Мертвая зона
(Повести)

А что ж тут странного: тракторный завод с начала войны выпускает танки».

Прибыл оперуполномоченный Фалинов с нарядом из двух человек, всей группой отправились к Зинаиде Ивановне. Когда вошли к ней, увидели мирную картину. За столом сидела соседка Сергеева, уже вернувшаяся с покупками, рядом женщина, очень похожая на нее, видимо сестра, напротив — постоялец в форме лейтенанта Красной Армии.

— С нами чай пить, — пригласила хозяйка, не показывая, что знает Сергеева. — Это — наш гость, раненый из госпиталя, — представила она лейтенанта. — А это — моя сестра, Евдокия Ивановна.

— Проверка документов, — официально сказал Сергеев, обращаясь к лейтенанту.

Тот достал из нагрудного кармана справку.

— У вас должно быть удостоверение личности.

— Да, конечно, — заметно нервничая, ответил лейтенант и протянул маленькую книжечку.

— Других вещей у вас нет? — Сергеев указал на рюкзак, лежавший на стуле.

— Больше ничего нет… Здесь у меня белье, кое-какая мелочь. — Лейтенант развязал мешок и показал, что там действительно ничего другого не было.

Зинаида Ивановна густо покраснела:

— А где же деньги? В мешке было столько пачек!

— О чем вы говорите? Какие деньги?

— Да что я, совсем полоумная, что ли? Когда меня посылал за покупками, в рюкзаке были пачки денег. Делайте обыск, а то потом скажет, что я украла!..

«Ай да Зинаида Ивановна! Просто прелесть! Разыграла испуг по поводу пропажи денег, как настоящая актриса! А может быть, и на самом деле испугалась: шутка ли — пачки сотенных! Честным трудом такие деньги не заработаешь!»

Пригласили понятых, обыск продолжался недолго: в передней на вешалке в рукаве старого пальто нашли замотанный в шарф пистолет, в другом рукаве — связанные шпагатом и завернутые в газету пачки денег.

Отправив задержанного с конвойными, Сергеев без какого бы то ни было умысла спросил Зинаиду Ивановну, едет ли она к своей сестре на хутор Новониколаевский.

— Не еду, Глеб Андреевич, не еду! — ответила Зинаида Ивановна и отвела глаза.

— Что так?

— Не еду, и все! Между родными всяко бывает!..

Сестра ее Евдокия во время этого краткого диалога, поджав губы, молчала.

Расспрашивать о причинах решения «не ехать» Сергеев не стал, однако насторожился, не пренебрегая, казалось бы, незначительной информацией, только подумал: «И правда, мало ли что в семье бывает?» Но тем не менее, когда не поладили две женщины, пусть даже два близких человека, причиной может оказаться мужчина. Весь вопрос — какой?..

В эту минуту Сергеев как-то не придал значения столь незатейливому выводу: его осенила мысль, касающаяся собственной персоны.

— Зинаида Ивановна, — спросил он. — Раз уж ты решила не ехать к сестре, не согласишься ли приютить у себя настоящего советского лейтенанта, очень хорошего человека.

— Нет уж, Глеб Андреевич, хватит мне и этого, что о пистолетом да сотенными в мешке как снег на голову свалился. И напереживалась и насрамилась, да и неудобно пускать в дом молодого мужчину. Раненого после госпиталя — куда ни шло, пожалела, дура старая, а здорового — нет.

— В том-то и дело, что мой лейтенант не мужчина, а девушка, наша сотрудница, Верой Голубевой зовут. Добрая, спокойная, очень славная…

— Ах вот оно что! — тут же все поняла Зинаида Ивановна. — А что ж ты сам своего лейтенанта не приютишь? И хлопот меньше, и расходов твоей Вере никаких, разве что на свадьбу потратитесь?

— Так оно, надеюсь, и будет, — не стал отпираться Сергеев. — Только сейчас время еще не пришло. Сама Вера говорит, и, наверное, правильно: «Мало друг друга знаем. Как еще твои родные меня примут?»

— Правильно говорит, — сказала Зинаида Ивановна. — А у меня поселишь, будете бегать друг к другу через площадку и «узнавать»?

— К сожалению, на такую беготню у нас нет времени, — вздохнув, ответил Сергеев. — Каждый с утра и до позднего вечера занят. Вера кроме того, что ведет курсы медсестер, работает в госпитале да еще у нас по совместительству как эксперт задания выполняет, неделями не видимся, а поселилась бы у вас, может быть, хоть по утрам на лестничной площадке встречались бы.

Сергеев видел, что жгучее любопытство одолевает досточтимую соседку: шутка ли, убежденный холостяк Сергеев и тот «с винта свернулся»! Понравилось, видимо, Зинаиде Ивановне и уважение Сергеева к мнению матери и сестры.

— Да и нескладно получится, — продолжал он. — Только познакомились, сразу приглашу домой: что мать и сестра мне скажут?

— Уговорил… Только потому и соглашаюсь, что не первый год тебя знаю. Приводи свою Веру. И мне с нею будет веселее.

— Моим пока не говорите. Придет время, сами познакомятся.

— Ладно. Пусть будет по-твоему…

Но не все в жизни получается так, как задумывается. С трудом убедив руководство управления вызвать Веру на оперативку, которую проводил сам Воронин, Сергеев задолго до совещания ходил перед подъездом, ждал ее, а когда увидел, еще издали побежал навстречу, не заботясь ни о престиже, ни о том, что таким энтузиазмом обращает на себя внимание.

— Наконец-то! — здороваясь с Верой, искрение воскликнул он. — Сто лет тебя не видел! Теперь-то хоть жить будем в одном доме!

Он коротко рассказал, как договорился снять «угол» у соседки.

Вера подняла на него повеселевшие и все-таки грустные глаза, негромко сказала:

— Во-первых, обещай, что всегда будешь меня встречать, как сейчас: ужасно приятно… А во-вторых, как бы ни было заманчиво то, о чем говоришь, ничего у нас не получится. Работаю я теперь операционной сестрой, времени остается только четыре часа в сутки, не более. Столовая, комната, где койки для персонала, — там же, при операционной. На дорогу к тебе — ехать через город — времени не останется. Сегодня тоже не отпускали, считай, что убежала от собственной совести, только бы повидать тебя…

Сергеев видел, как изменилась Вера. Бледное от недостатка дневного света и воздуха лицо, синева под глазами, во взгляде, застывшая предельная усталость, выражение надолго поселившегося страдания.

— Трудно тебе, — с участием сказал он.

— Не те слова. Всем трудно… Сейчас уже адаптировались и от усталости просто отупели. Хирурги, сестры все делают автоматически, будто в полусне. Это не операционная, а какой-то кровавый конвейер. Кромсать и штопать молодых, здоровых парней, от которых иной раз кладут на операционный стол лишь обрубки, ужаснее этого ничего быть не может… Я думала, не выдержу. Но вот держусь. Иной раз проклинаю себя, зачем стала медиком… Весь ужас войны — в госпиталях, медсанбатах. Это я теперь знаю точно. На фронте умирают сразу, на госпитальной койке — постепенно. Всю жизнь, сколько еще отпущено прожить, меня будет преследовать запах хлороформа, формалина, йода, гниющих бинтов. Иной раз думаешь: «Господи! Хоть бы послали на передовую!»

Сергеев не знал, что ответить Вере. Да и что ответишь, когда действительно, если везде трудно, то с теми, кто прошел через мясорубку войны, в тысячу раз труднее.

…Они вошли в помещение, заняли места в зале заседаний. Оперативку Воронин начал с информации о положении на фронтах. Еще проходя мимо утыканной флажками карты европейской части Союза, Сергеев и Вера отметили про себя, насколько осложнилась обстановка. Фашисты уже вступили в Прибалтику, в западные области Украины и Белоруссии, наши войска отошли от Государственной границы в среднем на пятьсот километров и продолжали отступать. Стратегическая инициатива принадлежала немцам. Каждый, кто останавливался здесь перед картой, со все нарастающей тревогой отмечал про себя, как стремительно продвигается враг на восток.

Свое выступление Воронин начал с информации о директиве, которую получили руководящие работники области. Оказывается, постановление ЦК «Об организации борьбы в тылу германских войск» касается не только прифронтовых областей, но и Сталинграда, и всего Поволжья. Следовало уже сейчас подумать, кто возглавит в случае необходимости подпольные партийные комитеты здесь, на сталинградской земле.