Warrior

— Прекрати думать, хватит, Эмма, её здесь нет, здесь есть мы, и чёрт, сколько можно уже на всё очевидное дерьмо глаза закрывать и отворачивается, как маленькие дети?

«Всё очевидное дерьмо — в точку о наших отношениях», — с грустной ухмылкой думает Эмма, а затем притягивает его ближе к себе и уже улыбается искренне, проводя ладонью по его щетине. Нет грубости, нет громких слов и угроз, нет желания ему врезать и послать его. Но есть другое…

— Нет, Джефф, ты не понял, — прочно стоя на ногах и глядя на него из-под опущенных ресниц, она вдруг обретает немыслимую смелость, которую растеряла за всё время знакомства с ним. — Я хочу тебя.

Halsey - Eyes Closed

Словно падение с высоты птичьего полёта. Без парашюта. Свободное, окрыляющее, впечатляющее. Когда эндорфин и адреналин захлестывает тебя, когда счастье распирает тебя изнутри, ровно до тех пор, пока ты не понимаешь, что ты летишь на свою погибель. Что там, внизу, твоя смерть, что от тебя ничего не останется, последствия будут ужасающими и катастрофическими.

Джефф оценивает будущие перспективы ровно секунду. А затем ухмыляется и рывком поднимает её, усаживая девушку на перила.

Чёрт с ним. Летать, так вместе. Разбиваться, так насмерть.

— Помнишь, ты говорила, что я не смогу тебя трахнуть, ведь есть что-то больше, что-то, что нам мешает? — хриплым от затуманивающего разум желания говорит он.

С губ Эммы слетает вздох. Ловкие пальцы уже тянутся к пуговицам её рубашки, оголяя небольшую упругую грудь девушки. Он, как безумный, как голодный, как жадный зверь, припадает к её розовым соскам. Эмма выгибает спину и обвивает его талию ногами, тихо постанывая от удовольствия. Ощущения его губ, его щетины, его языка на её груди — удовольствие, граничащее с безумием. Но это только верхушка айсберга.

— Не помню, — лжёт она и опускает руки к краям его футболки, снимая её к чертям.

Губы её бросаются исследовать его шею. Пульсирующая венка, кадык, кожа, пахнущая лосьоном, — это кружит ей голову, заставляет наплевать на все его слова. Конечно, она помнит. И она по-прежнему считает, что права. Но сейчас всё иначе.

Сейчас у них есть одна ночь на двоих. И через пару часов она бессовестно закончится, оставив после себя послевкусие сожаления о непрожитом. Так пусть они проживут и жалеют, пусть! Она уже чувствует, как завтра будет умирать от ненависти к себе и к нему.

Но это завтра.

— То, что мы назвали ненавистью, плевались ядом и нахрен сметали всё на своём пути, только бы сделать больнее, задеть сильнее, — руки его опускаются на её пижамные штаны, и Эмма, завороженная его действиями, чуть приподнимается, позволяя ему снять совершенно ненужный предмет одежды. — На самом деле, было попыткой скрыть наше бешеное желание друг к другу. Я захотел тебя трахнуть, как только твои ровные ноги ступили на порог моего участка, как только твой очаровательный ротик стал плеваться ядом в мою сторону.

О словах его она не думает и даже его не слушает. А на положение их сомнительное Эмме вообще плевать. Мало ли, почему она сидит на перилах балкона, обнажённая, а над ней возвышается жадный до её тела коп? Темно же, и это именно та темнота, что незаметно и неслышно пробралась в её душу сегодня, та темнота, чью сторону, сама того не зная, выбрала Эмма.

Он лёгким движением раздвигает её ровные ноги, с восхищением и сумасшедшим желанием во взгляде смотря на неё, такую недосягаемую, такую чужую, экзотическую. Эмма с первой секунды была его. Он знал это задолго до её появления, он это чувствовал, как не чувствовал себя с Джиной…

Капитан прикрывает глаза и сглатывает разочарование. Не думать. Сегодня не думать, не жалеть, не сомневаться. Дров и так уже достаточно наломано. Так почему бы не бросить их в камин и не согреться как следует?

От прикосновения его ладони на щеке Эмма вздрагивает. Он опускается на её шею, обводит аккутатную грудь, плоский живот, а затем ниже, касаясь пальцами самой чувствительной точки на её теле, массируя её клитор и заставляя Эмму выгибаться в спинке, впиваться в его шею ногтями, тихо стонать, а ему — ловить её стоны губами.

— Боже мой, Джефф, — задыхаясь от удовольствия, бормочет она, сгибая ноги в коленях.

— Правда, это было так трудно — заставить тебя стонать моё имя? — ухмылка становится волчьей, и он входит в неё двумя пальцами.

Она теряет рассудок. Разрывается на мельчайшие частички, умирает и возрождается, умирает и возрождается, под сильными его руками, под губами, под этим взглядом, пронзающим насквозь.

— Слишком… — говорить трудно, дрожащие пальцы девушки тянутся к пряжке на его ремне. – Слишком много раз… разговоров для такой скряги, как ты.

Сладкие пытки над её телом вдруг прекращаются. Джефф мягко перехватывает её руку, все ещё возящуюся с его ремнем, и переплетает свои пальцы с её.

Эмма не придаёт этому значения, ведь возможно, он хочет сделать все сам. Её разрывает от желания, она хочет его всего, прямо сейчас, внутри неё, на этих перилах, этой единственной ночью, которая у них есть.

— Ты безумная, Эмма, ты чёртова истеричка, а имя твоё синоним к слову апокалипсис, — вдруг говорит он, касаясь губами пульсирующей жилки на её шее.

Его свободная рука тянется к её упавшей рубашке. Джефф накрывает ей оголенные плечи девушки, чуть отстраняясь и усмехаясь с растерянного выражения лица блондинки, утопающей в страсти мгновение назад.

— Если перестать думать членом, то можно задать себе же вопрос: на кой чёрт ты мне сдалась, такая недосягаемая, такая охренительно-сексуальная голливудская актриса? Банальный мужской инстинкт завоевателя?

Слова его разбивают ей сердце. Она отводит взгляд, а затем возвращает его к мужчине.

— А зачем мне ты? Вокруг меня режиссёры, дизайнеры, актеры и бизнесмены, готовые целовать мои щиколотки лишь за то, что я на них посмотрела.

Он усмехается и кивает.

— Всё это меркнет на фоне того, что действительно ограничивает нас друг от друга, — тихо добавляет девушка.

— Меня ничто не ограничивает от тебя, Эмма.

— Тогда почему ты стоишь, как столб? Вот она я, вся для тебя, хочу тебя и умираю от этого голода. Мне мало того, что было, хочу ещё.

В глазах его тёмных волнами бьётся сомнение. Он упирается руками в перила по обе стороны от её бёдер, и, остановившись в дюйме от её приоткрых губ, говорит:

— Помнишь, как ты стояла передо мной обнажённая, плакала и говорила, что я не смогу тебя трахнуть, потому что между нами есть что-то большее, чем страсть? — шепчет он с печальной улыбкой. — Ты оказалась права.

И сердце её перестаёт биться. Эмма тихо вздыхает, страсть и желание улетучиваются, уступая место шоку и недоумению. Его откровение сбивает её с ног настоящим цунами.

— Ч-что? — отрешенно шепчет она.

На лице его — все виды страданий и мук, и выглядит он так, словно говорит то, что вообще не должен был говорить.

— Ты права. Я хочу тебя. Но я хочу тебя всю: и телом, и душой.

В глазах её уже предательски щиплет от слез. Трудно поверить в его слова, трудно дышать, трудно держать равновесие после такого откровения. Лучше бы он молчал. Ей было бы проще. Лучше бы они переспали сейчас и она корила бы себя за слабость, за предательство, за страсть. Но теперь, теперь, когда всё приняло обороты глобальные, пути назад уже нет.

Он смотрит на неё выжидающе,сам себя предав и снова преклонившись перед этой белокурой ведьмой. У Эммы нет слов. Тело её дрожит, сердце разрывается от боли, а где-то внутри зарождается счастье, обливающееся кровью их обстоятельств. Они смотрят друг на друга, сломленные, сами себя победившие, и сказать им друг другу нечего.

Теперь это их проблема.

***

5:23

Ни живая, ни мертвая, Эмма лежит в своей постели, прожигая потолок опустошенным взглядом. С момента его признания прошло несколько часов, но оно ещё горько ощущается на языке. Они пришли к компромиссу: не попадаться друг другу на глаза, пока все не обдумают. Джефф поклялся, что утром его след простынет, Эмма закрылась в своей спальне. Больше не было страсти и желания единения. Было лишь его признание, её разбитое сердце и Джина.