Солнцеворот

Тишина.

Мэролл вонзил меч в землю и, поднатужившись, разорвал путы на руках. Стянул повязку с лица и посмотрел на копошащихся вокруг поверженных бойцов.

— Будь это меч на крови — вы были бы уже мертвы, — сказал он.

— А тот из них, кто не остановил бы сердца, убил бы тебя, — произнес с легкой издевкой знакомый голос.

Мэролл резко повернулся и немедленно преклонил колено.

— Ваше величество…

Король Эрлот стоял неподалеку, положив руку на загривок вороного коня, и улыбался, наблюдая за тренировкой. Как он сумел подобраться незамеченным? У Мэролла глаза были завязаны, но ведь и остальные будто только что его заметили, пучат глаза и падают на колени.

— Поднимитесь, — приказал Эрлот. — Мэролл, ответь на вопрос. Как бы ты поступил, если бы дрался с людьми?

Выпрямившись перед королем, Мэролл ответил:

— Точно так же, ваше величество. Разве что не стал бы тратить время на танцы и убил их гораздо быстрее.

Он помнил, как манил его этот шаг к Реке, после которого всё бы закончилось быстро и страшно.

Эрлот кивнул в легкой задумчивости.

— Значит, в какой-то мере люди — более опасные соперники… Что ж, справедливо. Когда ты собираешься обучить этому остальных?

— Этому не получится обучить, — развел руками Мэролл. — Я показываю им путь, а как далеко по нему зайти — это лишь от них зависит. Сражения вслепую — первый шаг.

Во взгляде Эрлота промелькнуло одобрение. Король отстегнул от пояса ножны с мечом и бросил Мэроллу. Поводья передал ближайшему из вампиров.

— С твоего позволения, я тоже преподам один урок. Не скажу, что его смогут понять все, но если хотя бы ты разберешься, что происходит, я буду считать урок удачным.

Мэролл поклонился. Он не столько соглашался с Эрлотом, сколько показывал, насколько он, Мэролл, ничтожен, чтобы спрашивать у него разрешения на что-либо.

Однако Эрлот не стал ждать. Всколыхнувшийся ветром плащ его застил на миг солнце. Мэролл выпрямился и сдвинул брови в недоумении.

Эрлот шел к Храму. Один, без оружия, быстрым шагом. Шел навстречу верной смерти, навстречу берсерком, уничтожающим без разбора всех и каждого, кто смел приблизиться к непонятной этой святыне.

Вампиры сгрудились вокруг Мэролла, с молчаливым благоговением наблюдая за деянием короля. Многие здесь помнили, каково это — сражаться с берсерками. Другие хорошо знали их рассказы.

Вот Эрлот переступил ту незримую черту, и случилось то, чего ждал Мэролл. Берсерки пришли в движение. Редкая цепь, окружившая Храм, резко сжалась. Что это было? Полёт? Бег? Не понять. Как будто чья-то рука, столь же гигантская, сколь и незримая, переместила берсерков, и вот они уже стоят все против одного Эрлота.

Он остановился. Стоял на таком расстоянии от них, на котором смерть уже была неминуема. Но смерти не было. Казалось, Эрлот что-то говорит берсеркам. А может, просто стоит? Не разобрать отсюда.

Вдруг они опять зашевелились. Дернулись и поплыли, будто незримое течение увлекало их.

— Мать твою, — пролепетал кто-то над правым ухом, и Мэроллу оставалось лишь согласиться.

Берсерки плыли над землёй, не шевеля ногами. Они приближались.

— Что делать, командир? — волновались над левым ухом.

— Ничего, — сказал Мэролл.

Им — ничего. Он, возможно, сумеет пережить атаку берсерков, но не они. А ещё Мэролл не хотел верить в то, что Эрлот нанесет такой удар. Доверие к королю было одним из столпов существования Мэролла.

— Разойтись!

Вампиры прыснули в стороны, армия раздалась, пропуская вперед отряд берсерков. Они проплыли мимо. Пять десятков живых мертвецов с пустыми глазами и лицами, похожими на мраморные. Вечностью пахло от них. Силой и какой-то запредельной свободой.

Многие с облегчением выдохнули, когда берсерки удалились в направлении города. Но не Мэролл. Он, едва проводив взглядом последнего, повернулся к Храму и успел заметить, как далекая черная фигурка исчезает в дверях.

— И что значит урок, командир? — спросили у Мэролла.

Он помолчал, сомневаясь, стоит ли давать ответ. Мэролл понимал, что и как сделал Эрлот и восхищался им. Ему хотелось бы разделить восхищение с целым миром. Но кто из этих вчерашних людей сумеет понять, оценить произошедшее? Долго придется разъяснять, долго придется учить, прежде чем до них дойдет хотя бы тень откровения.

Пока же Мэролл сказал лишь:

— Он — один из них. Сильнейший из берсерков, сохранивший разум.

Эрлот поставил ногу в черном ботинке на белую ступеньку Храма и на мгновение остановился, любуясь этим контрастом. Сколько времени потеряно, сколько тревожных мыслей зазря терзали голову и душу. И кто бы мог подумать, что разговор с Кэлпотом так резко расставит всё по местам.

«Всё слишком легко, всё слишком неправильно!» — надрывалась его душа до последних мгновений, пока разум, лишенный узды, готовился изменить мир раз и навсегда. Эрлот не был повелителем с рождения. Он мог отдавать приказы, он мог вселять ужас и вызывать уважение, мог даже плести интриги и стравливать подданных между собой. Но при всём при этом он не чувствовал себя истинным лидером, за которым пойдут лишь потому, что он такой, а не потому, что он помахал перед носом пробиркой с кровью.

Эмарис был и остался настоящим королем. Эрлот убил бы любого, кто сказал бы так — просто потому, что это необходимо — но сам спокойно себе признавался в этом. Эрлот — не король, Эрлот — воин. Даже не полководец — воин. Его настоящее место — в первых рядах. Упоение битвы, кровавые вихри и огненные смерчи.

Но битвы не было, и её стоило придумать. Эмарис замкнулся в себе и перестал двигать подчиненный ему мир вперед. Эрлот первым почуял опасность и сделал свой ход. А как только сделал — с ним заговорила Река.

Он поднялся по ступеням, миновал колоннаду и прошел внутрь Храма. По белому мрамору растянулись разноцветные пятна от витражей. Они тянулись к центру помещения, но, не доходя до изваяния, прерывались, будто боясь осквернить своей аляповатостью облик прекраснейшей из женщин.

Эрлот шагал, глядя в такие живые глаза статуи, и сердце его билось едва ли не впервые за тысячелетия… Нет, не впервые.

Он сбился с шага, пораженный воспоминанием, которое не посещало его давно, которое он вырезал из памяти.

«Зачем ты это сделал? — спрашивал Эрлот снова и снова, с удивлением вслушиваясь в звук собственного голоса и не понимая смысла произносимых слов. На руках у него надрывалась новорожденная девочка, унаследовавшая имя матери. — Зачем, Эмарис?»

Король молчал. Король не мог заставить себя взглянуть на дочь, и Эрлот качал её на руках.

Беременность держалась в тайне. Девять месяцев королева пряталась от досужих взглядов — не так уж долго для тех, кто живет с начала времен. Новость застала Эрлота врасплох. Гонец вырвал его из дома, отказавшись что-либо объяснять. Эрлот кипел от гнева, но увидел окровавленные простыни, и в душе стало пусто. Принцесса Ирабиль лежала на его руках, заливаясь слезами. Нелепый сморщенный комок плоти.

«Ты ведь знал, что так все будет, Эмарис!» — кричал Эрлот, пытаясь разбудить в себе хоть что-то — гнев, ненависть, скорбь… Ничего. Тогда, в нелепом порыве, запустил сердце. С первым толчком крови слезы потекли из глаз, вымывая из сердца невыносимую боль.

Горе оказалось слишком сильным, и Эрлот вновь запретил сердцу биться.

«Нужна кровь, — сказал он, не глядя на друга. — Она не справится с пробиркой. Приведи кого-нибудь из прислуги. Пусть прихватят острый нож…»

«Можно дать ей молока», — прозвучали первые слова отца о дочери.

«Эмарис, не сходи с ума! — Эрлот повернулся к нему. — её сердце не бьется, её глаза черны, как уголь. Она мертва, и неизвестно, сможем ли мы когда-нибудь научить её жизни. Что она будет делать с этим молоком?»

Эмарис, шатаясь, пошел к двери выполнять приказ своего лорда. Убедившись, что дверь закрыта, Эрлот поднял девочку на вытянутых руках. Смотрел на сморщенное бледное лицо, на искорки, вспыхивающие в глубине черных глаз. Принцесса Ирабиль… Хотелось свернуть шею этому нелепому существу, а потом бросить в камин. Сжечь последнее напоминание о королеве, и будь что будет.