Страница 10 из 19
Вскоре мне снова пришлось побывать в Марракеше. Жара стояла невыносимая. Не было видно ни одного туриста, а торговцев в медине раздражал любой пустяк. Отсутствие покупателей лишь усугубляло их плохое настроение. Я воспользовался этим, купив задешево большое зеркало в раме с гравировкой серебристыми восьмиугольниками по краю. Водрузив покупку на голову и тем самым укрывшись от солнца, я отправился на поиски сказителей.
Площадь Джемма аль-Фна пустовала. Даже у музыкантов-гнауа не было сил петь в такую жару, и они растянулись в тени. Их синие рубахи потемнели от пота. Странствующие зубодеры куда-то подевались, прихватив свои жестянки с зубами, не было и знахарей с хамелеонами и хомячками. Даже продавцы воды в широкополых шляпах попрятались. С обернутым в бумагу зеркалом на голове я прошел к центру площади.
Сказителей не было и в помине.
Я повернул обратно к медине – выпить чего-нибудь освежающего, и тут заметил старого осла. Он стоял возле постоялого двора – такие тут называют «фундук» – когда-то давно в них останавливались на ночлег торговцы. Осел привлек меня белым пятном на крестце – точь-в-точь тот самый осел, которого погонщик взвалил на плечи, собрав вокруг себя толпу. Я зашел и спросил, чей это осел. Мне указали на лестницу:
– Посмотрите наверху.
Сняв зеркало и прислонив его к стене, я стал карабкаться по ступенькам, пока не оказался на балконе – среди черствых корок хлеба и всякого мусора.
Я снова спросил об осле.
– Осел мой, – отозвался мужчина в хлопчатобумажной джеллабе и намотанной на голову на манер тюрбана повязке. Это и был сказитель. Я представился.
– Ну, а меня звать Халил, сын Халилуллы.
– Не возражаете, если я присяду?
– Мархаба, добро пожаловать, – сказитель сделал приглашающий жест.
Он тут же отправил сынишку в лавку за мятой, чтобы добавить ее в чай.
Я сидел на подушке. Слышно было, как моют чайник, споласкивая, потом до меня донесся запах тлеющих углей – разводили огонь.
Я рассказал Халилу, что еще в прошлый приезд в Марракеш слышал одну из его притч.
– В нашем роду вот уже девятое поколение рассказывают притчи – на смену отцу приходит сын. И мы всегда рассказываем на одном и том же месте – на площади Джемма аль-Фна. Я продолжаю семейную традицию. В свое время я обещал отцу, что не оставлю это занятие. Но на жизнь так не заработать. Вот я и преподаю историю в школе. А после рассказываю притчи.
– А как же туристы? Неужели не платят?
– Что вы! – сказал Халил. – Я ведь по-арабски рассказываю, они ничего не понимают. Да и нет у туристов времени, чтобы остановиться и послушать. Им главное фотоаппаратом пощелкать.
– А вы сами откуда?
– С Атласских гор.
– Вы бербер?
Сказитель размотал тюрбан и замотал потуже.
– Бербер.
Я поделился с ним словами доктора Мехди: что все мы рождаемся с притчей в сердце, и что должны найти ее.
– Такова традиция, – сказал Халил. – Но в наше время традиции уходят.
– Я хочу найти свою притчу, – сказал я.
Халил посмотрел на меня изучающе. Уголки его губ поползли вниз, открывая ряд квадратных зубов.
– Будьте осторожны, – предупредил он.
– Почему?
– Найти свою притчу не так просто, как кажется. На пути вас могут подстерегать опасности.
– В самом деле?
– Конечно! Чтобы отыскать притчу, вы должны открыть свое сердце. И горе вам, если доверитесь не тому человеку.
Я спросил: может ли он рассказать мне мою притчу? Я бы сэкономил силы и время. Да и к кому мне обращаться за помощью как не к нему, сказителю.
Халил, сын Халилуллы, мягко улыбнулся.
– Я этого сделать не могу.
– Но почему?
– Потому что вы должны искать сами – сами поиски изменят вас.
Зохра по-прежнему не давала мне проходу: сон надо истолковать, и в этом деле поможет ее подруга Сукайна. Она твердила: вдруг меня отравили, вдруг это каким-то образом связано с символами на двери.
– С чего бы кому-то меня отравлять?
– Это все они, существа из огня.
– Джинны?
– Тс-с! И слова такого не произносите!
– Чепуха какая-то, средневековье, – ворчал я.
Прижав правую руку к сердцу, Зохра выпалила свое излюбленное:
– Уж вы поверьте мне, я знаю, что говорю.
Подсадив Тимура себе на спину, она пошла вверх по лестнице – только я ее и видел.
Зохра, мать шести дочерей, мечтала о сыне. И хотя она ни о чем таком не говорила, я чувствовал: отсутствие сына, наследника, она считает карой небесной. Утром, едва только Зохра появлялась у нас, она хватала Тимура на руки и скармливала ему упаковку конфет с банановой начинкой. Весь день она носилась с ним, шептала ему на ухо сказки, баловала вкусненьким и без конца нахваливала. Мальчика это только портило.
Зохра души в Тимуре не чаяла и все увивалась возле него, так что пришлось нам взять вторую горничную – выполнять работу Зохры. Мы с Рашаной все еще не решались уволить Зохру, и считали плату ей чем-то вроде налога.
Новая горничная, Фатима, пришла к нам по рекомендации школьной учительницы Арианы, она оказалась девушкой молодой и бесхитростной. Фатима то и дело улыбалась, любая работа в ее руках спорилась. В отличие от Зохры, жившей по соседству, Фатима поселилась у нас. Вставая до рассвета, она сразу принималась за окна, натирая их до тех пор, пока стекло не начинало скрипеть от чистоты. После окон она бралась за полы, на коленях оттирая грязь. Дальше мыла подоконники и двери.
С самого первого дня раздосадованная Зохра ни на минуту не оставляла Фатиму в покое. То она пряталась за занавесками и пугала ее своим внезапным появлением, то разбрасывала землю на полу в гостиной, и Фатиме снова приходилось заниматься уборкой.
И вот одним сентябрьским утром и без того напряженные отношения между горничными резко обострились. Фатима на несколько дирхамов купила Тимуру и Ариане сахарную вату. Дети с жадностью поглощали лакомство. Но тут появилась Зохра.
Увидев, что Фатима усадила Тимура себе на колени, она сердито зыркнула и умчалась. Минут через двадцать она вернулась с большим пакетом конфет. Вручив пакет Тимуру, она поцеловала мальчика в щеку.
На следующий день я заметил, что Тимур играет с маленькой машинкой. Сын сказал, что машинку ему подарила Фатима. К обеду Тимур забросил машинку – у него появилась большая машина, подарок Зохры. Ближе к ужину сын позабыл и эту машину – теперь он возился с дорогой игрушкой – ракетой в красно-белую полоску. В ответ на мой вопрос радостный Тимур с трудом выговорил еще непривычное имя Фатимы.
Утром следующего дня Тимур носился по дому на новеньком трехколесном велосипеде. На ручонке у него красовались серебристые часики, а за спиной развевался кожаный плащ с вышитым на спине его же именем. Я решил положить конец этому бессмысленному расточительству, но Рашана отговорила меня: как только Зохра и Фатима порядком поистратятся, они образумятся.
После встречи со сказителем Халилом и бесед с доктором Мехди я решил приступить к поискам своей притчи. Сказитель и доктор в один голос твердили: притча в моем сердце, только затаилась глубоко, надо лишь прислушаться. Когда я спросил своих марокканских друзей о том, что они обо всем этом думают, все как один заявили: ни о чем подобном они не слышали, а у меня не что иное, как психоз – как у любого иностранца, слишком долго прожившего в Марокко.
В следующую пятницу я подступился к доктору с расспросами.
– Хотите сократить путь?
Я с энтузиазмом кивнул.
– Ну что ж, кое в чем могу помочь. Никогда нее забывайте: вы на Востоке. Даже если Атлантический океан в двух шагах отсюда, считайте, что вместо него берег омывают воды Южно-китайского моря.
Соперничество между Фатимой и Зохрой продолжалось. К следующей неделе они совсем задарили Тимура. Обе спустили на подарки месячную зарплату. Чтобы хоть как-то удержать их, я запретил им и близко подходить к Тимуру, а сам повел сына стричься.