Война (ЛП)

Но Ревик, должно быть, пялился слишком долго.

Охранник позади него выкрутил его вывихнутое плечо, отчего с губ Ревика сорвался хрип. Он постарался восстановить дыхание, хотя перед глазами всё померкло, и ему пришлось заскрежетать зубами, чтобы не заорать. Он пошатнулся и едва не упал на колени, когда тот же охранник толкнул его, побуждая шагать вперёд.

Даже наполовину ослепнув от боли, он уловил посыл.

Они не хотели, чтобы эти трое общались меж собой, даже взглядами. Когда к Ревику вернулось зрение, он стал смотреть прямо перед собой.

Туннель задрожал от очередной взрывной волны, и стены осыпались ещё сильнее.

В этот раз Дитрини замедлил шаги, посмотрев вверх.

Вся группа притормозила вместе с ним, остановившись в неглубокой зловонной воде, собравшейся в нижней части трубы. Не считая Ревика, который всё ещё тяжело дышал от боли, никто не издал ни звука.

Серебристые глаза Дитрини отражали зеленоватый свет yisso-факелов, пока он прислушивался.

— Адипан, — пробормотал он. — Ну, привет тебе, старый друг.

Повернувшись, он взглянул на Ревика и улыбнулся поджатыми губами, а затем зашагал дальше, разбрызгивая воду своими тяжёлыми органическими ботинками с такой силой, что брызги разлетались сантиметров на тридцать.

— Он не в восторге, да? — размышлял Дитрини вслух, обращаясь к Ревику. — Твой Балидор? Не в восторге от невозможности найти тебя. Не в восторге от того, что камера твоего сына пустует. Не в восторге от того, что моя камера пустует. Как и камера Рейвен Элан. Не в восторге от того, что голова этого предателя Сурли отделена от его тела, а его останки кусками разбросаны по полу камеры…

От последней фразы Ревик невольно вздрогнул.

Вспомнив то немногое, что Элли говорила о Сурли, он ощутил тошноту и смутные угрызения совести.

— …Но больше всего твой Балидор не в восторге от того, что наш отец заполучил твою жену, — Дитрини улыбнулся, обернувшись через плечо. — Он ударил меня. Балидор. Он тебе рассказал? Он ударил меня за то, что я показал ему про нашу драгоценную девочку. Его Адипанские убеждения оказались задеты сильнее всего.

Дитрини заулыбался ещё шире, окинув Ревика повторным взглядом.

— …Конечно, он не признается самому себе в том, что на самом деле заставило его ударить меня. Это была чистая мужская ярость и ревность, брат. Он сам хотел сделать с ней такое. Конечно же, он этого хотел. Да какой мужчина не захотел бы?

Щёлкнув языком, Дитрини с отвращением хмыкнул, взмахом руки показав в темноту перед собой.

— Как и большинство трусов, он не осмелился, даже если ему от рождения дано право поступить так с женщиной, каков бы ни был её «ранг», — серебристые глаза посмотрели на Ревика. — Как и все коленопреклонённые, он распускает нюни, прячась за Кодексом, за священными текстами… за любым оправданием, за которым прячутся трусливые мужчины. Он ноет, когда другие делают то, на что он не осмеливается. Он ноет и надувается, втайне жалея, что сам не сделал этого первым, что он не присвоил её себе. Он называет это добродетелью.

Щёлкнув с ещё более явным отвращением, Дитрини покачал головой, и его взгляд сделался отрешённым.

Ревик ничего не отвечал.

И всё же, должно быть, что-то отразилось на его лице.

Бросив на него ещё один взгляд, Дитрини расплылся в улыбке, резко дёрнув за цепь, которую он прикрепил к собачьему ошейнику-удавке на шее Ревика.

Ревик едва не задохнулся, как и было задумано. Он также позволил дёрнуть его вперёд, не сопротивляясь. Несмотря ни на что, даже под наркотиками, та кристальная ясность не покидала его свет или его разум.

Если уж на то пошло, эта ясность сделалась ещё интенсивнее.

— Не беспокойся, брат Меч, — улыбнулся Дитрини. — В этот раз я решительно настроен дать тебе поиграть. Наш общий друг, Тень, тоже пообещал, что я смогу поиграть с тобой, когда ты почувствуешь себя хорошо… возможно, и с твоими прихвостнями тоже, — добавил он, взглянув на Джона и Мэйгара.

Задержавшись взглядом на Мэйгаре, он вновь посмотрел на Ревика.

— Ты же не обделишь собственного сына, брат? — спросил он. — Мне говорили, что он питает к нашей драгоценной девочке не менее сильные чувства, чем ты и я.

Это Ревик тоже проигнорировал.

По правде говоря, в данный момент он вообще не воспринимал Дитрини, разве что как препятствие. Он продолжал молчать, потому что логика подсказывала ему, что молчать будет правильнее.

— Думаю, тебе предстоит узнать, что я весьма умело обучаю женщин, Дигойз, — он улыбнулся ещё шире, и тот мёртвый взгляд неизменно сохранялся в его серебристых глазах. — … а также их мужей. Ты ещё не видел её полного подчинения, но мне не терпится обучить тебя. Возможно, ты сможешь унести это знание с собой, когда отправишься на поиски третьей жены? — наградив его притворно серьёзным взглядом, он добавил: — Боюсь, я не пожелаю отдавать тебе её во второй раз… как бы ты ни умолял, брат. А ты будешь умолять после того, как всё это закончится. Это я тебе обещаю, брат.

Ревик не ответил.

Одно преимущество его нынешнего состояния: в кои-то веки он едва замечал клаустрофобию. Каким-то образом эта кристально ясная сосредоточенность отгоняла боязнь — по крайней мере, достаточно хорошо, чтобы дать ему возможность думать.

Очередной низкий рокот сотряс стены и полы массивной цементной трубы, отчего посыпалось ещё больше пыли, а в воду, собравшуюся внизу трубы, повалились камешки.

Ревик едва обратил внимание. Он сканировал стены глазами.

Они находились глубоко под землёй — глубже, чем он забирался с Элли после того, как они ограбили тот банк. Здесь вода сильнее пахла сыростью, затхлостью. В туннеле было больше гнили. Тут воняло так, будто сюда просачивались речные воды. Воздух казался более плесневелым, застоявшимся, холодным.

Он отмечал каждую развилку в туннеле, каждый поворот, каждый наклон полов, сколько шагов они сделали с тех пор, как покинули подвал отеля, изменения температуры…

Цементные стены снова задрожали, вызвав новые трещины.

Эти взрывы не были попытками пробиться в туннель; Врег не стал бы рисковать и вызывать обвал, когда здесь Джон. Нет, они подверглись атаке. Там, наверху, они сражались. Должно быть, люди Тени находились между ними и нижними трубами канализации. Если Балидор и Врег пробиваются тяжёлой огневой мощью, должно быть, им противостоят внушительные силы.

Ревик рискнул взглянуть на Джона и увидел на его лице то же понимание.

Что бы они ни делали, рокот раздавался всё ближе и ближе. Последний прогремел как будто прямо над их головами.

Врег, наверное, отслеживал Джона.

Джон хрипло заговорил, заставив Ревика подпрыгнуть.

— Касс забрала её, — голос Джона переполнился болью. — Gaos. Я отвёл её к Касс…

Ревик резко повернулся. Его свет полыхнул так жарко, что ошейник заставил его заскрежетать зубами.

— Ты начинаешь вспоминать? Ты помнишь, что случилось?

— Да, — на глаза Джона навернулись слёзы, и он покачал головой. — Боги, Ревик. Касс, она…

— Это не твоя вина, — перебил Ревик.

В этот раз он даже говорил искренне.

— Что ещё ты помнишь? — спросил он.

Прежде чем Джон успел ответить, охранник ударил его по голове сзади. Охранник позади Ревика ударил его ещё сильнее, используя не только кулак, но и тыльную часть электрического прута. Ревик прикусил язык, когда в ухе расцвета боль, и ему вновь стало сложно видеть, пока боль не стихла.

И всё же слова Джона эхом отдавались в его сознании, пробивая покров логики, которым он окружил себя с тех пор, как оказался запертым в той камере. Одно дело — суметь догадаться, что случилось, опираясь на голые факты. Другое дело — получить этому подтверждение.

Касс похитила её.

Касс и Териан похитили его жену.

Его грудь пронзило резкой болью. Накатило столь мощное ощущение беспомощности, что на мгновение Ревику стало сложно его контролировать. Та логика, в которую он погрузился, попыталась восстановиться (возможно, чтобы защитить себя), но несколько долгих секунд он не мог удержаться за это чувство. Его разум метался туда-сюда между двумя крайностями: одна его часть кричала от такой боли, что он не мог думать, а другая его часть была столь холодна, что он вообще не мог ничего ощущать.