Посланник Бездонной Мглы

Им назначили для ночевки пропахшую плесенью развалюху, догнивавшую поблизости от судного места. Правда, Гуфу, Торка и Витязя хотел зазвать к себе Предстоятель, но, выслушав вежливый отказ, не стал уговаривать строптивцев. Хотят спать без удобств и почета? Пусть. Каждый волен сам лишать себя радостей жизни – другим останется больше.

Наконец-то Ларда и Леф оказались рядом. В хижине было слишком темно, чтобы присутствие прочих могло как-то стеснять, а потому появилась наконец возможность поговорить. Но оказалось, что говорить ни о чем не хочется, и даже смотреть друг на друга не хочется, а хочется только прижаться друг к другу и молчать.

А за шаткими дырявыми стенами бродили копейщики Предстоятеля, дюжие верзилы-послушники, мужичонки-распорядители… Тех, кто приехал держать ответ перед Судом Высших, обычай велит охранять от возможного покушения обвинителей-жалобщиков. Той ночью обычай соблюдался ревностно. Даже как-то слишком уж ревностно.

Занятый Лардой и своими невеселыми мыслями, Леф не сразу обратил внимание, что чавканье, бормотанье, вздохи окружающих сменились разноголосым храпом. Спят? Да. Вповалку, чуть ли не один на другом. Старый Фын уснул, обмакнув бороду в недовыхлебанное варево, и сыновья его уснули, и даже Торк обмяк, уткнулся лицом в колени. А Гуфа не спит, она неслышно шепчется с Нурдом. И Ларда не спит.

Ведунья поднялась, смутной тенью выскользнула наружу. Витязь двинулся следом, однако из хижины выбираться не стал. Он привалился к стене возле незанавешенной черноты выхода, и ладонь его неторопливо оглаживала рукоять привешенного к поясу голубого клинка.

Леф, в душе которого затрепыхалась какая-то смутная, ему самому непонятная надежда, впился глазами в Нурда, но ничего, способного оправдать подобное внимание, не происходило. Ну, надоело Витязю дышать смрадом переполненной людьми хижины, захотелось выполоскать грудь ночной свежестью… Ну и что? А Гуфа… Да мало ли зачем понадобилось ей выйти? Очень даже простое и понятное дело…

Старуха вернулась довольно скоро. Как только она переступила невысокий зашарканный порожек, Нурд шагнул в темноту, будто в воду кинулся. Показалось Лефу, или снаружи лязгнуло, взблеснуло, словно бы Витязь, выбравшись из-под кровли, сразу же оголил клинок?

Гуфа коротко глянула на Ларду, потом на Лефа; как-то странно качнулась, будто бы хотела подойти к ним, но раздумала, не подошла.

– Уходите, – сказала она, и голос ее дрогнул. – Постарайтесь скорее добраться до Лесистого Склона. Ты ведь знаешь, какой дорогой надо идти, маленькая глупая Ларда… Вы домой не суйтесь. Дожидайтесь меня возле моей землянки. – Старуха тяжело опустилась на пол, сжала щеки ладонями. – Ну, чего же вы ждете? Кто-нибудь успеет проснуться, и Нурду придется замарать клинок в человечьей крови – вы этого ждете?! Уходите же!

Когда Леф, торопливо пробираясь к выходу, поравнялся со скорчившейся старухой, та отобрала у него виолу и, ворча, сильно толкнула в спину – торопись, мол, а о певучем дереве и без тебя позаботятся.

Переступая через порог, парнишка оглянулся. Костер почти что погас, только крохотные багровые пятнышки суетились в куче обгорелого хвороста. Гуфино лицо растворил сумрак, оно казалось плоским обрывком черноты, и Лефу почему-то стало очень жалко ведунью. Почему? Куда уместнее было бы пожалеть себя или Ларду…

– Спасибо, добрая Гуфа, – тихонько проговорил он.

В ответ послышался короткий сдавленный всхлип.

11

Лефу очень хотелось выспросить, куда же это ведет его Торкова дочь, но стоило лишь заглянуть в насупленное девчоночье лицо, увидеть окаменевшие скулы, темные пятнышки на искусанных губах, и всякое желание приставать исчезало. Захочет, так сама объяснит. А может, и без ее подсказки удастся понять?

Но нет, понять не удавалось.

Сперва (ну, тогда, ночью, едва успев выбраться из хижины) Леф воображал, что они просто запрягут вьючное и поедут назад тем же путем, которым добирались в Жирные Земли.

Но Ларда даже посмотреть не захотела туда, где черными глыбами угадывалась во тьме спящая умаявшаяся скотина. Незнакомым, бесшумным и плавным шагом (будто бы не шла она вовсе, а невесомой тенью скользила над верхушками трав) девчонка двинулась в ночь, шепотом приказав не отставать и быть повнимательнее.

Дважды им пришлось пробираться между спящими мужиками, и Леф бы обязательно наступил на кого-нибудь, но Ларда вовремя вцеплялась в непривычного к ночной ходьбе паренька и проводила через опасные места, чуть ли не собственными руками переставляя его неуклюжие ноги. Потом прямо перед ними невесть откуда возникла огромная фигура. Это было так неожиданно, что оба они даже не почувствовали ничего, просто оцепенели на миг, а когда сумели, наконец, испугаться, то оказалось, что это Нурд. Он молча сунул в Лардины руки увесистый кожаный тючок, едва ощутимо похлопал Лефа по спине и сгинул в сумрак так же непостижимо, как возник из него.

Больше в эту ночь им никто не встречался.

А потом было пасмурное утро, и обалдевший от усталости и переживаний Леф вдруг обнаружил, что идут они теперь по извилистой узкой расселине в скалах и что расселина эта все ощутимее задирается вверх. Через несколько мгновений Ларда велела ему отдыхать, а сама торопливо отправилась дальше и вскоре скрылась за обломком скалы.

Отдыхать – это хорошо. Леф попробовал сесть на случившийся рядом невысокий валун, но то ли измученное тело окончательно отказало в повиновении, то ли валун загадочным образом сам вывернулся куда-то… В груди мучительно трепыхнулось, на мгновение возвратилась ночная темень, и парнишка вдруг осознал себя лежащим на занесенных бурой пылью камнях. Вяло шевельнулась мысль, что нехорошо так, стыдно, что надо бы подняться, покуда не возвратилась Ларда, – шевельнулась эта самая мысль и тут же куда-то сгинула.

Ларда не появлялась довольно долго. Во всяком случае, Леф успел обсохнуть, а руки и ноги его прекратили трястись – кажется, они вновь обрели способность сдвинуть своего хозяина с места. Парнишке опять стало казаться, что надо как можно скорее сменить позу на более приличествующую отважному и сильному воину, но тут щебень захрустел под торопливыми шагами Торковой дочери. Она не спотыкалась, не запиналась – ступала упруго и твердо, словно бы вся усталость, сколько полагалось ее на двоих, почему-то решила прилепиться к одному только Лефу. Тот всхлипнул тихонько, переживая свое ничтожество (которое, по его мнению, даже рана не могла оправдать), и… и заерзал, умащиваясь поудобнее. Раз уж все равно опозорился, так какой смысл вставать?

Ларда, впрочем, и виду не подала, что заметила Лефову беспомощность. Она присела на корточки, завозилась у подаренного Витязем тючка, потом, осторожно перевернув парнишку на спину, сунула ему в руку кусок как-то странно приготовленного мяса. Вот это оказалось кстати. Отдирая зубами жесткие потрескивающие волокна, Леф чувствовал, что тело его стремительно обретает силы, утерянные, казалось, если и не навсегда, то очень надолго.

Торкова дочь тем временем, почти не жуя, проглотила такой же кусок и снова вернулась к тючку. Обсосав пальцы, Леф забарахтался, приподнялся на четвереньки, с надеждой заглянул через Лардино плечо: может, еще дадут? Но нет, больше мяса в тючке не было. Там были связки вяленых белесых кореньев и крохотные горшочки с неприятно пахучими снадобьями, которые, скорее всего, к еде отношения не имели.

Леф разочарованно вздохнул, сел, обхватил руками колени, недоуменно вслушиваясь в невнятные девчонкины восклицания. Ишь, рада, будто кусок железа нашла… Чему она так радуется?

Были у Ларды причины для радости, были. В бегстве, имея на попечении непривычного к дальним переходам, да еще к тому же раненного, не больно-то поохотишься – тут ведь каждый миг ценен. И снеди с собой много не возьмешь: лишняя тяжесть страшней погони. А Нурдовы подарки позволят не менее двух дней обманывать голод и сберегать силы. Вот только… Откуда у Витязя оказалось такое? Не всегда же он таскает с собой подобные редкости! А тут будто заранее знал, какая случится надобность… Или это не он, а Гуфа? Все равно непонятно…