Страница 17 из 18
— Вон он где!..
Парни прошли насквозь кладбище и перепрыгнули через низкую ограду. У двоих за плечами рюкзаки, третий идет налегке, четвертый несет за спиной одетую в чехол гитару. Это мой новый экипаж. Я делаю вид, что не замечаю: прожектора остаются потушены, люки опущены, и лишь слабо светится красным зрачок лазерного прицела.
— У какой!..
В самом деле, какой? Передняя бронеплита сильно наклонена. Люк механика-водителя расположен в правой передней части крыши корпуса. Башня литая, 120-мм пушка оснащена теплоизоляционным кожухом и эжектором. Над маской пушки смонтирован прожектор видимого/инфракрасного излучения. Экипаж — 4. Вооружение, боекомплект… все это можно прочесть, открыв в DN директорий «тактико-технические характеристики». Не стоит повторяться. А они, люди? Мои сенсоры сравнивают их параметры с записанными в память. Танкисты схожи между собой не так уж сильно, всего лишь как похожи негры на первый взгляд европейца — черная форма делает одинаковыми, но если отрешиться от нее: вот этот низкий, с гитарой — Саня, наводчик. Впрочем, танкисты все по традиции мелкие — чтобы было где развернуться в тесных танковых недрах. У Сани лицо в прыщах и веснушках, белый ежик волос на голове, а мелкие глаза прозрачного колера — того самого, что сейчас у неба. Коля, водитель, коренастый и тоже светлый. Щеки круглые, нос чуть длинноватый, пористый, нижняя губа отвисшая и пухлая. В глазах хитринка. А руки мозолистые и крепкие. Пожалуй, хитрость за них простить можно. Заряжающий, Яр. Этот длинный. Чуть-чуть нескладный. Голова золотится, уши по-детски топырятся, зато широко и гордо развернуты плечи. Марк, командир, изыскан и небрежен, будто царский офицер в представлении киношников и писателей. Соболиные брови все время норовят сойтись к переносице, лоб высокий, кожа смуглая, но по гладкости ее вопреки манерам сразу видно, что Марк еще мальчишка. Заглядываю в базу: так и есть, ему восемнадцать. Он влюблен в девочку по имени Наташа и пишет стихи.
Марк, сняв перчатку, кладет ладонь на мою броню. Его кожа кажется мне горячей. Я сличаю папиллярные линии, и нутро мое вздрагивает и отзывается гулом. Люки медленно откидываются.
— Здравствуй, черный, — говорит Марк. — Как мы будем тебя называть?
— Под дисплеем там должна быть серия — 26 знаков, — хмыкает Яр, который вообще-то Игорь. Просто Яровский, и так короче.
— Подождите, — Марк роется у себя в рюкзаке. На поверхность появляется банка с краской и кисть. Заряжающий Яр с сомнением поглядывает на чреватое дождем небо.
— «Мы в ответе за тех, кого приручили», — бормочет наводчик Саня. Я не хочу, чтобы меня приручали. Мне не нужно их имя. Дрожь пробирает трехслойную броню. Но Марк не пишет ни имен, ни стихов, ни лозунгов. Пока парни грузятся, пока длинноногий Яр зачем-то заглядывает в церковь, по-хомячиному фыркая от запаха гнили, командир рисует белым на черном моем боку. Мне щекотно, краска скользкая, точно смазка, однако сцепляется с той, которой после пожара наново меня перекрашивали, проникает в зернистость, и является смешная зверушка на задних лапах. Горностай.
Солнце выпустило из-за туч золотую прядь, краска быстро сохнет под нею. А командир открыл на выносном дисплее карту, и грузит экипаж:
— Наша задача — в течение трех суток пройти вот этот квадрат… Дай увеличение (я слушаюсь). Выйти на высотку М11, кажется, местные зовут ее «Воронья», и поразить условного противника.
— Просто, как совой об пень, — бормочет наводчик. — Эскурсия.
— Ну-у, — Яр взбивает чуть отросшие золотящиеся волосы, — лучше, чем под мудрым руководством Сосина Т. Г. красить в штабе перегородки. Или там печатать «Сим удостоверяется…»
— Нам поручено опробовать его после ремонта, — Коля, водитель, осторожно проводит рукой по горностаю. Не бойся, краска уже высохла.
— После ремонта? — белые Санины бровки удивленно ползут под челочку. — Я думал, он новенький.
— Ду-умал… — ворчливо тянет Яр. Наклоняется, разбирая закорючки на рамке дисплея. — Знаете, ребята… — голос заряжающего неожиданно глохнет. — Это тот.
Он так выводит это «тот», что у них мгновенно потеют ладони. А у меня возникает ощущение, будто масло протекло сквозь микронные зазоры в броне. Словно я тоже вспотел.
— Какой это «тот»? — переспрашивает Саня. Он с его гитарой, должно быть, заводила, огонек. Несмотря на прыщи и веснушки, должен нравиться девочкам, а не разбираться в истории танковых сражений. О чем я думаю…
— Тот, что у речек Туманки и Белогривой. Принял бой против антитезиса.
Я вздрагиваю изнутри. Я, как наяву, вижу золотящийся березами и краснеющий осинами и кленами обрыв. Запах корицы, воды и сентябрьского, уже холодного тумана. Земли, взрытой траками. Масла, металла… Угол наклона был чересчур велик, я оседал на зад, как норовистый конь, впивался гусеницами в жирную, смешанную с палой листвою землю… подминал на ходу тонкие стволы… сползал. Рядом так же осторожно ползли «Тинтагель» и V-14. Чуть подальше утюжили рощу ТЕР-900 и «Чешир». В долине…
Санька свистит. Горностай на моем боку подпрыгивает.
— Дурная примета, да? Если прежний экипаж погиб?
Соболиные брови Марка устремляются к переносице, алый рот делается неожиданно узким и упрямым.
— Отставить, — говорит Марк.
— А что… могли бы отдать его в переплавку.
— Заткнись, — Коля-водитель морщится и трет зарастающий подбородок. При армейской дисциплине, видно, разоряется на лезвиях.
— Почему? — серые глаза Игоря-Яра кажутся удивленными. По сердцебиению и запаху определяю, что только кажутся.
— Потому что в нем тонкой электроники больше, чем во всей твоей голове, — отрезает за Колю командир.
Яр заразительно смеется.
— По местам.
Механик-водитель располагается впереди и справа, Марк занимает место в башне справа, впереди него наводчик, слева заряжающий. Мир трогается с места и утекает назад скользкой лентой дороги. Церковь еще какое-то время видна на окоеме, потом ее заслоняет березовая роща, машет на прощание желтой косынкой поредевшей листвы. Осень загостилась в этом году, но скоро ляжет снег. Я это знаю. И урчание разогретого мотора, шипящее вращение гусениц не могут заглушить запах близкой зимы.
— Интересно, о чем он думает? — сквозь наушники доносится до экипажа.
— Кто?
Заряжающий поясняет:
— Ну эта, тонкоэлектронная консерва, пугало железное.
Саня воспроизводит звук сердитого плевка.
— Вы дурак, Яр, — безупречно вежливо отвечает командир.
И он прав. По большей части я состою из титановых сплавов и кералитового покрытия, железа во мне совсем немного. Снаружи на башне хихикает горностай.
— Перестань трястись, — заявляет он мне тонким и нахальным голоском.
— Это вибрация от двигателя.
— Зануда! Я же упасть могу, — зверек вцепляется в броню лапками и даже зубами. Мне щекотно от прикосновения. Разве рисунки оживают? Должно быть, это остаточное напряжение. Надо просканировать цепи. Какое-то время горностай ведет себя спокойно — рисунок и рисунок. А потом опять перебирает лапками и потягивается:
— Остановись! Я голодна.
Взбегает на закрытую крышку верхнего люка, стоит, смешно дергая усами, постукивает хвостом. Я разглядываю ее перископом.
— Ну, когда ты остановишься? — она уже сердится, но соскочить на ходу боится.
— Ты самка?..
— Я горностаюшка. Только титановый осел вроде тебя мог счесть меня мужчиной. Ты остановишься или нет? Бисмарк недоделанный.
Под пальцем Коли сама собой утопает клавиша тормоза. Бисмарком меня еще никто не называл. Откуда это взялось в ее маленькой голове?
— Какие они были? Ну, твой первый экипаж?
— Не спрашивай. Это дурная примета.
Никого, кроме Мишки, не помню.
— Вы странные существа, — смеется горностаюшка. — Когда я голодна, я ем. Когда я хочу любви, я ищу себе пару. И не подвожу под это никакой философской базы.
— Что? — я удивленно мигаю фарой.
— Мы же одно и то же, — спокойно отвечает горностаюшка. Я от тебя умных мыслей нахваталась — как блох. И краска пристала… — она сердито облизывает черный кончик хвоста.