Страница 13 из 143
Микки прервал зрительный контакт со мной и перевел взгляд с мальчика на девочку.
— А теперь пожелайте миз Хэтуэй спокойной ночи, и идем домой.
Я получила два пожелания спокойной ночи, один недовольный (Киллиан), один тихий (Эшлинг) и, когда они направились к двери, ответила тем же.
Микки повторил пожелание.
Я ответила и ему.
У самой двери Микки остановился и приказал своим детям:
— Осторожно на улице, я сейчас.
— Ладно, папа, — пробормотал Киллиан, волоча ноги через мой двор.
— Парень, дорожка, — приказал Микки.
— Ох, точно, — Киллиан посмотрел на меня, меняя направление и направляясь к моей дорожке. — Извините, миз Хэтуэй.
Я хотела ему сказать, что не думаю, что его ноги повредят мою траву, просто ступая по дерну, и он может пойти по более прямой тропинке к своему дому, но не стала.
— Все в порядке, малыш.
Он улыбнулся мне.
Эшлинг молча положила руку брату между лопаток и повела его вниз по дорожке.
Микки стоял и смотрел.
Я тоже.
Когда они благополучно пересекли улицу и Киллиан уже мчалась по двору, а Эшлинг петляла позади него, Микки повернулся ко мне.
— Их мать пьет.
Из-за его откровенной честности и неожиданности признания, я ничего не могла ответить, только смотрела.
— Я говорю тебе это потому, что по большей части она в норме, — продолжал он. — Но в остальное время просто невозможна, так что все в городе знают об этом, а значит, в конце концов, ты тоже узнаешь.
— О Боже, Микки, — прошептала я. — Не знаю, что сказать.
— Не надо ничего говорить, — сухо ответил он. — Время покажет, правильно это или нет, что я положил конец этому кошмару, чтобы у моих детей был один дом, где бы у них там все время был родитель, нужен он им или нет, а не родитель, который одну половину времени заботится о своих детях, а другую половину прикрывает то дерьмо, что творит его жена. И хорошая новость в том, что, когда она с детьми, она в норме. А плохо то, и мне это ненавистно, что мне приходится держать своих детей подальше от их мамы.
Я сжала губы, потрясенная его рассказом, опечаленная им, и не зная, что сказать или сделать.
Микки же наоборот, знал, что делать, поэтому продолжил:
— Я также говорю тебе это, потому что Эшлинг любит печь, находиться со своей семьей, заботиться о нас во многих отношениях. Но не тогда, когда она рядом с женщиной, у которой к руке приклеен бокал вина, которая бормочет что-то себе под нос, роняет муку и забывает, сколько сахара положила.
Боже.
Бедная Эшлинг.
— Хорошо, — тихо сказала я. Прозвучало неубедительно, совершенно не достаточно, и даже не покрывало ни капли из того, что я чувствовала или хотела сказать, но это было единственное, что я могла из себя выдавить.
Микки продолжил:
— Для меня это отстой, но я строг, потому что она не такая. Где-то в глубине души она знает, что должна загладить свою вину перед ними, и позволяет им творить кучу дерьма, которую она не должна позволять.
Это прозвучало почти как удар по больному, но, очевидно, что я ничего не сказала, что было хорошим решением, потому что Микки пока еще не закончил.
— А еще хреново, что мы с детьми должны полагаться на этот городок, — продолжил он, и его голубые глаза стали полны решимости. — И ты в этом городке, дорогая, прямо через дорогу. Моей Эш много не требуется. Она самая лучшая девочка на свете, и не только потому, что ей четырнадцать и она достаточно умна, чтобы понимать, что простые вещи в жизни могут принести больше всего радости. Это значит, что она с удовольствием шлепала вместе с тобой глазурью по кексам, даже если потратила на это минут пятнадцать. Она будет помогать тебе и завтра. И я скажу сейчас, я ценю, что ты позволила ей это.
— Я… — я замолчала, потому что боялась, что начну плакать. Я сделала глубокий вдох, подавила желание и выпалила: — Я буду через дорогу для нее или Киллиан в любое время, когда ты или они будут во мне нуждаться.
Так, ну и зачем я это сказала?
Зачем?
Это были дети Микки и им следовало приходить вместе с Микки. Я не могла одновременно избегать его и дружить с его детьми.
Тем не менее, я знала, что собираюсь это сделать, и при этом, вероятно, потерплю впечатляющую неудачу в части избегания Микки.
Это дало мне ощущение, что я попала в беду, и со всеми другими чувствами, которые я похоронила, это было действительно не хорошо.
Он протянул руку и легко коснулся пальцем тыльной стороны моей ладони. Это мимолетное прикосновение послало мурашки по моей руке, плечу и груди, прямо к двум конкретным целям.
Я стояла неподвижно и позволяла ему, и мне это нравилось — нет, я это полюбила — но в то же время я была ошеломлена этим ощущением, будто никогда за всю свою жизнь не испытывала ничего подобного.
И благодаря этому глубокому переживанию Микки сделал его еще более глубоким, нежно сказав:
— Спасибо.
Когда я ответила, мой голос был низким и хриплым, и я надеялась, что это объяснялось эмоциями по отношению к его детям, а не тем фактом, что меньше чем на полсекунды он мог дотронуться до тыльной стороны моей руки, и это заставило мои соски затвердеть.
— Не за что.
Он кивнул мне.
— Увидимся утром, Амелия.
Я подавила побежденный (или, возможно, возбужденный) вздох и заставила себя улыбнуться.
— Да, Микки. Увидимся утром. И спасибо, что познакомил меня со своими детьми.
Он начал двигаться, бросая через плечо ответную улыбку, в то же время, выстрелив стрелой прямо мне в сердце.
— С нетерпением жду, когда ты ответишь мне тем же.
В настоящий момент дела обстояли так, что он мог бы встретиться с моими детьми только когда я бы лежала на смертном одре, а они нанесли свой визит с чувством вины, чтобы попрощаться и убедиться, что я включила их в свое завещание.
Я удержала улыбку на лице, даже зная, что теперь она выглядела совершенно фальшивой.
К счастью, он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.
Чтобы не показаться грубой, я подождала, пока он не прошел половину дорожки, прежде чем закрыть дверь.
И чтобы он не услышал, как я это делаю, я подождала, пока он не окажется вне пределов слышимости, прежде чем запереть дверь.
И когда единственное, чего мне хотелось, — это свернуться где-нибудь клубочком и выпустить на волю все чувства, которые я испытывала, все, что я продолжала скрывать, все, что я продолжала отталкивать, даже если это позволяло им уничтожить меня, я этого не сделала.
Я пошла на кухню, убедилась, что все накрыто, решила не пить вина и отправилась в душ.
Потом я упала на кровать.
Я засыпала медленно, а когда заснула, то спала урывками.
А когда проснулась, ничуть не отдохнувшей, я поняла, что это было по разным причинам.
Но я не позволила себе почувствовать ни одну из них.
*****
— Когда твои дети сюда приедут?
Я повернула голову на голос Микки.
На следующий день был уже почти полдень, и мое решение не платить за простые объявления, а размещать их не только в еженедельной газете Магдалены, но и во всех газетах округа с коротким списком товаров для продажи (и брендов) сделало этот день безоговорочно успешным.
Нас затопили толпы покупателей.
На самом деле еще до шести часов улицы были забиты машинами.
Это было хорошим знаком, мы зарабатывали пачки и пачки денег, а все мои вещи направлялись вон.
Это также означало, что я была слишком занята, чтобы беспокоиться о том, что я провожу время с Микки.
Но теперь большая часть вещей была разобрана, остались крохи (что означало, что все мои вещи, которые я выставила на продажу, исчезли, и даже те из них, что я не собиралась продавать, но все равно продала), и толпа убывала.
Это означало, что Микки мог добраться до меня и сделать это, поделившись тем фактом, что он заметил, что мои дети не появились.
Его дети были здесь, и они работали не покладая рук. Дети Алиссы и Джуниора тоже. Дети Джейка и Джози — Коннер, Эмбер и Итан — также приехали с родителями.