием можешь смягчить меру? «Вышка» ведь маячит… Саломаха был?

Петрусев криво усмехнулся, сказал с издевкой:

— Начальник, не фальшь[1]. Умный ты человек, а говоришь — слушать смешно. Насчет «вышки», еще доказать надо. Я ж тебе сказал: сторожа Жакан ударил… Мне-то лучше по новой в лагерь загреметь, чем свои за длинный язык башку оторвут…

Так ничего и не добившись, Сергеев и Фалинов, отправив Петрусева с конвоирами, предъявили хозяйке дома ордер на обыск, перерыли всю квартиру, но ни краденых вещей, ни оружия не нашли и так, не солоно хлебавши, отправились к дороге, чтобы остановить попутную машину и ехать к себе в управление.

— Должен вас огорчить, Глеб Андреевич, — сказал Фалинов.

— Что еще стряслось?

— Ваш Николай Рындин сбежал.

— Он такой же мой, как и ваш, — заметил Сергеев.

— Его дело я от вас принял.

Сергеева удивила сдержанность, даже холодность, с какой разговаривал сейчас молодой оперуполномоченный Фалинов. К тому же обидно было узнать, что Колька наврал о своем желании изменить жизнь, «уехать с Машей туда, где их никто не знает, зажить по-новому». Видно, какие-то серьезные обстоятельства заставили Рындина отказаться от своей мечты и скрыться. Приказ завербовавшего его германского дипломата? Все может быть. Хотя в эту версию, честно говоря, Сергеев не хотел верить.

— Что-нибудь стоящее успел рассказать? — спросил он у Фалинова.

— Начнем с того, — резковато заметил Фалинов, — что подследственный, вместо показаний, начал допытываться, почему его дело веду я, а не вы. Пришлось ответить: сотрудники областного управления НКВД перед уголовниками не отчитываются. На допросе каждое слово из Рындина приходилось чуть ли не клещами тащить, в показаниях, как нарочно, сбивался и путался. Хрыча и Саломаху даже не упомянул, на прямые вопросы отвечал: «Не знаю».

— И в чем, вы полагаете, причина его побега? — делая вид, что не замечает раздраженного тона Фалинова, спросил Сергеев.

— Видимо, появился в Сталинграде кто-то, кого Рындин смертельно боится. Может быть, сам Кузьма Саломаха, который никуда и не уезжал. У таких руки длинные, где угодно достанут, особенно в местах заключения, где передвижение в пространстве ограничено.

— Наверное, вы правы, — согласился Сергеев. — У этого «дяди Володи» наверняка есть в зоне исполнители санкций насчет Рындина, а сам он, не исключено, здесь, в Сталинграде или области. Возле склада в Бекетовке, похоже — по описаниям — его видели. Так что для нашего Николая, — подвел он итог разговору, — выходит, куда ни кинь — все клин… Жаль, что так сложилось. Парень-то хоть и не сразу, а мог бы выправиться. Теперь же для него все плохо…

Глава 4

ВОЙНА

После стольких происшествий, случившихся за последнюю неделю, Сергеев каждое утро встречал тревогой: «Что еще случится сегодня?» Но вот в канун выходного дня к нему в кабинет вошла Вера Голубева и опросила:

— Глеб Андреевич, что, по-вашему, делает человек, которому нужно перепрыгнуть через высокий забор?

— А забор этот — не раскрытые нами тяжкие преступления?

— Именно это я имею в виду.

— Ну… Я думаю, человек этот разбегается подальше и прыгает повыше.

— Умница! Вы просто прекрасно оценили обстановку. А потому назавтра я вас похищаю для хорошего разбега, чтобы послезавтра нам с вами «прыгнуть повыше».

— А что будет завтра?

— А завтра будет воскресенье, выходной день, в кинотеатрах идет «Большой вальс», а в клубе завода «Баррикады» выступает юная пианистка Аля Пахмутова, играет «Времена года» Чайковского, там же выступит отличный танцевальный ансамбль заводского клуба.

— Какое же я бревно! — искренне воскликнул Сергеев. — Это я должен пригласить вас на «Большой вальс» и «Времена года» вместе с танцевальным ансамблем! Приношу извинения и срочно перехватываю инициативу. С этой уголовщиной забываешь, что есть на свете кино, цветы, музыка, стихи, прекрасные девушки!

— Много прекрасных девушек не нужно, достаточно одной, — поправила его Вера.

— Абсолютно согласен! Тем более что эта единственная — самая прекрасная!

— Формулировка принимается. Если идея одобрена, разработка деталей за вами.

…И вот оно наступило, это удивительное, неповторимое, запомнившееся на всю жизнь по многим причинам июньское воскресенье.

«Большой вальс» оглушил и взбудоражил Сергеева еще и потому, что рядом с ним в темном кинозале сидела Вера, затаив дыхание, потрясенная великолепной музыкой Иогана Штрауса. На экране — прекрасные виды голубого Дуная, старой Вены. Радостные, счастливые люди-красавцы дарят друг другу пригоршни солнечных лучей, легко добиваясь славы, блистательного успеха…

1

Не фальшь — не хитри (жаргон).