Страница 37 из 67
— Хорошо. — Нисайем вздохнула пусть и по-прежнему без энтузиазма, но уже и без яростного внутреннего сопротивления. — Я свяжусь с тэей Керолайн.
Умница!
Нисайем задумчиво и забывчиво царапнула ноготками мою грудь и продолжила:
— Когда она решит, что она заберет к себе, и маг оценит объем работ, я подойду к тебе со сметой. — Это было похоже скорее на вопрос. — И потом нужно будет подобрать постоянного специалиста, который обеспечит растениям в оранжерее и в замке достойный уход...
Тэя явно не была уверена, может ли она подходить ко мне со сметой, и я кивнул:
— Приходи, конечно, если пожелаешь, но особой необходимости в этом нет. Ты вполне можешь самостоятельно распоряжаться средствами. — Я подумал и позволил себе мелкое ехидство: — Кстати, эсса Мириам — один из лучших магов-флористов в округе... И уж точно, она не занята!
В одеяльном коконе на короткую секунду замерли. И, кажется, даже перестали дышать.
Потом моя жена решительно подняла голову, отстранилась, насколько это было возможно, и смерила меня взглядом. Выразительным. Многообещающим. И с удивительно фальшивым сочувствием произнесла:
— Бедные растения. Как жаль, что они все погибнут!
Мою попытку обнять её герцогиня Вейлеронская встретила испепеляющим взглядом, а смех — острым локтем.
Вернуть грозную воительницу на место — себе под бок — удалось не сразу. Но радует уже то, что она не вспомнила о своей спальне!
Отдышавшись от возни и распутав сбившиеся волосы, благородная тэя вспомнила, о чем мы говорили:
— Еще нужно будет выбрать время и зайти к Дайан, она восстанавливает белое платье и просила обязательно прийти на примерку.
Жена озабоченно свела брови.
Дайан — это третья девица, которую жена забрала из родительского замка, вспомнил я. Модистка-белошвейка.
— Что она говорит? — уточнил я, запуская пальцы в волосы супруги, которые она с таким трудом призывала к порядку.
— Ругается, — смущенно сморщила нос та.
Я не сдержал смешок:
— А что она говорит о перспективах ремонта?
— Обещает, что дате возложения даров никому и в голову не придет, что это платье было повреждено. Сделает всё, как было — хотела сделать даже лучше, но я запретила из конспирации!
Я снова улыбнулся.
Семейная идиллия.
Ленивая беседа о завтрашнем дне, обсуждение планов с шутками и невинным фехтованием остротами: “Вам опять нужен новый гардероб, тэя!” — “Ваша светлость, клянусь, что не менее половины платьев буду зелеными, но можно, вторую половину заказать разноцветную?”.
Возня и поптыки уйти в ванную комнату, а оттуда к себе, обреченные на провал изначально. И ванную комнату тэя идет, но возвращаемся мы оттуда в мою же постель.
Ворчание о том, что ей нужна камеристка, и мои уверения, что я справлюсь не хуже — после которых супруга заливается краской.
Сонная возня, когда моя жена укладывается долго и решительно устраивается поудобнее, а потом незаметно для самой себя проваливается в сон.
Я поглаживаю ее поверх плеча и чувствую, что улыбаюсь.
Ничего, ребенок, я тебя еще приучу. Приручу.
Рано или поздно, но ты привыкнешь мне доверять, и в ответ на мой вопрос сама будешь интересоваться моими планами. А потом и вовсе делиться всем без вопроса.
Глава 12
А утром я вдруг поняла: ревизия, о которой я говорила накануне ночью мужу, на которую возлагала такие большие надежды, это — всё. Конец моей семейной жизни.
Я найду артефакт, и… Всё. Дальше — развод и возвращение к отцу.
Я сидела в герцогской постели в полном одиночестве, (его светлость изволили отбыть еще раньше), и пыталась представить, как это будет.
Через пару дней мы с эссой Линед закончим подбивать учетные книги, и назначим дату. Одним днем не управимся, конечно — Страж велик.
В замке уже сейчас все шуршат, зная, что час проверки грядет, а в тот день и вовсе начнется форменное безумие. И я, безусловно, в процессе сверки найду артефакт Лунь — потому что мы обойдём весь замок от крыши до подвалов.
И если есть момент, когда благородной тэе не зазорно заглянуть в самый отдаленный угол, в самый дальний закоулок, то это он.
Я представила, как нашла артефакт Лунь. Как позволила обнаружить свой дар — в строгом соответствии с инструкциями его светлости батюшки.
И вот я в карете зимой покидаю Вейлерон. За мной трясется на телегах три десятка сундуков. Сопровождает этот караван позорного возвращения отряд охраны: муж мой, человек чести, и, безусловно, сопровождение тэе выделит, хоть это теперь совершенно чужая ему тэя.
Посторонняя.
На глаза навернулись слезы.
И пока я, ненужная и нежеланная, буду сквозь мглу и непогоду (воображение услужливо дорисовало снежный буран) добираться к отчему дому, Вейлерон станет думать, как будет судиться с батюшкой за Воловьи Лужки. А первое, что сделает — вернет своих ведьм. И не надо мне напоминать, что они магини, а не ведьмы, я знаю о чем говорю!
Я прямо увидела, как это будет: они войдут противно, с фальшивым смирением, и самой мерзкой, конечно, будет эсса Мириам.
На лицах у них будет написано “Я же говорила!”, но они кротко опустят взгляды, и герцогу они ничего не скажут — нет-нет, не сразу же!
Они будут сидеть за семейным столом, бедные страдалицы, и всем сразу будет понятно, что они — несчастные жертвы моего произвола.
Лис будет молчать какое-то время, потому что он же мужчина, и он упрямый, но потом он им скажет, что они, конечно, были правы, во всём по поводу меня правы, а они, конечно, ответят ему “Мы же говорил!”
У меня задрожали губы.
А эсса Мириам, нечего и думать, в первую же ночь заявится к нему в спальню! Утешать! И, конечно, утешит! Что уж тут сомневаться — ей же не впервой! И будет говорить ему, как он, бедненький, со мной мучился!
Я представила, как эта… эта… ЭТА тянется к моему мужу, как Лис ее обнимает, и говорит ей, что скучал, и какая она красивая, и…
И пламя, гудевшее в камине уже некоторое время свирепо и зло, яростно ухнуло, лизнуло языками экран, выплеснулось на ковер, и тут же схлынуло, не успев заняться.
Слезы катились градом по щекам, стекали по шее за ворот ночной сорочки.
Как он мог? Как он мог?!
Только я за порог, а он! А он тут же притащил эту… эту девку гулящую!
— Хозяйка! Хозяйка! — верещал шорк, свалившись с потолка мне почти на голову, — Что случилось, хозяйка?
Я сгребла инородца в объятия, и самозабвенно рыдала в черную бархатистую шерстку.
Шорк сначала немного подергался, пытаясь спастись в ужасе, а потом обмяк и смирился.
Было больно и обидно осознать, как легко мне найдут замену.
Никто (и я имею в виду Алиссандра Вейлерона!) не будет жалеть, что меня у него больше нет. Просто выдернет былую любовницу из отставки — он ведь этой ночью ее вспоминал, будто шутил, а если не шутил?
И будет её греть магической дымкой, а меня и не вспомнит. И хорошо, если не вспомнит. Могут ведь с прекрасной Мириам и пройтись по гадкой ведьме!
Я инстинктивно сжала в объятиях звереныша, стараясь защититься от тех слов, что они скажут за моей спиной.
Боги, кто угодно, только не она!
— Шорк, шоршенька! — нос заложило от слез, и голос вышел гнусавый. — Ты можешь, если вдруг Лис в свою постель эссу Мириам приведет, устроить ей... ой-ой-ёй? Чтобы... ну… чтобы сбежала!
В надежде, что станет легче, попробовала представить вместо Мириам другую девицу, но она получилась до боли похожей на Сириль. Легче не стало.
— Или если другую женщину!
Шорк растерянно почесал за ухом когтистой лапой:
— Так ведь это… Хозяин не велел!
Разочарование кольнуло сердце тупой иглой: а что ты хотела, девочка? Инородец верен в первую очередь своему хозяину. А ты здесь кто? А ты здесь подсыльная ведьма — вот и молчи!
Со стены упал замковый пейзаж, а с прикроватной тумбочки Лиса дождем хлынули письма. Я честно старалась взять себя в руки, но обида грызла, и сила, которой в последнее время пользоваться не было ни времени, ни возможности, лезла из меня, как перестоявшая опара из кадушки на кухне.