Страница 15 из 45
- Про царя? - тут же спросил я.
- Нет, про Красную Шапочку, - ответила кассирша. Скривились мы, да что поделаешь, не идти же домой, тем более что нужно в фойе артистов посмотреть.
- Что ж, придется идти на "Красную Шапочку", - сказал Ява.
Взяли мы билеты. Пошли. Расталкивая малышей, ходим по фойе, разглядываем портреты. И к каждому я подхожу с трепетом, со страхом. Последний ведь театр, последние надежды.
Пересмотрели мы все портреты, и упало, покатилось мое сердце... Нет нашего артиста. Нет, да и только. Что ж теперь делать? Где его искать? Значит, не артист он. Но ведь он же сам сказал, что артист. И про царя говорил... Как же так?!
- Погоди, не горюй, - подбадривает меня Ява. - Может, просто его портрет не поместили. Помнишь, как Гриша Гонобобель на школьную Доску почета не попал, потому что, когда фотографировали, его как раз пчела укусила, и мордяка была, как тыква. Может, и у этого что-нибудь такое...
- Ну да! - машу я рукой, а самому так хочется, чтоб это было правдой, так хочется...
- Ой, хлопцы, здравствуйте! - слышим вдруг. Оборачиваемся па голос и видим - в белом платьице, с большим бантом-бабочкой стоит... Валька и держит за руку первоклассника в синей форме.
- Я вас сразу узнала! - радостно стрекочет Валька. - Вы давно в Киеве? С экскурсией или так? Со всем классом приехали или одни?
Я молчу... Это его знакомая, пусть он и говорит. Но Ява тоже молчит. Вы бы посмотрели на Яву! Он сперва побледнел, потом покраснел, потом опять побледнел, потом начал покрываться какими-то пятнами. Такого вида у него не было даже тогда, когда в прошлом году он провалился в старый колодец.
А Валька не унималась:
- Вы надолго приехали? А браконьеров своих вы поймали тогда? Обещали ведь написать... Может, адрес потеряли? А? Да что ж вы молчите? Не хотите со мной разговаривать?
Наконец Ява овладел собой и открыл рот. И оттуда вылетели слова:
- А чего... Мы ничего... Мы наоборот...
Не скажу, чтоб это было очень красноречиво, но я не стал встревать в их беседу. Пускай балакают!
Да и поздно было встревать - уже прозвенел третий звонок, и все поспешили в зал. Представление началось. Мы сидели в седьмом ряду, а Валька в девятом. И Ява, вместо того чтоб па сцену смотреть, все время сиденье штанами полирует и голову назад поворачивает - на Вальку взгляды бросает.
- Голову свернешь, придется задом наперед ходить, - въедливо говорю ему.
А он даже и ухом не ведет.
А на сцене в это время коварный сухоребрый Волк с длинным носом пробивался в дверь к Бабусе, чтобы съесть ее. Шустрая Бабуся спасалась как могла возводила баррикады из мебели, бегала по всей сцене, швыряла в Волка кувшинчики, кастрюли и другие предметы домашнего обихода.
К тыну возле избушки была привязана настоящая живая курица - единственная Бабусина худоба. И вот во время действия курица запуталась в веревке, которой была привязана, и начала биться. Увлеченные борьбой Волк и Бабуся ничего не замечали. А все зрители с волнением смотрели на бедную курицу, которая, обессилев, уже едва дышала. Но что поделаешь? Не кричать же, не срывать спектакль...
Вижу, Ява крутится, крутится на месте, будто ему горячих углей в штаны насыпали, потом вдруг поднялся и пошел. Прямо по проходу к сцене. Я затаил дыхание. И весь зал затаил дыхание, и все головы на Яву поворачиваются, как на параде на генерала, который обходит войска. А Ява идет себе... Идет, идет, поднимается на сцену, подходит к курице и начинает ее распутывать. А артисты себе играют, даже не замечают Яву, будто его и на сцене нет. Ява распутал курицу и спокойненько пошел назад, на свое место. Только когда он сел, я услышал, как тяжело он дышит и как тукает у него в груди сердце. А через несколько минут Волк все-таки съел Бабусю, и первое действие кончилось. Занавес опустился, и в зале вспыхнул свет. Все захлопали в ладоши, причем большинство зрителей повернули голову в сторону Явы. И было непонятно, кому они аплодируют - артистам или Яве... К нам тут же подбежала Валька.
- Вот здорово! Ну и молодец! И как ты решился? Я бы ни за что не смогла. Ой, молодец! - Она говорила громко, даже, по-моему, слишком громко. Ей, видно, хотелось показать всем, что она знакома с Явой. Она гордилась этим. Со всех сторон на Яву были устремлены восторженные взгляды. И когда мы вышли в фойе, так все время то здесь, то там слышались приглушенные голоса: "Вон тот! Вон тот! В белой рубашке!"
По-моему, это было как раз то, о чем только и мог мечтать Ява. Он был счастлив. Сказать, что он сиял, - это, пожалуй, ничего не сказать. Он ходил по фойе, как на ходулях, как будто он выше всех на свете. Глаза его излучали что-то такое, что не способны излучать глаза обычных людей. И так он был далеко-далеко от меня, как никогда в жизни. Я и мои переживания из-за часов для него сейчас просто не существовали. Конечно, он стал героем, это ясно, но мне было неприятно смотреть на него.
- А это мой братишка Микола, - сказала Валька, так как Ява удивленно поглядывал на первоклассника в синей форме, который все время крутился возле нас.
И братишка Микола покраснел, как будто его знакомили не с курносым Явой, а с космонавтом Поповичем, киноартистом Рыбниковым или еще с какой-нибудь знаменитостью.
- Я вообще-то сюда из-за него пришла, мама одного еще не пускает, - будто оправдываясь, объясняла Валька.
Ява смерил братишку Миколу откровенно пренебрежительным взглядом. Тот еще больше покраснел.
- Так вы их поймали все-таки или нет? - спросила Валька.
- Конечно, - небрежно бросил Ява.
- И не написали?! Тоже мне! Или, может, адрес потеряли?
- Нет, не потеряли... Но... - Ява пожал плечами, и этот жест можно было понять: дескать, чего бы это я стал писать, очень нужно...
Валька вспыхнула. Преодолевая неловкость, она сказала:
- Ну, вы, конечно, не одни их ловили, вам взрослые помогали. Или, наоборот, вы - взрослым...
- Да чего там взрослые, - хмыкнул Ява. - Мы сами... Он метнул на меня взгляд и... прикусил губу. Да было уже поздно.
Я вздохнул, поднял руку и влепил ему в лоб три звонких щелчка - аж эхо раздалось. Валька вскрикнула. Братишка Микола захихикал. Кто-то еще засмеялся поблизости. Ходули сломались, и Ява очутился на земле - оторопелый, красный, как помидор, с вытаращенными глазами. Мне даже жалко его стало. Да разве я виноват? Не нужно было ставить таких условий...