Телепортация

– Да, конечно, дом скорби… Чтобы туда не попасть, необходимо все отрицать. Ф-фух… – шаря взглядом по серому полу, ответил новичок и затем спросил:

– Послушайте, а где же тот, третий?

– Жена выкупила, – ответил Андрей Петрович, – вы ненароком вздремнули.

– «Ненароком!», «вздремнули!», умеет же интеллигенция красиво соврать! – послышался снаружи уже знакомый женский голос. – Ведь дрых же человек, вполне конкретно дрых, а говорят – «вздремнули!».

Оглянувшись на голос, пришелец, смутившись, опустил глаза. Кровь жарко прилила к лицу, в горле запершило. То ли света стало больше в камере, то ли зрение привыкло, но только теперь он заметил, насколько откровенен был ее наряд… Короткая блестящая полоска, обхватившая бедра, сильные тонкие ноги в чулках, открытый живот и, Господи, он думал, что почудилось, – металлическая сережка. В пупке! Стан обхватывала лишь тонкая полоска материи, плотно, словно перчатка. И все – и вырез, и тело, что проглядывает сквозь тончайшую ткань, и движения ее – размеренные, легкие, когда она какой-то деревяшкой с перекладиной, на которую намотана тряпка, мыла пол…

Как же можно столь очаровательному, пусть и откровенному, даже вызывающему созданию позволять истязать себя столь грубым трудом…

Он бросил еще один быстрый взгляд в ее сторону и застыл, словно зачарованный. Невозможно, решительно невозможно отвести глаза…

О нет, она не была красива… Уж точно не соответствовала тем законам женской грации, что были приняты в его кругу. Вызывающим и где-то даже отталкивающим был ее облик и в то же время, в то же время… Грубая, чувственная сила животной энергией и молодостью дышала в каждом ее движении. Это совершенно парализовало волю, и тело откликнулось само, совершенно не слушая разум.

Девушка тем временем работу свою завершила. Давешний «товарищ старший сержант» с сонным, сердитым лицом окинул равнодушным взглядом коридор. Затем протянул ей… некий предмет, из которого она добыла какую-то… нечто… поднесла его к пламени и… закурила?! Пахло – хоть и диковинным – но табаком. Одна-а-ако.

С удивлением он отметил также, что этот самый партикулярный человек, весьма молодой, кстати, остался хмуро безразличен к выставленным на всеобщее обозрение прелестям этой особы.

Звякнула решетка соседней камеры, и снова воцарилась знобкая гулкая тишина. Только в глубине коридора, там, откуда приходил «товарищ старший сержант», изредка доносились шаги да слышался резкий дребезжащий звоночек.

Утро дало немного света, и Андрей Петрович с удвоенным вниманием следил за своим сокамерником, не переставая думать о глубине внутреннего перевоплощения этого человека.

Действительно, можно научиться говорить в присущей тому времени манере или же вести себя на грани между отчужденностью и высокомерием, но нельзя реагировать на современную моду с таким искренним смущением и удивлением, ежели ты уже хоть раз видел ее. Та непонятная смесь стыда и любопытства, с которой новичок наблюдал за убирающейся барышней из соседнего «номера», напомнила ему, как вместе с друзьями, будучи уже взрослыми людьми, подшучивая друг над дружкой, чтобы скрыть смущение, с ушами, красными от ощущения прикосновения к чему-то запретному, листали замусоленный не одним поколением институтских работников «Плейбой», оставленный когда-то одним из приезжих ученых. Сравнительно невинный по нынешним временам журнальчик, казавшийся тогда воплощением порока.

Да уж, есть над чем поразмыслить…

– Знаете, – из размышлений Андрея Петровича выдернул его голос – немного смущенный, неуверенный, – я вот все думаю… Знаете, ночью все кошки серы…

– Это вы о чем? – полюбопытствовал Андрей Петрович.

– Сейчас, сейчас, – махнул он рукой, – в мыслях, простите, полный сумбур…

Его подопечный подсел ближе, склонился и прошептал:

– Ну, хорошо-хорошо, допустим, я буду молчать, но моя внешность… Она же будет вопиять, что я – это Пушкин! – сказал он с мукой в голосе.

– Ах, вот вы о чем… – задумчиво протянул Андрей Петрович.

– Ведь вам же было известно мое имя, – закончил свою мысль неизвестный.

– Ну да, я действительно знаю о существовании сочинителя Пушкина, – сказал Андрей Петрович и тут же уточнил: – Точнее, я знаю, что он существовал. Но не мне, психиатру, говорить вам, поэту, о смысловой разнице между глаголами «знать» и «узнать». Вот и девушка тоже вас не признала…

– Полноте… она еще так молода… – неуверенно проговорил пришелец.

– Вы так полагаете? – хмыкнул Андрей Петрович и, повернувшись к соседней камере, сказал громко:

– Сударыня? Простите, имени вашего не знаю.

– Чего тебе, дед? – послышался недовольный голос.

– Мы вот с моим… кхгм… коллегой затеяли спор. Не могли бы вы нам помочь? – подмигнув новичку, сказал Андрей Петрович.

– А на сколько спорили? Какой мой интерес? – заметно оживилась девица.

– Увы, я должен вас огорчить, спор наш сугубо интеллектуальный… – признался Андрей Петрович.

– Поня-ятно. – Ее голос наполнился тягучим разочарованием. – Короче, ума у вас палата, только вот денег у вас ни черта нет. Че надо?

– А у вас, простите, какое образование? – поинтересовался Андрей Петрович.

– Дед, ты прям как при царе. Есть образование, и не хуже, чем у других. Четвертый курс кончаю, нет, перепутала, – прыснув, сказала девушка, – точнее, оканчиваю.

– А где учитесь? – продолжал допытываться Андрей Петрович.

– Педуха, я ж некрутая, – сказала она.

– Это педагогический, – шепотом пояснил Андрей Петрович, а девушку тем временем потянуло на откровения:

– Туда принимали практически всех, главное было не «завалить» экзамен… Ну а чтобы жить и платить за разные там книжки-дуришки, нужна денежка. Пошла работать. Стала секретарем. Хозяин стал приставать, грозился уволить, говорил, что куда ни пойду – будет так… Ну я, конечно, уступила… А он, боров, оказался уж очень приставучий, ему подавай каждый день, а то и по паре раз за день, да и так, и этак… А еще ему чай принеси да на звонки ответь, да еще и кричит – не так, видите ли, я ему слово напечатала, собака… А платил один раз в месяц – зарплату. Короче, сказала мне как-то одна с нашего курса, что я – дура, и что если заниматься только тем, то получается больше… Ну, я и ушла… Ничего, – зло добавила она, – мне всего год остался. А при образовании буду… – Она осеклась, смолкла – то ли решив не выдавать свои планы на будущее, то ли толком не зная, как будет жить дальше…

– Да-а-а, – протянул Андрей Петрович, – побросала вас жизнь, но вернемся к нашему спору… а скажите, с творчеством Александра Сергеевича Пушкина вы, выходит, должны быть знакомы?

– А то! – последовал уверенный ответ, – как-никак великий русский поэт и родоначальник современного русского языка… – как на уроке, не сбиваясь, цитатой из чьей-то книги, ответила она.

– А слабо на память что-то прочитать? – спросил ее Андрей Петрович.

– Легко! – сказала она и стала декламировать звонким девичьим голосом:

– Понятно, – прервал ее со вздохом Андрей Петрович и обратился к новичку:

– Ну и какие чувства обуревают вами после такого: горе, обида, а может быть, тихая грусть?

Но вместо ответа тот, коротко охнув, сполз на пол без чувств…

Глава вторая

Бог и Царь

Понедельник – день, известно, тяжелый. Не составляло это исключения и для Валентина Григорьевича Арефьева, поэтому он старался никаких важных дел хотя бы в первой половине дня не начинать. Или не завершать – это уж как по распорядку получится. А распорядок он чтил свято.

Рас-порядок. Часть порядка. Часть его службы.