Страница 30 из 67
Все это надо прекратить!
Но ведь он имеет право?..
Но ведь я не хочу прекращать…
В момент, когда ловкие пальцы проникли под ткань и прикоснулись ко мне там, внизу, герцог накрыл мои губы, и мой вскрик утонул в поцелуе.
И я осознала, что до сих пор — он меня не целовал. Просто касался губами. Поцелуй — настоящий поцелуй — был сейчас. Глубокий, долгий, кружащий голову. Проникновение языка сменялось короткими покусываниями, и я, окончательно дезориентированная, задыхалась, выгибалась, отвечала…
В то время как пальцы внизу творили что-то невообразимое. Они то невесомо скользили по складкам, то надавливали, заставляя меня сводить ноги от странных тянущих ощущений, то сосредотачивались на одной особенной точке, и тогда происходящее становилось совершенно невыносимо.
И на грани восприятия напряженное ожидание, что что-то должно случиться.
Еще немножко.
Сейчас.
Вот-вот…
И...
Это было ослепительно.
Взрыв наслаждения, волной промчавшийся по всему телу, до пальцев на ногах. Пик острого, почти болезненного, но упоительно сладкого напряжения.
Оно накрыло и смыло реальность.
И та возвращалась медленно и неохотно — слабостью, сбитым дыханием, слезами, застывшими на слишком сильно зажмуренных ресницах.
Всепоглощающим чувством стыда.
Они все были правы.
Ведьма. Испорченная. Порочная. Помани мужчина пальцем и тут же упадет к нему, как спелый плод с ветки. И неважно, что это муж. Я все равно не должна была… так.
Это все наверняка совершенно неправильно.
Мать-Искусница, ну почему ты отвернулась от своей дочери?..
Бес-Пройдоха, ну хоть бы ты помог сейчас сквозь землю провалиться!
Боги оказались глухи — ни очищающего благословения, ни сомкнувшейся над головой земной тверди не случилось.
Самым страшным было открыть глаза. Так что я продолжала отчаянно страдать с закрытыми. Даже когда поняла, что мои запястья уже ничто не удерживает. Я бы для верности даже закрыла лицо ладонями, но это означало бы подать признаки жизни. А подать признаки жизни — нарушить хрупкую тишину. А нарушить тишину…
— Ниса.
Тишина осыпалась, и, резко выдохнув, я рывком села. По-прежнему зажмурившись, нашарила край кровати и спустила ноги на ковер. Ну вот, теперь, когда герцог точно остался сзади, можно и открыть глаза.
— Ниса?..
Боги, за что?! Может, если я сейчас как-нибудь по-хитрому хлопну-топну, то все-таки сумею провалиться?..
Его голос не изменился, оставался все таким же хрипловатым, и от этих интонаций у меня по позвоночнику прошла медленная дрожь.
Бежать! Бежать!
Но я же не могу в таком виде через весь замок? Если кто-то увидит… Босая, мятая, волосы гнездом, грудь почти вывалилась из корсета.
— Тэя Нисайем, я вас обидел?
Официальное обращение и контрастное прикосновение губ к обнаженному плечу, с которого как-то незаметно для меня было стянуто платье. Я вцепилась ногтями в покрывало, стиснула его в кулаках. Выдавила, с трудом заставляя себя дышать ровно:
— Нет, ваше сиятельство.
Чуткие пальцы отвели в сторону взлохмаченные локоны, открывая доступ к шее. Где тонкая, чувствительная кожа. Слишком чувствительная…
— Ты можешь уйти, если хочешь.
Чувственный шепот на ухо, противоречит тому, что вытворяют мужские губы.
Уйти? Я?..
Как?
А герцог, воспользовавшись моей такой удобной позой, взялся за пуговицы платья на спине, и расстегнул их быстрее, чем опытная камеристка. Ткань медленно поползла вниз.
— Посмотри на меня. — Я снова зажмурилась. — Ну же, девочка, не бойся.
Пришлось медленно повернуться, придерживая лиф руками.
— Для этого надо открыть глаза, — с теплой усмешкой произнес голос.
Это обязательно, да?..
Ладно, Ниса, давай, ты сможешь! От стыда еще, вроде бы, никто не умирал — будешь первой! Какое-никакое, а достижение в жизни.
Мокрые ресницы разлепились с усилием.
Осуждения в карих глазах не было. Осуждение я в них как-то видела, и выглядело оно совершенно не так. Что было — я не понимала. Знала только, что того выражения, с которым герцог смотрел на меня сейчас, до сих мне видеть не доводилось.
Он обхватил мое лицо ладонями и наклонился, мимолетно коснувшись моих губ. Так быстро, что я против воли потянулась следом — поймать ускользающий поцелуй. Красиво очерченные губы тронула улыбка.
А потом… Поднявшаяся откуда-то из глубин души волна протеста снесла к Бесу все тщательно выстроенные преграды — запреты и правила, можно и нельзя.
И я позволила целовать себя — жадно, жарко, яростно. Позволила бесцеремонно обдирать с себя такую лишнюю сейчас одежду. Позволила мужским рукам и губам делать со мной все, что угодно — мять, кусать, сжимать, целовать грудь, остро оттягивая чувствительные соски, выписывать языком узоры и петли на дрожащем животе, проникать пальцами еще глубже, чем в прошлый раз…
Меня самой под этим напором хватало только на то, чтобы впиться ногтями в широкие плечи, в гладкую кожу, в твердые мышцы, и остервенело кусать губы, пытаясь сдержать стоны.
Боги, это невозможно! Это невозможно, чтобы было так хорошо…
Я даже не сразу поняла, когда пальцы внутри меня сменило что-то другое. Осознала и дернулась, только когда проникновение вдруг сделалось слишком тугим и немного болезненным. Но всерьез испугаться не успела.
Толчок. Короткая вспышка боли. Мой вскрик.
Муж опустился на меня почти всей своей тяжестью — грудь к груди, живот к животу, и замер неподвижно, уткнувшись лбом мне в висок.
Тяжесть эта была приятной, а ощущение наполненности внутри — очень необычным.
— Еще чуть-чуть потерпи, маленькая, — нежный шепот на ухо и торопливые поцелуи. — И больше не будет больно. Никогда.
Сама не знаю зачем, я кивнула.
Алиссандр приподнялся, пропуская между мокрыми, разгоряченными телами воздушный холодок, и, скользнув рукой по бедру, закинул мою ногу себе за спину.
Больно, в полном смысле слова, не было. Только легкое саднящее ощущение, когда он начал двигаться. Да и оно постепенно таяло, сменяясь уже знакомым нарастающим напряжением. И вот я уже не напряженно жду обещанной боли, а сама подаюсь вперед бедрами, чтобы принять мужчину еще глубже в себя, чтобы полнее прочувствовать происходящее и ускорить наступление сладкого мига разрядки.
Жадный поцелуй, зажатый между костяшек сосок, еще один толчок — и меня накрывает. Еще полнее и ярче, чем в прошлый раз. Так, что невозможно сдержать крик, и тот тонет в глухом мужском стоне.
На несколько мгновений мужчина надо мной замер в каменном напряжении, и снова опустился на меня.
Я медленно, практически по одному разжала пальцы — на гладкой коже плеча остались красные, даже чуть кровящие лунки. Мне снова стало стыдно, и я не придумала ничего умнее, чем легонько подуть на них.
У меня над ухом раздался тихий смешок, а потом герцог откатился в сторону, при этом не выпустив меня из рук, и я неожиданно оказалась лежащей на широкой обнаженной мужской груди.
Я бы застыдилась и застеснялась и снова попыталась бы удрать как можно дальше, но неожиданно оказалось, что ни стыдиться, ни стесняться, ни — тем более — бежать у меня нет сил. Совсем. Их будто сначала накачали в меня с лихвой, подарив ощущение всесилия, а потом разом выкачали обратно. Ноги и руки слушались плохо, а голова вообще была неподъемной, но я все же вскинула ее, чтобы посмотреть герцогу прямо в глаза и заявить:
— Вы знаете, я всегда думала, что это нормально, когда у мужа есть любовница. И что мне будет все равно. Но оказалось, что мне просто ужасно неприятно. Так что вы, тэйр Алиссандр, скрывайте, пожалуйста, ваших любовниц получше, а то я ведь, когда узнаю, их всех все равно выгоню.
Если бы он сейчас рассмеялся, я бы наверное все же нашла в себе силы — встала и ушла. И видеть бы его никогда больше не пожелала. Но герцог не рассмеялся. Хмыкнул только иронично и неожиданно провел костяшкой указательного пальца по моему носу — сверху вниз — заставив поморщиться.