Страница 8 из 142
Спустя время и горсть усилий Юрий раскрыл веки, но отличия здешней темноты от той, что была во сне, не заметил. Он лежал на твердой поверхности в позе солдата: голова направлена вперед, плечи развернуты, руки вдоль туловища, ступни сведены… Пальцы вмиг поползли изучать одежду и тело, и от наличия того и другого тревога несколько притупилась.
Тишина драла уши. Слышался мерзкий надуманный писк; чтобы справиться с ним, пришлось самому издать звук. Голос получился хриплым, некрасивым, чему виной было пересохшее горло, но необычайно отчетливым.
На мгновение Юрий вообразил, что находится в собственной кровати, в комнате с выключенным светом, но ощущение твердой поверхности под собой рушило это предположение. Он приподнял было туловище, но ударился лбом о нечто твердое, породившее глухой деревянный звук, и вновь расслабился. В приступе страха ладони бегло ощупали непрерывную преграду впереди, раскинулись по бокам и потянулись вверх; подошва кроссовки столкнулась с последней поверхностью. Гладкие и ровные стены окружили юношу со всех сторон.
Это был гроб. Именно такой, каким юноша его представлял.
Порой во времена беспричинной тоски или в пылу опасных моментов жизни появлялись мысли о смерти. Когда-нибудь нога соскользнет со ступени в подъезде, в случайной драке сердце не выдержит и остановится, машина на дороге не успеет затормозить… Причин для смерти при хорошем воображении придумалось бы сотни. Болезненный юноша всегда знал, что выбор старой дамы пал на него незадолго после рождения и вместе с родителями он лишь отдалял ее приход; но тогда она напомнила о себе самым явным способом.
В одной из книг Юрий читал о преждевременных захоронениях, но на бумажных страницах все ощущалось отдаленно, словно такое не может случиться в жизни. Однако нынешняя ситуация все менее походила на сон или шутку.
Глубокий вдох. От него легкие заболели, как у новорожденного.
Минута без движений. Всего лишь шестьдесят секунд, которые растянулись по меньшей мере в сотню раз.
И вдвое длиннее выдох.
В темноте представлялось, что крышка гроба находится на крохотном расстоянии и с каждым мгновением опускается ниже, пока не коснется носа.
Пальцы отчаянно заскребли по дереву.
Возможно, родители и другие родственники еще стояли подле могилы и оплакивали его. Однако на такой глубине самый громкий крик не будет слышнее писка комара на оживленной трассе. Разбить толстую древесину маленьким кулаком не получится — только сломаются пальцы. Да и это нужно было делать с умом, иначе он лишь укоротит себе оставшееся время.
А сколько времени осталось? Воздух и крышка гроба едва начали нагреваться от тепла его тела, а значит, он находился под землей недолго; он не знал, сколько поглощал воздуха, не знал объем гроба, но сообразил, что не более двух часов.
Сотня минут медленной смерти.
Надежда покинула юношу. Он закрыл глаза и смиренно отпустил напряжение во всем теле. Внутренние часы показали, что таким образом он провел долгие двадцать минут. Временами панические приступы удушья пробивались сквозь спокойствие, и тогда легкие нещадно тратили ценный запас воздуха.
Неожиданно по всему гробу вспыхнули огоньки. Яркий желто-зеленый свет озарил темный коричневый цвет древесины. Неизвестные образования, похожие на комья пуха, чудесным образом проникали сквозь стенки гроба, медленно парили внутри, освещав и затемняв окружение. Один пушистый шарик случайно наткнулся на подушечку пальца юноши, и вдруг отскочил в сторону преграды и мгновенно исчез за ней. И все же в момент прикосновения почувствовалось тепло, как от нагретой лампочки.
Все это потрясало, заставив усомниться в знаниях о животных, гробах, древесине, почве и здравости разума. Однако сознание поспешило выдать нехитрое объяснение: верно, это подземные насекомые, способные прогрызать древесину.
Юрий ощупал каждый участок крышки гроба. Ни отверстий, ни мелких трещин не нашлось.
Тогда он представил, что существа складывают тело до размеров, не различимых глазом, и просачиваются в мелкие поры.
Этим он себя и успокоил.
Так же неожиданно, как и появились, светлячки покинули гроб. После приятного свечения, при котором незавидное положение ощущалось с меньшей силой, возвращение во тьму далось нелегко. Стены гроба уже не просто приближались, а, казалось, напирали, сдавливали тело, и конечности невольно дергались от напряжения. Лежать без действий было невыносимо.
От собственной безысходности Юрий направил кулак в крышку гроба и приготовился к резкой боли, сломанным пальцам, больным мышцам и суставам… И когда ничего из этого не случилось, удивление его было так велико, что проступило на лице. Кулак вместе с кистью прошел сквозь древесину, будто та была тонкой паутиной, а не серьезным препятствием. Почувствовалась сырая земля, что странным образом не сковывала движения; напротив, шевелить рукой было не труднее, чем в толще воды. Юноша вытащил ладонь, ощупал: чистая. Целостность гроба определенно не была нарушена.
Этому Юрий не смог найти объяснения, а потому подумал, что сошел с ума. Как ни странно, такой вывод объяснял все зачастившие странности. Гнет острой ситуации, уменьшение воздуха (а ведь он находился в сознании уже порядка трех четвертей часа) и странные создания, которые, конечно же, мерещились ему — все это не походило на сон, но очень желалось быть им.
Среди печальных мыслей все же промелькнула искра надежды. Переполненный решимостью, Юрий вновь почувствовал земельную прохладу и зацепился за нечто по другую сторону древесины. Одна рука подтягивала его, в то время как вторая отталкивала от поверхности. Неспешными движениями юноша начал подниматься. Вскоре сквозь крышку гроба прошла голова, позже тело, и юноша выпрямился во весь жалкий рост. Неизвестно, чего он ожидал от погружения в землю, но точно не обуявших его ощущений.
Юрий оторвался от опоры и парил в невесомости. По его представлениям именно так должен был ощущаться космос: бесконечная тьма, холод, свобода, надежда… Он плыл в этом пространстве в неизвестную даль и лишь волнительно гадал, что выбрано невидимым рулевым за пункт назначения.
Как только ладоней коснулся холодный ветер, юноша вынырнул, как дельфин из водной глади, и распластался на животе. Первым делом он обернулся и подполз к месту своего воскресения, где земля, несмотря на это событие, оставила вид аккуратного холмика. Некоторое время юноша потратил на подъем, опершись о могильный камень.
Надгробие поневоле заставляло поверить в происходящее. В верхней части серой плиты виднелся портрет юноши, словно нацарапанный острым предметом; черты лица были переданы с невообразимой достоверностью. Под ним извилистые буквы, создававшие неглубокие бороздки, рассказывали, что в этом месте покоится именно он, а указанные годы жизни оказались точными: жалкие семнадцать лет. Завершала этот букет странностей эпитафия, слова которой не мог знать никто, поскольку они были произнесены в одиночестве, причем недавно:
«Если я сдамся, стоит ли жизнь того?».
Юрий невольно попятился в желании отдалиться от жуткой картины, и напоролся на приземистую ограду, что окаймляла место погребения. Едва не споткнувшись, он оглядел сначала витиеватый орнамент плетеного металла, а затем поднял взгляд на пейзаж за пределами собственной могилы. Перед ним расположилось обширное кладбище, усеянное, надгробиями и крестами, как сорняковое поле.
Последние медные лучи солнца тускнели с каждым мгновением, но еще освещали разнообразие каменных плит, потрескавшихся от времени, размытых и потерявших цвет от дождей, и крестов, покрытых вьюнами и мхами. Многие из них прятались за частыми стволами кленов и берез, а некоторые заметно погрязли в траве, как и участок юноши. И на каждом невидимая рука оставила неповторимый отпечаток.
Все это, хотя и нагоняло страх, было более или менее обыденностью для кладбищ, укладывалось в человеческом сознании. А вот дети…
Одновременно в нескольких местах показались детские силуэты. Они спокойно в обществе друг друга направлялись к своим могилам или же стояли подле них — и те и другие скрывались под землю с такой беспечностью, будто воскресение было для них элементом быта. Впрочем, в отличие от кошмарного сна, призванного пугать разум, эти существа, кем бы они ни были, не стремились нанести вред. Напротив, дети казались обыкновенными на вид, разных наружностей и разных возрастов.