California

— Если я тебе помешала, я могу уйти, — с обидой бормочет она.

Джефф поднимает на неё затуманенный взгляд и громко усмехается.

— Посмотри, сколько сил у меня отнимают поиски твоего маньяка. В два раза дольше я буду искать твой труп.

Эмма закатывает глаза. Это, конечно, не «что ты такое говоришь, я рад тебя видеть двадцать четыре часа в сутки, особенно — в своём доме», но тоже сойдёт.

— Мотивирующая речь перед сном, спасибо, — девушка фыркает.

— Обращайся.

Взгляд её голубых глаз пронзает насквозь, заставляет вытащить душу и сердце наружу, отдать ей, и пусть пользуется. Пусть изучает, трогает своими тонкими пальчиками его огрубевшие внутренности. Пусть забирает себе и таскает с собой в сумочке, как гелевый баллончик, что он посоветовал ей в их первый и последний урок самообороны. Пока Джефф под прицелом этого взгляда — ему никуда не деться, и не поможет ни бронежелет, ни пистолет, ни наряд из обученных и кровожадных копов. Эмма любому из них фору даст.

И она словно бы чувствует его беспомощность. Лёгкая улыбка трогает её румяное лицо, и девушка поднимается с кровати, неспеша ступая босыми ступнями прямо к остолбеневшему капитану. Их пальцы соприкасаются друг с другом, когда она забирает футболку из его рук. Маленький разряд тока, едва уловимый для чужих глаз, но уже достаточно заметный им самим, чтобы его почувствовать. Джефф сдвигает брови и следит за каждым движением этой чокнутой блондинки. Эмма смотрит на него из-под опущенных густых ресниц.

Кажется, ещё секунда — и эта отчаянная примется снимать платье перед ним. Настолько томным был её взгляд.

Джефф сглатывает слюну, да так громко, что актриса немедленно это замечает. В комнате вдруг становится непозволительно жарко и тесно, на лбу капитана выступает испарина, серо-голубые глаза затянуты поволокой, и в мыслях бардак — как результат её бесцельного расхаживания в этом платье. Или, может быть, у этого была своя цель?

— Спасибо. За всё, — шепчет она, и это уже не соблазнительный шёпот, а что-то среднее между отчаянием и благодарностью. — У меня тоже есть кое-что для тебя.

«Господи, пусть это будет не личный стриптиз или что-то вроде того, я этого просто не выдержу», — Джефф поднимает взгляд к потолку и надеется, что бог его всё-таки слышит. В конце концов, какой бы занозой в заднице Эмма не была — она вызывает в нём ещё и чувства, противоположные раздражению. Это не симпатия, и, боже упаси, не влюблённость. Кажется, это называется бесконечным желанием видеть её раздражающее личико, оберегать её и не допускать, чтобы кто-то пускал на неё свои заразные слюни. Иначе как объяснить его полную погружённость в это дело, несколько выговоров от начальства за то, что других два расследования с пропажей человека и оборотом наркотиков замерло на месте? Или, например, то, что она стоит сейчас перед ним посреди ночи в его доме? Нет, это определенно не раздражение.

— Я думаю, ты будешь рад этому.

Джефф что есть мочи сжимает кулаки. Нет, с ней просто невозможно находиться рядом! Может быть, повесить на неё судебный запрет — не приближаться к нему в радиусе десяти метров?

— Эмма, сегодня был сумасшедший день. Давай сейчас просто ляжем спать и забудем обо всём этом.

— Но ты…

— Я дико устал. И ты тоже. Всё завтра, ладно?

Разочарованная Эмма кивает. Если, конечно, завтра она не забудет всех деталей этой сумасшедшей ночки в клубе. Но разве такое забудешь?

— У нас не так много времени, в десять мы вместе поедем в участок. Напишешь полноценное заявление на этого отморозка. Во сколько начинаются съёмки?

Девушка в удивлении смотрит на полицейского. Разве его это когда-либо волновало? Разве не он ввёл правило «плевать я хотел на то, что у тебя есть жизнь — по первому зову ты должна бежать в участок»?

— В одиннадцать, кажется.

— Ладно, за час управимся. Нужно ещё забрать из архива кое-какие улики. Мне кажется, я понял, почему именно Калифорния.

— И ты, конечно же, сейчас не расскажешь мне?

Один короткий кивок — всё, чего удостаивается Эмма. Они устали, они оба подверглись немыслимому стрессу и огромному потоку пугающей информации, и сон сейчас — лучшее лекарство ото всех напастей. Джефф смотрит на девушку перед собой, что неловко прижимает к груди его футболку, словно плюшевого мишку, и не понимает, как её занесло в этот дерьмовый мир. Ей здесь не место, её талант нужно оставлять в театре, там, где безопасно, где тихо и стабильно. Но об этом размышлять, а уж тем более раздавать ненужные советы, нет смысла и сил. Джефф устало потирает переносицу и уже собирается уходить, когда замечает на лице девушки тень сомнения.

Это Эмма решает — прислушаться ли ей к чувствам, что ураганом бушуют внутри. И когда в ходе безумной борьбы её желания все же одерживают верх, она в ту же секунду преодолевает расстояние между ней и Джеффом, встаёт на носочки и обвивает шею мужчины своими тонкими руками. Футболка беззвучно падает на пол. Как и его челюсть. Руки полицейского бесцельно висят в воздухе, пока его тело прижато к её маленькому беззащитному тельцу. Джефф с силой прикусывает губу, повинуясь внутренней воле, и обхватывает её тонкую талию обеими руками. Девушка тихо выдыхает.

— Спасибо, что есть ты, — тихо бормочет она, утыкаясь носом в его шею. Кожа его пахнет изумительно, хочется сделать эту точку своим убежищем, сбегать сюда от проблем, только чувствовать его сильные руки на своей талии, только слышать его учащённое дыхание. — Ты единственный, с кем я чувствую себя в безопасности.

И мужчина падает. Разбивается своим немыслимо огромным эго прямо о её невесомые объятия. Он смотрит перед собой — в одинокое окно, где отражается мужчина и женщина, что связаны друг с другом видимыми и совершенно непрочными нитями, они держат друг друга в руках и слушают собственный учащённый пульс. Он ошарашен, он подавлен. Он счастлив. Но Джефф пока этого не знает. А сейчас мужчина просто чувствует немыслимый ток тепла и электричества, что исходит от неё, и не знает, где заканчивается он и начинается Эмма. И продолжаться так не может. Иначе привыкнет. Привыкнут.

Джефф мягко отстраняется, всё ещё оставляя свои руки на ее талии. Она такая хрупкая, такая маленькая рядом с ним, ну как же, как же он может позволить ей не чувствовать себя в безопасности? Разве это вообще возможно?

– Рано вставать, — едва слышно говорит он, избегая её прямого взгляда.

Связь разрывается, стоит ему отпустить её. Эмма убирает руки с его шеи и стыдливо прячет взгляд, коротко кивая. Джефф не может позволить случиться чему-то большему. Эти объятия и её слова — уже прыжок с пропасти. Он будет подставлять батуты столько, сколько это возможно. Насколько ему хватит сил и самообладания рядом с ней.

— Да, ты прав. Ты прав. Спокойной ночи, — невнятно бормочет девушка и делает шаг назад.

Пропасть между ними обретает немыслимые размеры. Её слова, её нежность и её чувства эхом прилетают обратно.

— Спокойной ночи, Эмма.

***

Серые стены, запах сырости и тиканье часов — всё, что видит перед собой девушка, как только открывает глаза. Страх мгновенно сковывает всё тело, но он словно бы и не выходил из её вен, словно она жила с ним последние несколько дней. Гулкий стук шагов отдаётся болью в висках, хочется закрыть глаза и проснуться в тёплой кровати, но Эмма всё ещё здесь. Шаги, тем временем, кажутся совсем близко. Блондинка пытается вырваться, но с ужасом осознает, что её руки, те самые руки что несколько часов назад обвивали мощную шею сильного мужчины, прикованы к батарее.

— Помогите! Я здесь! — Эмма в панике дёргает руки, но всё безрезультатно, и тогда она срывается на крик. – Помогите!

— Я уже рядом, родная, я рядом, — в темноте слышится до боли знакомый голос.

Эмма ничего не понимает: что она здесь делает, как она сюда попала, но волна облегчения мгновенно обволакивает её тело. Она ещё не видит, но уже чувствует, что Джефф совсем рядом, он идёт к ней, он снова её спасёт.

— Джефф! Джефф, я здесь! — хрипит девушка, она сдерживает улыбку и хочет поскорее оказаться в его объятиях.