Страница 1 из 8
Глава первая
Вниз и вверх!
1
Холст обрывается грубо обрезанный.
Старый рисунок давно часом съеденный – служит теперь ширмой в комнате, где слишком много бывает мужчин.
2
Ночь над Чемульпо разрывает девичий визг.
Корабли на приколе отвечают долгим гудком пожарной тревоги.
Лай откормленных собак будит корейский порт.
Цветник госпожи Дома Пионов покидает заведение в спешке. На землю сыплются лепестки пламени.
Аромат пожара приманивает жужжащих тележками мародёров.
Шлюхи с зарёванным гримом тянут копченый скарб на горбу. Под светом газового фонаря утончённые бутоны Дома Пионов распускаются придорожными сорняками.
Алая роза расцветает над городом – вспыхивает черепица на кровле пагоды.
Треск!
Жар.
Вой госпожи, потерявшей бордель – лучший из худших в Азии. Злые шутки посетителей на всех европейских языках.
Звон каланчи.
Пожарная команда тянет брезентовые рукава и любуется заревом.
На землю ложится тень чернее вороньего крыла —
на крыше объятой пламенем стоит человек —
моряк российского военного флота —
Чай Готтофф,
тщетно пытается раскурить китайскую трубку от тлеющего рукава.
Он очевидно пьян, но факт игнорирует.
Ветер треплет его фигуру. Огненный шторм рисует ему кроваво-золотые крылья за спиной. Люцифер в аду грызёт ногти от зависти.
Моряк возносится одним шагом в пустоту, в которой отчётливо видит трап в небо и летит вниз.
Девушки на земле визжат и широко открывают глаза, чтобы впитать каждый миг падения русского.
Земля свистит в лицо Готтоффу. Он всё ещё пытается раскурить трубку.
После полуденного ливня земля мягка, ровно настолько, чтобы моряк не умер от удара сразу.
– Живой! – слышит Готтофф свой собственный голос и через мгновение глохнет от хруста коленных суставов.
Зрители не спешат на помощь. Хозяйка указывает на Готтоффа полицейским, как на поджигателя.
3
Готтофф на операционном столе. Керосиновые лампы качаются под потолком. Черти пляшут вокруг стола с ножами и пилами. Лица прячут за белыми масками. Один из них наклоняется к лицу моряка и медленно выцеживает по слогам:
– Служить хотите? Дальше? На флоте?
– Нет, – шепчет ему Готтофф, не имея сил лгать.
– Ну-с…
Доктор терзает ноги ланцетом, как чайка раненую нерпу клювом.
Чай хотел что-то спросить, но это что-то куда-то пропало…, и он заглянул под стол в его поисках, но там было только море, бескрайнее синее-синее, чёрное море…
Готтофф уснул первый раз на этой неделе тихим сном.
4
Пять дней спустя, Чай выслушал приказ о своей демобилизации, затем подтянул одеяло до подбородка и нашёл свои ноги, там же где и всегда, в бинтах и гипсе.
– Я в детстве тоже всегда коленки бил.
Унтер, зачитавший приказ поддержал разговор:
– Хотели отнять ноги, да доктор молодой настоял оставить. Ты подумай, надо они тебе?
– Подумаю, – пообещал Готтофф.
Унтер наклонился и вытянул из-под койки, на которой лежал Чай – деревянную тачку без бортов, на низком ходу, с каучуковыми колёсами.
– Езжай домой. Более ты не ходок. Ноги у тебя теперь только для формы, содержания в них никакого. Сам потом попросишь отрезать, да только с тебя уже тогда меньше десяти рублей не возьмут.
5
Крейсер ушёл с утренним приливом в море.
Не занятые на вахте моряки стояли на корме, сплёвывали за борт и дразнили акул.
С пристани им отчаянно махал бескозыркой Готтофф. Моряки кричали ему вдохновляющие ругательства, а он утирал глаза и жевал губы, чтобы не расхохотаться от радости возвращения домой.
6
Необъятна Россия. А ещё более велика она, когда преодолеваешь её без копейки в кармане да на инвалидной тачке. Миллионы вшей успели вывести своё потомство, умереть и вновь родиться в складках бушлата моряка.
Родное Междуречье – город N. Старинные бейшлоты сдерживают пять рек, как обручальные кольца блудливые пальцы. Город в ладони Водяного – живёт посреди почерченной реками низины.
От воды в город по утрам заходит туман, залезает детишкам под одеяло и сводит животики уличным холодом. Детишки кутаются в одеяло и в школу идти не хотят.
Вотчина встретила Готтоффа негодующе. Его никто не ждал, а он явился.
Невеста уже давно променяла белую фату на чёрное платье вдовы, и законно спала на печи с его младшим братом.
Демобилизованному моряку показали первенца, сладко спящего в люльке, выдали пятак на водку и пригрозили топором, если он, такой дурак, ещё раз завернёт к родному дому.
Чай пятак взял. Невесту проклял шёпотом, чтобы не дай Бог не услышала. Брату ткнул дулю в физиономию и долго-долго так её держал, а потом быстро-быстро покатил свою тележку прочь. С его уходом всем стало легче дышать в доме, а ребёнок разорался, как сглазили.
7
Тележка тарахтела и подпрыгивала на булыжниках мостовой, проваливалась в вымытые дождями ямы, облаивалась злыми псами и, в конце концов, грозилась рассыпаться в щепы, только бы не возвращаться обратно в Корею.
Старый город. Торговые ряды. Собор. Сквер. Берёзы белые…
Оркестр в кованой беседке играл мелодию, не вызывавшую желания вальсировать барышню, зато идеально подходившую к пьянству или драке.
Чай пил мелкими глотками содержимое фанфурика и выбирал противника себе по росту. Кроме таксы жены почтмейстера, подходящих спарринг партнёров не находилось.
– Позвольте!
Сапоги городового (постового полицейского стоящего на пересечении дорог памятником тишины и порядка и выглядывающего на четыре стороны своих коллег в точно такой же позе, за тем же самым занятием) преградили обзор Готтоффу. Сам полицейский возвышался над моряком восклицательным знаком. Глазами, усами и золотым зубом требовал паспорт.
В начищенных детским трудом голенищах сапог отражалось карикатурное изображение Чая. Городовой аккуратно отодвинул ногой от себя тележку с калекой и стал читать паспорт.
– В городском саду не положено попрошайничать! – внушал постовой, разглаживая усы, – Здесь господа изволят прогуливать благородных животных, а ты у них между ног болтаешься…
Полицейский осёкся, перечитывая одно и то же слово в казённой бумаге. Сначала он стал явно шевелить губами. Затем читал слово по слогам, помогая себе как указкой указательным пальцем и наконец, сорвал с головы фуражку, рванул ворот мундира и всхлипнул. Тележка с моряком подпрыгнула в воздух на целый локоть. Это городовой бухнулся на колени перед моряком:
– Прости, Христа ради! Прости!
Тут же собралась толпа зевак. Постовой мгновенно встал, наглухо застегнулся, одним взглядом по сторонам выжег все воспоминания о свое секундной слабости у окружающих. Но как пуговица, не желавшая более лезть в петлицу, а оборвавшаяся упала долу, так и голос городового сорвался: