Страница 5 из 29
Стойкость 98-го пограничного отряда смогла дать немного времени армейцам, но сунувшись и потеряв более батальона солдат, противник обошел пограничников по сторонам, предоставив им возможность воевать в полном окружении. В районе Львова, где сражался четвертый мехкорпус, основная тяжесть арьергардных боев выпала на восьмую танковую дивизию. Частям ее, несшим потери и наносившим ущерб германцам, то и дело приходилось драться во вражеском кольце. Но вырвавшись, они снова преграждали путь фашистским войскам. Много часов в отрыве от основных сил вели бои батальоны восьмого мотострелкового полка, натыкаясь на мощный огневой заслон. Собранные в единое подразделение остатки рот пошли на прорыв. Без крика, без выстрелов двинулись бойцы, сбили вражеские цепи. Неся на руках раненых, герои пробились к своим.
В связи с общим отходом войск фронта, по приказанию штаба шестой армии, весь наличный состав полка, а если конкретно, то оставшийся один батальон, в течение дня двадцать девятого июня и до двух часов ночи тридцатого обязан был прикрывать отход частей РККА, заняв оборону у кирпичного завода, и после отхода всех частей отойти по маршруту Сихув – Бубрка – Рогатин – Козова – Тарнололь. Должен… Только как это можно сделать на практике, если даже станковых пулеметов по штату нет? Нет пушек и бронебойных ружей. Нет… Начальство усилило полк тремя танками и подтвердило свой же приказ – держаться на позициях…
Ротный обозначил рубеж для взвода Апраксина: примыкающую к главной магистрали дорогу. Мимо них и личного состава взвода, почти толпой стоявшего на обочине, не останавливаясь проезжали машины, телеги с гражданским и военным грузом, шел людской поток беженцев, в основном не относивших себя к исконно местным, смешавшихся с отступавшими потрепанными, измотанными недавними боями военными колоннами. Ротный, не отрывая глаз от всего этого безобразия, пояснил:
– По эту сторону дороги зона твоей ответственности, по другую – Бойко со своим взводом обороняться будет. Место удобное. Считай, открытое пространство перед фронтом подразделения. Вас вон, еще лесной массив прикроет. Щели рой. Гм! Пока время позволяет, бойцов не жалей, пусть окопы полного профиля копают и стены крепят, земля здесь мягкая.
– Ясно!
– Ясно тебе. А вот до меня не доходит, как танки останавливать будем, если придется?
– Так ведь гранаты есть.
– А твои бойцы их когда последний раз метали?
– При мне ни разу.
– Вот то-то и оно. Занятие проведешь. Вас ведь в пехотном училище этому учили?
– Так ведь когда?
– Жить хочешь? – посмотрел в глаза Апраксину, надеясь разглядеть в них хоть толику решимости. – Найдешь время. Я с третьим взводом тебя и Бойко с тыла подопру, чтоб хоть драпать не сразу стали, а немцев боем связали. Не боись, лейтенант! Может, командование сил и средств подбросит, повеселей воевать будет.
– Так точно, товарищ капитан.
Не успели толком оборудовать позиции, как ход события изменил немецкий летчик, скорей всего возвращавшийся после бомбежки города и давший крюк с целью разведки территории, на которую нацелен удар пехотных частей. Начало войны, народ не слишком пуган, все-таки по дороге в основном отступление происходит. Самолет стал кружить над колонной, его маневры выглядели угрожающе. Умная голова нашлась, опасаясь обстрела, дала отмашку.
– Укрыться!
Руководители в колонне остановили автомобили, лошадей и пеший люд, приказали прятаться в подлеске, за обочинами, в поле и под теми же автомобилями. Покружив над дорогой, самолет удалился. Очевидно, смертоносный груз и горючее были уже израсходованы. Некоторые индивиды предположили, что летчик – скрытый интернационалист, а потому пожалел беглецов.
Самолет улетел, и на короткое время по всей дороге стало как-то очень тихо. Апраксин услыхал, как Лепешкин сказал Серенко:
– …немцы нация культурная, ежели им не гадить, то и они тебе…
Окликнул:
– Лепешкин! Окоп готов?
– Уже обустраиваюсь, товарищ лейтенант.
– Проверю…
Где-то ближе к четырем часам вечера лейтенант заметил, что дорога стала более свободной, почти опустевшей. Прямо какое-то затишье.
Что, неужели все вышли?.. Да нет! Не может быть, чтоб уже… Ну вон же!
Наяривая лошадей, выжимая из них весь оставшийся запас сил и прочности, по дороге к позициям неслась вереница повозок, сверху укрытых брезентовыми пологами. Лейтенант еще издали по пестроте одежды на людях понял, что табор перекочевывает с места на место, может, уходит подальше от войны, стремясь остаться на советской стороне. Но почему такая спешка? Грохот от колес и поклажи, тревожный гомон и детский плач долетали до них на большом расстоянии. Где-то за спиной, со стороны основной магистрали, там, где прикрывал тылы роты основной состав полка, послышались артиллерийская канонада и ружейно-пулеметная перестрелка. Как все не вовремя!
Завидев красноармейцев, погонщик с первой же телеги стал кричать:
– Немцы! Немцы!
– Занять места в окопах! – отдал приказ личному составу. – Приготовиться к бою!
Что происходит в тылу, дело десятое, его позиции именно здесь, и защищать их придется согласно распоряжению старшего начальника. Апраксин, поднеся бинокль к глазам, всмотрелся в хвост тележного поезда, успевшего выскочить с перелеска на дистанцию засеянного пшеницей поля. Вот он, противник, с которым еще не встречался воочию в смертельной схватке. Из леса выкатились два мотоцикла, выкрашенных в серый цвет, с прикрепленными к ним боковыми люльками. В жаркую погоду солдаты вермахта в мышиного цвета гимнастерках, экипированы касками с очками. Встав на месте, оба пулеметчика в колясках приложились к прицелам ручных пулеметов и открыли огонь в направлении уходившего прочь цыганского табора.
– Товарищ лейтенант!..
Оглянулся на голос. Сержант Данилов взглядом задавал вопрос. Что делать? Стрелять или…
Стрелять в ответ пока нельзя, немцы вряд ли могли рассмотреть их позиции, а огонь по цыганам открыли, потому как не слишком спешили догнать «перекати-поле», играя с людьми, как кошка с мышкой. Азарт на лицах врагов. Отсюда в бинокль хорошо видно, что лыбятся в предчувствии охотничьего гона.
Спрыгнул в окоп, напрягая голос, чтоб услышали все, распорядился:
– Огонь открывать только по моей команде. Подпустим немцев на близкое расстояние.
Тем временем телеги цыган почти проскочили мимо отрытых и замаскированных окопов взвода, оставив после себя пыльный шлейф жаркого дня. Фашистские мотоциклисты, будто дождавшись выезда танков на обозримое взводным пространство, сорвались с места и, тарахтя моторами, покатили вперед.
Чуть привстав над бруствером, лейтенант, глядя в окуляры бинокля, рассматривал не их, а кромку леса за спиной немецкого передового дозора. Губы непроизвольно шевелились, произнося цифровой счет сил противника:
– Один… два… три… Нет, это бронеавтомобиль… Еще один…
Распорядился:
– Передать по ходу сообщения! Приготовиться к отражению атаки врага. По мотоциклам…
Мотоциклисты, считай, вплотную к позициям подрулили, сейчас их заметят.
– Огонь!
Бойцы, томимые ожиданием приказа, одновременно в восемнадцать стволов произвели винтовочный залп. Заработал «дегтярь», ручной пулемет, в руках Гаврикова.
– Прекратить стрельбу! Сержант, быстро одно отделение к мотоциклам, по возможности укатить их за позиции.
– Есть!
Звук выстрела и поднятый прилетевшим снарядом сноп земли тут же заставили изменить планы. Немцы не дураки.
Превозмогая страх, Апраксин отлепился от земляной стены, способной защитить от непрямого попадания.
– Отставить! Всем укрыться на дне окопа! Наблюдателям не зевать.
Утюжили снарядами их добрых минут десять, потом…
– Т-товарищ лейтенант! Т-танки на нас двинулись, – проорал Сечкин, один из выставленных наблюдателей.
Апраксин выглянул из окопа.
– Приготовить гранаты. Действовать, как учил. Гавриков!
– Здесь!
– Пехоту отсечешь.
– Знаю.