Мертвая зона
(Повести)

— Видел твоего Николая. Жив-здоров, зачислен в строевую часть, воюет во взводе сержанта Куренцова. Помнишь операцию «Универмаг»? Не сегодня завтра их батальон должен прибыть в Сталинград.

— Лучше бы завтра, только не сегодня! — вырвалось у Маши.

Сергеев промолчал: насколько ему было известно, батальон, в котором служил Николай, должен был прибыть с левого берега именно сегодня.

— Спасибо, Глеб Андреевич, добавила Маша. — Коля после встречи с вами, когда ловили дезертиров, мне написал.

— Не знаю, что с Олей, — признался Сергеев. — Выходит, к началу бомбежки она оставалась дома… Вера-то здесь?

— Вера в штольне, в перевязочной… Не знаю, как она держится, работают вторые сутки без отдыха.

Когда ликвидировали «пробку» и отправили очередную партию раненых, на переправе наступило минутное затишье. Девушки устало опустились на ящик из-под снарядов. Маша стащила с головы косынку и вытерла ею шею и лицо. Соня стала вытряхивать песок из туфель. От горевшего города и сюда, к реке, несмотря на то что ветер дул от воды, наносило жаром. Все звуки поглощал грохот разрывов, гул и треск пламени.

Прошло более часа после бомбежки, когда Сергеев, продолжавший руководить эвакуацией раненых на левый берег, услышал, что его окликают. Обернувшись, увидел прихрамывающего старика, одетого, несмотря на жару, в телогрейку, вязаную шерстяную шапку с отворачивающимися наушниками и обтянутым сукном козырьком. Старик был в рыбацких резиновых сапогах, суконных штанах. Прокаленное солнцем лицо выдавало в его облике истинного волгаря. Был он до предела утомлен и, кажется, ранен: на сапогах Сергеев рассмотрел пятна запекшейся крови.

— Слышь, старший лейтенант, — подходя ближе, заговорил старик. — Тебя один мужик спрашивает… На лодке плыли. Всего-то с полкилометра не дотянули. Лодку в щепки, обоих ранило… Давай скорей, дело у него важное…

— Что за мужик? Какое дело?.. Если обоих ранило, вызову медсестру, перевяжет, — ответил Сергеев.

— С перевязкой погоди. Пойдем… Какой мужик, сам увидишь.

— А вы кто будете?

— Бакенщик я, с Ерзовки. Сайкин фамилия. Сайкин Иван Фокич. Тут такое дело. Надо скорей…

Сергеев прошел за бакенщиком, издали увидел того, к кому они шли: мужчина средних лет, одет по-городскому — в габардиновом пальто и такой же шляпе. Лежал он возле груды сваленного в яму плавника, каких-то разбитых ящиков, свежесрубленных, но уже увядших веток с узкими, ланцетовидными листьями. Увидев приближающихся к нему бакенщика и Сергеева, не поднимаясь со своего места, сунул руку за отворот пиджака.

— Документы, — морщась от боли, сказал мужчина. — Покажите мне документ, что вы — старший лейтенант милиции, и тогда я вам все объясню…

— Пожалуйста… — Сергеев протянул ему свое служебное удостоверение. — Вы тоже покажите мне паспорт или что у вас есть.

— Покажу… Сперва вызовите наряд милиции и двух понятых. Есть у вас с собой бланки протоколов?

— Найдутся. Так может быть скажете, в чем дело?

— Вызывайте понятых… — Раненый застонал, превозмогая боль. — Протокол оформите официально. Печать нужно гербовую. Подпись вашего начальника управления НКВД… Я — кассир. Здесь, — он кивнул в сторону груды хлама, сваленного на берегу, — в четырех кожаных мешках золотой запас банка и полтора миллиона рублей сотенными купюрами.

— Как же вы один эти четыре мешка тащили? — с удивлением спросил Сергеев. — От банка до Волги тоже ведь надо было дойти?

— Сначала не один… Был еще инкассатор Попов, охранник Дейкало. Погибли в перестрелке во время бомбежки.

— В какой перестрелке?

— Нас обстрелял из немецкого автомата диверсант в форме лейтенанта Красной Армии.

— Можете описать его внешность? — спросил Сергеев.

— Ну в общем, внешность кавказского типа… Густые брови. Усики… Плечи развиты, сам поджарый, очень подвижный и ловкий: даст очередь, немедленно скрывается… Расчетливо-смелый… Среди разрывов бомб вел себя так, будто знал, где они будут падать… Но что безусловно предугадал, каким маршрутом мы будем выносить ценности.

«Гайворонский? Весьма возможно… Такой, выполняя задание фашистского разведцентра, не поленится проверить сейфы банка, когда путь к ним открывает гитлеровская бомбежка. Может быть, и не он, однако внешние приметы сходятся… И не только внешние: сотрудникам управления НКВД известен пока только один „лейтенант Красной Армии“, вооруженный немецким „шмайссером“, действующий в тылу наших войск».

— Расскажите в деталях, как все произошло? — попросил Сергеев.

— Какие там детали? — с горечью возразил кассир. — Сидел он в засаде, ждал удобного момента проникнуть в банк. А тут — прямое попадание бомбы. Думаю, сам и навел сигнальными ракетами фашистский самолет на это здание: Дейкало — из нашей охраны — видел над головой красную и зеленую ракеты… Бомба обрушила стену, завалила главный вход. Так что из подвала выбрались мы с этими мешками прямо на улицу. А тут по нас очередь… Почему он всех троих не уложил из автомата, этот мародер в лейтенантской форме? Скорей всего, потому, что сам был ранен: голова и рука забинтованы, стрелял неприцельно. Да и мы, возможно, попали в него: обстрел прекратился, и нам удалось уйти.

Кассир замолчал, морщась от боли, переводя дух, а Сергеев подумал: «Все-таки сыграл, наверное, свою роль один-единственный выстрел из берданки деда Трофима, пообщипал перья с „орла“ Гайворонского… Недешево ему даются лихие диверсионные действия, хотя и того, что он успел, хватит — всего лишь за несколько дней черных дед наделал немало…»

— Ну, потащили мы мешки напрямик к Волге, — продолжал кассир, — тут рвануло совсем рядом так, что не сразу я очнулся. Сопровождавших меня Дейкало и Попова — нет, диверсанта, обстрелявшего нас, тоже нет… Иван Фокич Сайкин вот в чувство меня приводит. Я ведь сначала не знал, кто он и чего от него ждать. Мешков с деньгами и ценностями нигде не вижу, он понял, о чем забота, поясняет: «Спрятал я их… Тут чью-то тележку подобрал. На переправу, что ли, повезем?» Сам и отвечает: «Куда же еще? С таким грузом только за Волгу…» Догадался, что в мешках, да и мешки спецназначения, приметные… Погрузились в тележку, на каких огородину возят, спустились к берегу, только сели в лодку, погребли к переправе, до этого места доплыли на веслах, тут опять бомбежка. Лодку вдребезги, удивляюсь, как сами живы остались. Если бы не Иван Фокич, до вас бы не дотянули.

Сергеев попросил обоих оставаться на месте, привел с переправы двух милиционеров и Машу Гринько, которая тут же перевязала раненых, проследил, чтобы такой необычный груз был доставлен в штольню, служившую командным пунктом, доложил начальнику управления о кассире и о том, что, возможно, именно Гайворонский наводил ракетами немецкие самолеты на здание банка, сказал, что следы его опять затерялись в кромешном аду тотальной бомбежки.

Кассира отправили с первым же паромом в госпиталь за Волгу, но бакенщик Сайкин от эвакуации отказался:

— Буду добираться как-нибудь к своим, — пояснил он. — В Ерзовке у меня бабка, два внука. Как же они без меня? Ни рыбы наловить, ни дров наколоть…

— Так ведь по всей Волге стреляют и бомбят! — сказал Сергеев.

— А я ночами вдоль бережка. Может, какую лодку найду, так потихоньку на веслах и доскребу. Идти-то все равно нога не дает.

— Сын у вас или дочь? Внуки от кого? — спросил Сергеев.

— От дочки и зятя, ответил старик. — Оба воюют, на Волховском. Пишут: «Болота, комары…

Вдобавок к комарам еще и немцы головы поднять не дают»… Ладно, пойду я. Главное — деньги и золото сдали честь по чести. Можно теперь и домой подгребать.

«Итак, Гайворонский в городе. Возможно, одно из его заданий как раз и состояло в том, чтобы ракетами сигналить о расположении наиболее важных объектов. Заводы и без того найти в дыму нетрудно, а вот такое здание, как банк, в подвалах которого хранятся ценности и золото, — заманчивая добыча… Смелости Гайворонскому не занимать, но и ему разбойничать не так просто — достается на орехи. Жив ли он? А если жив, куда еще кинется? С какой диверсией?..»