Страница 15 из 40

Внутрилагерная война между "идейными" и "отколовшимися" ворами в
период 1947-1953 гг.

Герман Сергей Эдуардович

Но воровская среда не приняла их. Воры-старой формации рассматривали всех воевавших воров, независимо от того на чьей стороне они воевали, как сотрудничавших с государством, как изменников, «ссучившихся». В условиях военного времени было урезано и без того крайне скудное снабжение тюрем. Логично, что воры, не отступившие от «воровского хода», были крайне обозлены на «сук», возвращавшихся в лагеря. Среди возвращавшихся с фронта «блатарей» было немало уважаемых воров, которые поначалу рассчитывали на понимание со стороны «законников», однако, воры не приняли «вояк» обратно, исключив участие последних в «сходках», «съездах», «правилках», как грубо нарушивших уголовные традиции и обычаи.<a class="sdfootnoteanc" href="#sdfootnote43sym" name="sdfootnote43anc">43</a>

В. Шаламов так описывает обычную «встречу фронтовика»: «Ты был на войне? Ты взял в руки винтовку? Значит, ты – сука, самая настоящая сука и подлежишь наказанию по закону. К тому же ты – трус! У тебя не хватило силы воли отказаться от маршевой роты – взять срок или даже умереть, но не брать в руки винтовку»<a class="sdfootnoteanc" href="#sdfootnote44sym" name="sdfootnote44anc">44</a>.

Воровской мир не стал принимать во внимание геройское прошлое фронтовиков и отвоевавшихся «штрафников» встретили крайне агрессивно. Формально они отстаивали незыблемость воровских «понятий». Вор никогда не должен брать оружие из рук властей. Любой, нарушивший этот закон, является отступником, для которого не может быть никаких оправданий. «Истинные воры» заявляли, что «штрафники» проявили малодушие, не захотев переносить тяжести лагерной жизни и фактически превратились в «холуев» властей, подчинившись людям в погонах — и не имело значения, в милицейских или в военных.

На самом же деле здесь в большей степени имела место обычная борьба за власть в уголовном мире. Лагерные «законники» получили удобный повод, чтобы исключить своих нестойких собратьев из «элиты» уголовного мира, лишив их привилегий — не работать, жить за счёт «фраеров», быть безраздельными хозяевами в лагерях.

И дело было совсем не в том, что они взяли в руки оружие («воровской» мир при необходимости «прощал» и более серьёзные отступления от своих «законов» и «понятий»). У бывших воров появился достаточный повод для того, чтобы возненавидеть законных. Как же так? Они должны были быть среди тех, кто правит в «запроволочном государстве», а им всем сказали, «Отныне вы все мужики и фраера. Ваше место у сохи<a class="sdfootnoteanc" href="#sdfootnote45sym" name="sdfootnote45anc">45</a>».

Необходимо также учитывать, что в голодное послевоенное время каждый кусок был на счету. Ресурсов военного Гулага оказалось совершенно недостаточно для того, чтобы обеспечить привилегированные условия отсидки всем потенциальным претендентам.

И принимать лишние рты в «блатную» компанию (пусть даже рты «воровские») означало отдать своё и потуже затянуть пояс. Так не проще ли за счёт прибывших увеличить не число «честняг», а ряды «пахарей»? Вот здесь и вспомнили «праведные каторжане» о «святых традициях истинных воров».

Бывших воров это не устроило и тогда криминальная элита Гулага встала на путь саморегуляции, т.е. физическое или статусное уменьшение популяции конкурирующих хищников. Это означало, что в послевоенном ГУЛАГе началась настоящая борьба за власть над зоной.

Бывшим фронтовикам из числа «воров» в силу своей многочисленности и поддержки со стороны лагерного начальства не составило труда потеснить старых законников.

Благодаря боевому опыту, «духовитости» и «куражу» «штрафники» резко выделялись на фоне других «воров».

Здесь важно вспомнить, что еще до начала «сучьей войны» в «законах» уголовного мира появились определенные изменения. Безусловно, они не затрагивали главного принципа — «Вор ворует, фраер пашет». Но в отношении лагерной жизни они приняла более гибкий характер. Теперь уже «блатному» дозволялось выходить на работу. Правда, «не в тепло», не в «зоне», не на привилегированные хлебные должности- учётчика, повара, нарядчика, коменданта, а на общих работах вместе с основной массой арестантов — на лесоповале, рытье траншей и пр. Конечно, при этом сам «вор», «блатной», как правило, не «пачкал рук» тачкой или лопатой, ему просто приписывали норму выработки. Однако, во всяком случае, он создавал видимость, обеспечивая показатели вывода на работу для начальства.

Но даже эти уступки под воздействием обстоятельств многие представители «блатного братства» считали недостаточными. Они полагали, что не вполне разумно, сделав первый шаг, не сделать второй. А именно: если уж «законному вору» всё равно теперь разрешалось выходить на общие работы, нужно пойти дальше. «Воровской масти» должны принадлежать все более или менее значимые, «хлебные» арестантские должности также и внутри «зоны» — коменданта, нарядчиков, хлеборезов, банщиков и и т. д. То есть тех, кого само арестантское сообщество называло «придурками», которые умеют устроиться в жизни за счёт большинства зэков, «пашущих» на тяжёлых работах.

Однако этот шаг предполагал обязательное сотрудничество с «ментами», с «вертухаями» — с лагерным начальством. Но «закон» устанавливал совершенно определённо: никаких дел, соглашений или компромиссов с ними — ни в «зоне», ни на воле.