Магус

В какой-то момент он не выдержал. Так часто бывает во сне, когда видишь что-то приводящее тебя в сильнейшую печаль, в тоску неизбывную. Он проснулся. Но не испытал ни малейшего облегчения. Сон казался ему вещим, будущее — чудовищным.

Тихо, чтобы не разбудить Мыколку, Андрий поднялся и отошел в сторонку. Они заночевали на кургане, тут их было много — и почти на каждом возносился к небесам камень. Но почему-то Андрий совершенно точно знал, что именно тот камень, возле которого они устроились на ночевку, снился ему, что он и камень во сне стали единым целым.

Андрий присел у его подножия и прислонился спиною к прохладной шероховатой поверхности. Душу рвали в клочья противоречивые желания, мысли, надежды.

Он раскурил люльку и сидел вот так, наверное, с час, не меньше — пока наконец его не отыскала берегиня.

* * *

Она пришла с юга и на сей раз — не скрываясь. Андрий издалека заметил ее тоненькую бледную фигурку, смотрел, как она, осторожно ступая по земле, шла к кургану. На плечах ее темнел жупан. На запястьях (но это Андрий увидел только тогда, когда она подошла почти вплотную) проступали следы от веревки.

Он не был уверен, что она знает о его присутствии, до тех пор, пока берегиня не начала подниматься на курган. А когда поднялась, спросил:

— Что с тобой?

Он собирался спросить совсем другое. Что-то на манер: «Зачем пришла?» или «Опять будешь лгать, бесовское отродье?» Собирался — но спросил именно это.

— Я свободна, — сказала она удивленно, словно пробуя на ощупь слово «свободна», пробуя и не веря, что такое вообще возможно. — Выходит, Хозяйки больше нет? Чоботы добрались до нее.

— Ты знала про чоботы! — догадался Андрий. — Почему ж ничего не сказала?!

Она пожала плечами.

— Если бы я сказала, ты разве свернул бы?

— Но ты же хотела освободиться? — Теперь он начал догадываться; Яга упоминала о плененных душах, а берегиня — о том, что она была подвластна чьей-то силе, о том, что рисковала, когда пришла к ним в первый раз.

— Здесь совсем по-другому смотришь на жизнь, — медленно произнесла она. — Как будто издалека видишь поступки и их важность. Я знала, что рано или поздно освобожусь. А если бы ты поехал помогать чоботам, ты рисковал бы Мыколкиной жизнью. Я не хотела освобождения такой ценой.

— А засада? Откуда татары знали о нас?

— Госпожа Хозяйка следила за мной. И когда поняла, что я предупредила вас, наказала меня.

— Выходит, этот таинственный Кысым с нею связан?

— Выходит, так. Правда, я впервые слышу о нем, но судя по имени, это татарин. И если он был среди преследовавших тебя…

— Он возглавлял их. Но это неважно, раз ты не знаешь о нем. Скажи, почему Яга, умирая, посоветовала мне съездить к Горыни?

Берегиня вздрогнула.

— Это страшное место, — прошептала она. — Там Хозяйка держала плененные души. Иногда превращала их в змеев и отправляла в мир, наделяя злобой и заставляя творить беды. Особенно она ненавидела те души, которые не могла себе подчинить. Часть из них собралась в городе двоедушцев и до последнего времени, благодаря Жабьему Кольцу, оставалась в безопасности. Но госпожа Хозяйка разрушила Кольцо и пленила многих, а остальные разбежались кто куда. Правда, теперь большинство из нас освободилось, в том числе и захваченные у Волкограда.

— A меньшинство?

— Увидишь сам.

— Мы сможем там переправиться?

— Не знаю, наверное… Если отыщете мост. Только в этом случае. — Она замолчала и вдруг спросила несмело: — Ты позволишь, я посмотрю на сына?

— Конечно. Он у тебя молодец, настоящий козак.

Андрий нарочно не глядел ей вслед — считал, что будет неправильно, словно он подсматривает. Их следовало оставить наедине.

— Спасибо, — сказала она, вернувшись через некоторое время. — Я подарила ему напоследок сон, это единственное, что я еще могу для него сделать. Тебе, кажется, тоже не повредил бы хороший сон.

Андрий невесело усмехнулся, пустив к ночным небесам кольцо дыму из люльки.

— Один мне уже приснился, и не могу сказать, что слишком хороший. Скорей, наоборот.

И он вкратце пересказал ей свой сон.

— Что ж удивляться, — ответила берегиня, — курганы — они курганы и есть. На них еще и не такое случиться может.

— Послушай… — Андрий с удивлением обнаружил, что впервые за много лет слова с трудом находят путь от разума к языку. — Послушай… расскажи… ты говорила, тебе можно помочь…

Если бы она засмеялась, ей-богу, он бы зачертыхался так, что и камни б на курганах разбелеались в разные стороны!

— Уже скоро, — сказала она вместо ответа. — Скоро для меня здесь все закончится. И ты вряд ли чем-то помолеешь. Разве только… приглядывай за моим сыночком.

«Зря я из монастыря сбежал», — с тоской подумал Андрий.

Он поднялся с земли и потянулся рукою, чтобы попрощаться с християнской душой, которая наконец смолеет обрести упокоение. Она же протянула навстречу свои тонкие, словно порцеляновые, пальцы — и прикосновение их было подобно вхождению в горную реку.

Берегине, берегине!

Як побачу, серце гине!

Его жупан, который она носила, набросив на плечи, соскользнул на траву.

А берегиня подалась всем телом к Андрию, и он, тонущий, целовал ее прохладные губы, лицо, шею, груди ее… — целовал и тонул.

«…ни одна шуба не поможет согреться, и ни один костер не опалит меня. Только одно… но ты… нет, неважно».

Утром она ушла — тихо, чтобы не будить Андрия, поднялась с земли и на прощание нежно поцеловала его.

И губы ее были теплыми, как первый луч восходящего солнца.

* * *

— Вот она, Горынь, — сказал Андрий, рукою показывая на узкую ленту реки, появившуюся вдали. — Видишь?

Мыколка кивнул. После той ночи на кургане он вообще стал молчаливым, задумчивым. И только иногда шептал что-то про себя — кажется, изо всех сил старался не забыть сон, который наслала на него его мама.

Почти без удивления Андрий обнаружил, что для него та ночь тоже стала особенной, а порцеляновая берегиня, имени которой он так и не спросил, настолько отличная от прежних его женщин, и память по себе оставила непривычно стойкую, мучительную. Андрий знал, что берегиня ушла навсегда, что никогда больше им уже не встретиться здесь, а за окоемом… — бог весть, что там, за ним! — знал, но все чудилась она ему в трепетанье листвы, в солнечных бликах на воде, в шорохе трав…

Надеялся, что полегчает, когда, исполнив зарок, он вернется наконец в Явь; надеялся… а может, боялся?..

Зато сны с тех пор снились ему красочные и спокойные. Никаких больше камней на курганах или его извечных ужасов с Господним шляхом и распаденьем на сотни частей — просто сны, какие, наверное, случаются у обычных людей.

Иногда он даже летал — и это было гораздо приятнее, чем наяву, когда перекидываешься в ворона или орла.

Жаль, она к нему не приходила никогда, даже в снах, хотя Андрий не сомневался, что это ее рук дело.

…Иногда, просыпаясь, он плакал, но грусть была светлой, как и она сама.

Сейчас, при взгляде на то, что творилось на реке, душа Ярчука тоже рыдала и рвалась на клочья.

Горынь кипела. Ее воды кишели созданьями, один вид которых человека, менее привычного к химериям, навсегда сделал бы заикой. Рыбораки, псоглавцы с бахромчатыми плавниками вместо ушей, рогатые лягушки, мычаньем своим оглашавшие берега по обе стороны реки; пернатые птицезмеи и люди, у которых глаза были на месте рта, а рог шевелил толстенными губами на лбу; шуликуны и ичитики всех мастей…

— Что это? — прошептал Мыколка.

— Так, нечисть балует… — деланно беспечно молвил Андрий. Ни к чему малому знать, что перед ними — последние узники Хозяйки, которые хоть и свободны теперь, но беспомощны перед такою свободою. Пройдет несколько лет — и последние из них сгинут без следа, не зря же в народе празднуются все эти проводы русалок и похороны давно померших предков. Несколько лет… но Андрий не мог ждать и недели, а переправляться через реку вплавь не рискнул бы. Неупокоенные души, выплавленные в котле Хозяйки в чудищ невообразимых, и вели себя соответственно. Хорошо хоть, на берег не могли выбраться.