Мертвая зона
(Повести)

И все же было здорово досадно чувствовать себя кутенком, которого нет-нет да и встряхнут за шиворот или приучают проситься на двор.

Так казнил себя снедаемый самолюбием Воронцов, не в состоянии хоть что-нибудь противопоставить майору, что, дескать, не зря же он четыре года протирал штаны в училище, а затем и с отличием кончил его. Оказывается, есть еще чему поучиться у самоучки…

…Машина мчалась все вперед и вперед. Под колесами шуршала щебенка, в днище кузова стреляли мелкие камешки. У самой дороги стали попадаться обломки скал.

Сразу, как это бывает в Средней Азии, наступил рассвет: стали различимы пыльные кусты у обочины, по склонам — заросли горного клена, миндаля.

В машине все молчали. Наблюдая за откосами сопок, Воронцов перебирал в памяти случаи, когда он оказывался на высоте положения. Таких случаев было раз, два и обчелся… Выводы получались неутешительными, и это еще больше угнетало Алексея.

— Вон родник! — сказал Ковешников.

Действительно, родник нетрудно было определить по свежей зелени, похожей на брошенный у подножия горы коврик.

Машина остановилась. У родника дожидался прибытия офицеров, видимо, старший наряда — долговязый и худой ефрейтор. Воронцову он не показался ни бестолковым, ни растерянным.

Увидев со своим начальником заставы незнакомого лейтенанта, а главное — коменданта погранучастка майора Ковешникова, Семин одернул китель:

— Товарищ майор, в шесть часов сорок минут в районе родника Ак-Чишме найден неизвестный без документов и оружия. При обыске в котомке у него обнаружено: складной нож, чурек, немного коурмы, фляга с водой. В тряпке с полкилограмма терьяка. Докладывает ефрейтор Семин.

— Почему «найден», а не «задержан»? — спросил Ковешников. — Где младший наряда?

— Так нарушитель мертвый, товарищ майор. А младший наряда — рядовой Гуляев — охраняет его.

— Как — мертвый? Вы что, стреляли?

— Никак нет, товарищ майор, нашли мертвого…

— Идемте.

У обломка скалы маячил солдат, как понял Воронцов, — младший наряда Гуляев. Судя по его напряженному и в то же время растерянному лицу, можно было понять, Гуляев чуть ли не впервые в жизни видит так близко мертвеца.

Нарушитель — по виду бродяга из бродяг — лежал навзничь, раскинув руки, устремив остекленевший взгляд в утреннее небо. Серое морщинистое лицо его было спокойно: не было в нем и признаков насилия или предсмертных мук. Казалось, он спал с открытыми глазами, настолько внезапно для него наступила смерть.

Воронцов с удивлением отметил про себя: все, что говорил Ковешников о «шаромыге», совпало: и рост, и вес, и комплекция, и старый ватник и ссохшиеся чарыки. К тому же нарушитель был действительно небрит… Не вызывало сомнений, что именно этот бродяга-зимогор затесался сегодня утром на КСП: трещина на пятке его правого чарыка была настолько заметна, что и менее опытные специалисты узнали бы его след.

Но едва они все увидели мертвого, Воронцов без подсказки Ковешникова понял, что этот замызганный, доведенный наркотиками до последней степени отчаяния терьякеш — фигура второстепенная: у таких всегда есть хозяин. Не исключено, что и сейчас он где-то недалеко, может быть даже по эту сторону границы.

Лейтенант Дорофеев наклонился к сложенному в стороне немудреному имуществу погибшего нарушителя.

— Осторожно, — предупредил Ковешников. — Терьяк наверняка отравлен…

— А может быть, просто смертельную дозу хватил? — предположил Дорофеев. Как и Воронцов, смотрел он на майора Ковешникова с плохо скрываемым удивлением. Приходилось признать, что у майора были основания говорить с ними, как с несмышленышами…

— Возможно, — согласился Ковешников. — Причину смерти установит экспертиза, а нам необходимо срочно искать тех, кто отправил его к аллаху.

— Вы считаете, товарищ майор, смерть насильственная?

— Нисколько не сомневаюсь. Его отравили. Убрали свидетеля.

— На заставу сообщил? — спросил Дорофеев у Семина.

— Так точно, товарищ лейтенант.

— Покажи, где видели следы армейских сапог? — спросил у Семина Ковешников. — Ваши это следы или, может, еще чьи?

Семин смешался: вопрос застал его врасплох.

— Вроде наши, товарищ майор. Других тут не может быть. Нарушитель в чарыках…

Вся группа вернулась к роднику. Но здесь все так было затоптано, что разбираться в следах стало невозможно.

— Ах, Семин, Семин, — искренне посетовал Ковешников. — И чему только я тебя учил? Если уж чужие следы не уберегли, покажите хоть, как выглядят ваши собственные?

Оба — старший и младший наряда — наступили на влажный участок земли возле самого родника. Ковешников наклонился, внимательно вглядываясь в отпечатки.

— А на обратную проработку следа ушли у тебя люди? — спросил он у Дорофеева.

— Так точно, товарищ майор.

— В каком направлении?

— Последний раз докладывали с направления на урочище Кара-Тыкен.

— «Черная колючка», — перевел Ковешников для Воронцова название урочища. — Туда двинемся и мы, да побыстрей.

— А как же со следами сапог? — спросил Дорофеев.

— Если все так, как я думаю, — ответил майор, — в районе этой самой «Черной колючки» должны быть и сапоги, и их хозяева.

И опять-таки для Алексея было загадкой, что позволяло Ковешникову сделать такой вывод. Спрятав самолюбие «в карман», он спросил об этом майора.

— Ничего определенного, — ответил тот. — Одно лишь, что в направлении от этого урочища шел терьякеш к границе. Скорее всего, именно там он получил отравленный терьяк — плату за выход на КСП. А это значит, что там должны быть и отравители… Неподалеку от этой самой «Черной колючки» — ущелье, заваленное обломками скал, — естественная крепость, занять которую в старые времена стремились все главари контрабандистов. В этом ущелье несколько хороших стрелков могут выдержать осаду целого взвода, а то и роты.

«Может быть так, а может быть и не так», — подумал Алексей, но вслух высказывать свои сомнения воздержался: уроки, полученные им от майора и Амангельды, научили осмотрительности.

Ковешников из машины передал в штаб отряда по радио, что вся группа едет к урочищу Кара-Тыкен и что Семин с Гуляевым доставят труп нарушителя в комендатуру для медицинской экспертизы.

Уазик резво набрал скорость, лавируя между камнями и переваливаясь с боку на бок, выехал на дорогу.

От подполковника Аверьянова Воронцов знал, что эту дорогу еще в юности строил и ремонтировал молодой Ковешников, зарабатывая на хлеб нелегким трудом каменотеса. Надев форму пограничника, исходил вдоль и поперек не только шоссе, но и все эти хребты, кажущиеся отсюда неприступными, а на самом деле весьма успешно освоенные еще в давние времена контрабандистами.

Бежит и бежит навстречу серое от пыли извилистое шоссе, петляет между сопками, поднимается серпантином на склоны, выходит на край огромной, наполненной светом и воздухом, утренней свежестью горной котловины. А по другую сторону долины поднимается сплошной стеной, изрубцованной вертикальными складками, неприступный и величественный горный кряж.

Словно огромные древние мамонты, ставшие в ряд, горы протянули в долину каменные ноги, уложили между ними хоботы, выставили навстречу солнцу каменные лбы.

— До наших дней на этой скале, — сказал Ковешников, — сохранились развалины старинной крепости «Сарма-Узур» предводителя древнего племени Асульмы. Гряда эта и сейчас называется его именем. Мальчишками мы лазили в ту крепость, находили серебряные монеты, наконечники стрел… Вон там, выше белой скалы, карниз… Гнался я по нему во время войны за матерым главарем бандитов Шарапханом. В восемнадцатом году эта сволочь расстреляла моего отца… Наверняка если не он сам, то его люди орудуют здесь. От этой братии пощады не жди; и своих не жалеют, а уж чужих и подавно.

— А может быть, здесь кто-то другой? — предположил Алексей.

— Конечно, может быть, — согласился майор. Только почерк Шарапхана. Такие, как он, свидетелей не оставляют… А историю со следами армейских сапог он уже проделал вместе со своим хозяином Таги Мусабек-баем ни много ни мало тридцать лет назад…