Страница 4 из 143
Я этого не сделала.
Это было бы пустой тратой времени, и эти тарелки можно было бы использовать с пользой.
Я начинала все заново.
Мне не нужно было делать это расточительно.
Я сделаю с этими тарелками что-нибудь еще.
Сделаю что-нибудь еще со всеми своими вещами.
Сделаю так, чтобы они чего-то стоили. Чего-то настоящего.
Потому что именно такой я и должна была стать. Я собиралась перестать быть той, кем была — выросшей мини-версией Фелиции Хэтуэй.
Я собиралась стать собой.
Совершенно не представляла, что это будет за «я».
Я просто знала, что кем бы она ни была, впервые в жизни она будет настоящей.
ГЛАВА 1
Они увидят
Вместо того, чтобы, как обычно, лететь в Калифорнию на одни выходные и провести со мной полтора дня, дети на этот раз прибыли в новый дом.
Я провела в Магдалине три дня.
К счастью, за это время я не видела Микки.
За это время я перерыла все коробки, в основном переупаковывая вещи, перетаскивая их к стенам и складывая.
У меня был план.
Но сначала я должна была начать работу над отношениями со своими детьми.
Я могла бы сказать, что из-за моих действий, с тех пор, как мы с Конрадом расстались, — совместная опека перешла от каждых выходных, которые затем судья присудил Конраду, когда он переехал через всю страну, к одному единственному раз в месяц, — в процессе чего встречи с детьми ухудшились.
В начале у меня была причина. Это было просто. Мой муж-нейрохирург изменил мне с медсестрой в своей больнице, женщиной на пятнадцать лет моложе меня. Затем он оставил нашу семью, разведясь со мной, чтобы они могли пожениться.
Мы с Конрадом подписали бумаги о разводе в среду.
В следующую субботу у Конрада и Мартины была большая свадьба на пляже, где мой сын был шафером у отца, а моя дочь — младшей подружкой невесты.
Затем, по мере того как месяцы переходили в годы, крайность моих выходок возрастала, моя причина перестала быть справедливой.
Нет, и не только потому, что мои выходки были запредельными, но и потому, что я сделала то, чего не должна была делать ни одна мать. Я тащила своих детей прямо за собой.
Я их не вовлекала в это, о нет.
Ничего такого.
Но я не скрывала этого от них.
Поэтому в ту первую пятницу в Магдалине, когда дети должны были вот-вот приехать, я ужасно нервничала.
За рулем сидел Оден, мой шестнадцатилетний сын. Через месяц после его шестнадцатилетия отец и мачеха купили ему машину. Подержанную. Она была хорошей, но не отличной. Из напыщенных докладов моего мальчика я узнала, что это за авто, и знала, что оно ездит (что все, что ему было нужно) и было относительно модным (это было все, чего он хотел).
Я бы купила ему то, что ему хотелось, даже если бы это был «Порше» или «Мерседес».
Конрад попытался бы мне объяснить, что если мы станем давать нашим детям всё, они станут избалованными и не будут знать, что для себя нужно трудиться.
Конрад был бы прав.
Но я все равно купила бы Одену машину, которую он хотел, совершенно новую со всеми прибамбасами. И если бы мы с Конрадом все еще были женаты, я бы сделала это без раздумий, без обсуждения, отдав ее Одену, так что у Конрада было бы два выбора: быть плохим парнем и забрать ее или сдаться и позволить ему владеть ею.
Теперь, когда у меня не было права слова в жизни моего сына, в три тридцать в пятницу, эта машина подъехала и припарковалась на моей подъездной дорожке.
Красная «Хонда Сивик».
Я стояла у открытой двери и смотрела, как из нее выходят мои дети.
Они не смотрели на дом. Они не смотрели на меня.
Оден и Олимпия Мосс просто похватали из багажника машины маленькие сумки и потащились к дому, будто шли сдавать экзамены в восемь утра в субботу.
Я смотрела, как они приближаются ко мне.
Оден был похож на своего отца — высокий, с прямым носом, светло-карими глазами и густыми слегка рыжеватыми каштановыми волосами. Мой сын был крупнее своего отца, возможно, на дюйм или два ниже, но он все еще рос.
Будто наши жизни были золотом, а удача идеальной семьи сияла нам своей улыбкой, Оден унаследовал внешность от отца, но Олимпия была такой же, как я, миниатюрной, но слегка соблазнительной (или в случае Пиппы ее изгибы были пышнее). Темные волосы, на несколько оттенков темнее, чем у брата и отца, без рыжеватого оттенка, но имели естественный блеск, который говорил, что кто-то там наверху любит мою девочку и меня. У нее также были мои карие глаза, контрастирующие на фоне темных волос.
Мой мальчик уже был красив, как Конрад.
Моя девочка была намного красивее меня.
Когда они подошли ближе, у меня перехватило горло, и я выдавила:
— Привет, милые.
Оден поднял голову. Мой прекрасный мальчик, получивший от отца всё, что я в нем любила (и даже больше), смотрел на меня глазами, в которых не промелькнуло ни единой эмоций, отчего мое горло сжалось окончательно.
Моя четырнадцатилетняя дочь Пиппа вздрогнула при звуке моего голоса.
Это пронзило меня насквозь.
Ощутив это всеми фибрами души, я отошла в сторону, и они прошли мимо меня, Оден отвел глаза, а Пиппа даже не взглянула на меня.
Я последовала за ними и закрыла дверь, увидев, что они остановились и осматриваются.
Надеясь, им понравится то, что они увидят, я подошла к ним, желая их обнять, прикоснуться к ним, поцеловать в щеки, вдохнуть их аромат. Я не видела их уже несколько недель.
Но я уяснила, что моя любовь никому не нужна. Больше нет. Так что я этого не сделала. Стоя ни далеко, ни близко, и сказала:
— Вот, ребята. Это наше новое жилье.
Оден скривил губы.
Олимпия выглядела скучающей.
Это тоже глубоко ранило, но я устремилась вперед.
Новая я.
Новые мы.
Независимо от того, какие раны они наносили, я должна была продолжать двигаться. Никогда не сдаваться. Никогда не отступать. Я не могла позволить ни одной из своих слабостей задержать меня в возобновлении отношений с моей семьей.
— Ваши комнаты вон там. — Я указала на противоположный конец гостиной, где находилась кухня. — Я велела грузчикам поставить вашу мебель в двух комнатах с видом на море. Если вы хотите другу…
— Без разницы, — пробормотал Оден, говоря мимо меня и направляясь туда, куда я указала. — Сойдет.
Олимпия молча последовала за ним. Я сделала то же самое, воскликнув:
— Я еще не распаковала ваши вещи. У меня возникла идея. Я тут подумала… новый дом, новое начало. Вы двое, возможно, захотите взглянуть на свои вещи. Решить, что хотите оставить. Мы можем избавиться от того, что вам не нужно, пойти и купить новые. Вы можете обстав…
— Моему барахлу всего два года, не стоит беспокоиться, — оборвал меня Оден.
Пиппа промолчала. Она просто последовала за Оденом по краю гостиной и прошла в коридор, что находился напротив комнаты на другой стороне дома, тянулся прямо вдоль ступенек, что вели вниз, а не вверх.
Для Пиппы я выбрала переднюю комнату с видом на море, а для Одена — заднюю, подумав, что, будучи мальчиком, ему захотелось бы больше уединения.
Я подумала, не разместить ли его в комнате, располагающейся в дальнем конце дома, она была большой и могла быть чем угодно: кабинетом или гостиной. Но решила этого не делать, потому что у двух передних комнат были собственные ванны, а у задней только туалет.
Две их спальни находились бы напротив, как у Джека и Джилл. Я хотела, чтобы мои дети видели океан, чтобы у них был доступ на террасу прямо из их комнат. Но я также думала, что они слишком взрослые для Джека и Джилл.
Я стояла у входа в коридор, пока они прохаживались по нему, и сказала:
— Можете оставить свои сумки в ваших комнатах. Затем я устрою вам полноценную экскурсию.
— Мы сами осмотримся, — ответил Оден, останавливаясь и заглядывая в первую комнату, а затем прошел дальше и исчез во второй.
Пиппа заглянула в первую комнату и скрылась из виду. Я стояла и ждала, думая, что все идет не так, как надо, но зная, что так и будет.