Солнцеворот

Но Кастилос подошел ближе, и стало ясно, что ничего общего со стройной фигуркой принцессы у этой бесформенной кучи нет. Кастилос ускорил шаги. Куча зашевелилась, выпростала руку из складок темной одежды. Старая, сморщенная рука, такое же лицо. Старушка? Та загадочная старушка, о которой говорила Ирабиль?

Сердце заколотилось, и Кастилос перешел на бег. Уж со старушкой-то он как-нибудь управится, лишь бы поздно не было.

— Вернулся, добытчик? — прокрякала старушка. — Нагулялси?

Будничный тон заставил Кастилоса остановиться. Он стоял в трех шагах от старушки и смотрел, как та покачивает в воздухе ладонью. Казалось, к пальцам привязаны невидимые нити, которые заставляют плясать двух жирных серых зайцев. Зверьки подпрыгивали, суетились, бегали друг за другом, но не могли — или не хотели? — отойти от старушки.

— Ты кто? — тихо спросил Кастилос. — Где…

— В доме красавица твоя, не бойся, ничего ей тут не сделается, — улыбнулась старушка. — Я уж ухожу, дел-то у меня невпроворот. Посижу вот на дорожку, да и поползу потихоньку. Годочки-то мои древние…

Зайцы плясали и плясали. Иногда рука старушки опускалась, и тогда они замирали, позволяли себя гладить, прижимали уши и что-то лопотали на своем заячьем языке.

Кастилос заставил себя отвести взгляд, посмотрел на лицо старушки, сокрытое в тенях. Будь перед ним вампир, он бы почувствовал. И он чувствовал что-то отдаленно похожее на вампира, и столь же отдаленно — на человека.

— Кто… Вы? — прошептал Кастилос, и старушка улыбнулась:

— Не признал, милый? Ну ничего, Река принесёт — Солнце обсушит. Вспомнишь. А пока — возьми-ка, порадуй сестричку.

Старушка протянула ему обоих зайцев, которые замерли в её руках, будто всю жизнь готовились к этому моменту. Кастилос принял дар. Глядя старушке в глаза, двумя быстрыми движениями свернул две крохотные шейки, почувствовал, как дрогнули и обмякли тела.

— Вона какой стал, — прошелестел голос старушки из глубокой тени, скрывшей её. — А раньше — плакал…

— Стой! — выкрикнул Кастилос, шагнул вперед, вытянул руку, но ладонью лишь разогнал непонятную тьму. Прянул на скамейку лунный свет. Старушки не было.

— Ты чего кричишь? — В окно высунулась принцесса Ирабиль в каком-то непонятном белом одеянии, сверкающем в свете луны. — Ого! — Увидев зайцев, она улыбнулась, и глаза её засверкали. — Получилось? Здорово! Давай сюда. Да ты заходи, я тебе такое расскажу! Акра жива, представляешь?

— Акра? — переспросил Кастилос, отдав зайцев.

— За-хо-ди! — велела принцесса и скрылась в окне.

Кастилос вдохнул, заставляя биться сердце, и пошел к двери. Того, что он сейчас чувствовал, не смог бы объяснить даже сам себе. Тревожно было. Как будто собиралась буря.

XI

Прикажи им

Атсама сказала, что церемония заключения Союза пройдет во дворце, и Арека не могла скрыть от самой себя благоговейного трепета. Да, она уже несколько лет жила в крепости, в комнате самой принцессы. Но дворец — это нечто иное. Крепость возвышалась посреди пустоши символом угрозы и силы. Дворец утопал в зелени садов. Арека лишь раз видела его издалека, упросила Атсаму пройти мимо. Внутрь тогда не пошли — дворец охранялся, а Атсама не торопилась лишний раз мозолить посторонним глаза своей «дружбой». Но даже этого взгляда издали хватило, чтобы запечатлеть в памяти необычное здание, увенчанное, будто короной, цилиндрическим строением, блестящим в солнечных лучах.

«Там проводили советы, — пояснил Атсама. — Там когда-то приняли решение сделать Кастилоса герцогом. И кое-кому это не понравилось…»

Разок они обсуждали, как бы всё сложилось, предоставь Эмарис возможность Эрлоту стать герцогом в обход Вэссэлота. Атсама пожимала плечами:

«Никто не знает Эрлота. Даже он сам себя не знает. Может быть, он бы притих ненадолго, но потом обязательно устроил бы что-то этакое. А может, нет… Не знаю. Эмарис его понимал. Иногда мне кажется, что он всегда готовился именно к такому исходу. Во всяком случае я бы на его месте не засыпала спокойно, пока рядом дремлет такая змея».

Покачиваясь в карете, Арека поймала себя на мысли, что такие вот рассуждения легко захватывают её и уносят куда-то в дальние дали. А думать сейчас надо о другом. О том, что наоборот, отталкивает, заставляет морщиться и стонать сквозь стиснутые зубы.

«Прикажи им», — говорила Атсама. Но Арека упрямо мотала головой. Она сама была ребенком и знала, что детям нельзя приказать. Это взрослый, взвесив все варианты, выберет послушание, а ребенок, если не плюнет в лицо открыто, то сделает вид, что подчинился, а сам, в глубине души, останется свободным.

Нужно было чем-то заинтересовать их, склонить на свою сторону. И Арека, проворочавшись ночь без сна, приняла трудное решение: приоткрыть дверь в душу. Если Левмир для них (или хоть для этой Великой и Могучей Унтиди) — такой великий герой, то она расскажет им о Левмире. О мальчишке, бок о бок с которым росла в деревне. О том, как в детстве бегали, играли в догонялки вместе, о том, как однажды защитила его от злобной псины, притрусившей в деревню невесть откуда. О том, как однажды Левмир защитил её от другого мальчишки, который кинулся с кулаками… Не было ничего особенного в этих случаях. Так же росли все вокруг, падали и поднимались, иногда поддерживая друг друга, иногда ссорясь, и неуклонно взрослея. Но память — портниха, умеющая сшить из лоскутков воспоминаний покрывало истории.

— Приехали! — Кучер постучал по крыше кареты. Будь рядом Эрлот или Атсама, он бы спрыгнул на землю, открыл дверь и поклонился. Но перед одной фавориткой — чего представляться? Конечно, можно было пожаловаться кому-нибудь, и кучеру объяснили бы, какого обхождения она заслуживает, но…

Арека открыла дверь сама. Из окон дома Кастилоса видно карету, видно, как она выходит. Пусть посмотрят: не такая уж Арека и великая госпожа. Хотя, если подумать, их-то в каретах не катают…

Воспользовавшись дверным молотком, Арека постучала трижды, и, едва отзвучало эхо от третьего удара, брякнул засов. Петли скрипнули, приоткрылась дверь, явив Ареке печальное лицо Чевбета.

— Госпожа… — Он поклонился и явно хотел что-то сказать, но Арека бесцеремонно толкнула дверь и вошла внутрь. Сейчас, пока она исполнена решимости, не надо её отвлекать. Потом они поговорят, потом она извинится за грубость. Сейчас же важно донести в целости себя.

— Госпожа, постойте, — забежал вперед Чевбет.

— Не теперь, — отмахнулась Арека. Она обошла дворецкого и начала подниматься по лестнице. — Я знаю, что им рассказать.

— Я просто хочу сказать, что сегодня не лучший день…

— Никогда не лучший день. Сегодня — не хуже других.

— Возможно, хуже…

Арека не стала вникать. Она уже толкнула дверь в классную комнату и, глубоко вдохнув, переступила порог.

Дворецкий вошел следом. Казалось, он был смущен, возможно, впервые в жизни. Во всяком случае Арека ещё ни разу не слышала столько человеческих эмоций в его голосе.

— Прошу прощения, мне очень неудобно, я сам узнал буквально час назад…

— Где они? — Арека оторвалась от созерцания пустующего класса и посмотрела на Чевбета в упор. Тот потупился:

— Во дворце…

— Где?!

— Не принимайте на свой счет, прошу! Дети вправду собирались на урок, но его величество Эрлот приказал отправить их во дворец, и…

— Да на кой черт им во дворец?! — воскликнула Арека. Пеплом осыпались годы пребывания в статусе фаворитки короля, перед дворецким, уперев руки в бока, стояла самая что ни на есть деревенская девушка.

— Насколько я понял, его величество ждёт, что они произведут уборку и украсят дворец к церемонии заключения Союза…

— И поэтому они не пошли на урок?!

Чевбет развел руками, улыбнулся. Постепенно самообладание возвращалось к нему.

— Дети, госпожа. Им интересно всё новое.

— Я помню времена, когда они сбегали на твои уроки вместо того, чтобы ходить в театр! — едва ли не прорычала Арека. — А теперь предпочли уборку сидению за партами?