Страница 6 из 22
Ноги его вдруг куда-то исчезли, превратившись в беспомощные комья свежего теста. Когда он падал, ему даже показалось, что они гнутся независимо от суставов, что он просто валится, как плохо надутая пляжная игрушка.
Державший Норберта сзади на мгновение забыл о ноже и схватил его другой рукой за рубашку, отчаянно пытаясь поставить вертикально, когда небо вновь треснуло пополам, разорванное треском внезапной канонады.
Черные силуэты вокруг повалились на мостовую, кто-то куда-то бежал, кто-то отчаянно вопил, кто-то кого-то звал. По бетону струилась рубиновая кровь.
Хаос. Дым в небе. Скачущая, смазанная картинка, теряющая пиксели.
Все происходило одновременно.
Издающий резкий запах пота и розовой воды моджахед тяжело навалился на Норберта, но тут же начал судорожно ерзать, вцепившись в него так, будто он был последним спасательным жилетом на «Титанике».
Откуда-то появились фигуры в бурках и абайях или в песочного цвета туристических костюмах. Блеск дорогих противосолнечных очков, тяжелый топот ботинок с глубокими бороздами на подошвах.
Он видел, как двое хватают неуклюже перебирающего ногами человека в комбинезоне и тащат его куда-то в клубы дыма. Моджахед за спиной Норберта рванул его на себя, что-то гортанно декламируя срывающимся от паники голосом. Словно отполированный полумесяц, блеснуло острие.
Очередной взрыв паники подействовал на Норберта как острая шпора. Внезапно обретя власть над ногами, он отчаянно вцепился в запястье с ножом и дернул, закинув назад голову и сжимая мясистый черный шелк рукава.
Он даже не заметил, как крикнул.
Обычное, машинальное польское ругательство. Даже страшно подумать, сколько жителей страны между Балтикой и Татрами покинуло земную юдоль, крича на прощание: «Курва!», словно это было единственное, что они могли поведать миру под конец. Как будто упоминание женщины легкого поведения являлось идеальным завершением пути, последним словом, точкой над «i».
– Курва!
В этот вопль он вложил всю свою панику, злость и несогласие с подобным оборотом дел.
Все происходило одновременно. С тех пор, как он вновь забежал в тыл фонтана, прошло неполных четыре секунды.
Он успел заметить, что переодетые, окружившие кольцом несчастного в комбинезоне, на мгновение замешкались. Кто-то властно рявкнул – похоже, по-английски, но в грохоте и шуме вокруг осталось лишь ощущение приказа.
Один из них поднял оружие, направив прямо ему в лицо, и дважды выстрелил.
Норберт увидел лиловую вспышку, а затем провалился в темноту вместе с грохотом, с каким могла бы захлопнуться книга в тяжелом, оправленном в кожу переплете. Книга определенно чересчур короткая, преждевременно завершившаяся словом «курва».
Без сознания он пробыл всего несколько секунд, может, даже меньше. То было лишь краткое затемнение, словно предназначавшееся для рекламной вставки. Он вновь вывалился в раскаленный день в Дубай-Сити, в шум выстрелов и криков, который казался ему приглушенным, словно кто-то забил ему уши желе.
Кто-то тащил его за воротник, быстро и грубо; он видел волочащиеся по тротуару собственные ботинки, рубашка врезалась в горло.
Он увидел закутанную в черное фигуру, смятую, словно брошенная одежда, но неуклюже ползущую куда-то вперед бессмысленными движениями заводного механизма, промокшую тряпку на лице, на которое уже садились мухи, щель, в которой блестел один вытаращенный глаз, залитый алой, густой, как сироп, кровью, смуглые руки с нарисованными хной полосами на запястьях, искривленные пальцы со сломанными ногтями, оставлявшие ржавого цвета следы на бетоне.
И черный нож с треугольным клинком с дырой, блестевший на тротуаре, словно осколок луны.
Движения ползущего становились все медленнее, но он продолжал упрямо стремиться вперед, словно на остатках энергии почти полностью спущенной пружины. Пахло кровью, розовой водой и дерьмом.
– Вставай! Я помогу! – сдавленно рявкнул над головой Норберта тот, кто его тащил. По-польски.
Он послушно поднялся на онемевшие ноги. Тот забросил его руку на шею, а другой рукой схватил за ремень и потащил быстрее. Вокруг бежали другие, он видел фигуры в развевающихся красных и синих абайях, черные бурки, туристические штаны с набитыми карманами на бедрах, слышал топот тяжелых ботинок.
И еще он видел оружие. Много оружия. Короткие массивные автоматы с обвешанными какими-то электронными штучками стволами, все солидное, испытанное и явно неоднократно использовавшееся. Кровь на песочного цвета рубашках, напряженные сосредоточенные лица, пластиковые наросты коммуникаторов на висках или ушных раковинах. Резкий металлический запах пороха и тяжелая мускусная вонь пота. Одеколон и смазка.
Писк в ушах постепенно проходил, сменяясь синтезированными рыданиями десятков сирен и стуком и визгом турбин квадрокоптеров.
Все вокруг путалось и вращалось, словно картинка в сумасшедшем калейдоскопе. Рваный, почти стробоскопический монтаж – как для видеоклипа. Вспышки и темные пятна, звуки, запахи, коктейль разнообразной вони. Топот сапог, визг водородных турбин.
На площадь въезжали микроавтобусы, лавируя у фонтана, – серые, покрытые матовым слоем ржавой пыли, почти без окон, со странными скошенными кузовами, похожие на гробы на колесах. Загрохотали отодвигающиеся дверцы.
– Давай! Дава-ай! Быстрее!
– Хейт-вагон вперед! Где труподелы?
– Уже кончают!
– В третий! Подгони их! Хостов – во второй!
– А с этим что? – спросил рослый, с лысой башкой и татуировкой на затылке, тот самый, что тащил Норберта.
– Эвакуация! На втором!
– Этого, курва, в планах не было!
– Что?! Я сказал!
– Есть!
Из-за отодвинутой дверцы микроавтобуса появилось несколько рук, которые подхватили Норберта за плечи и рубашку, после чего втащили в нутро машины, отделенное от царившего вокруг хаоса затемненными стеклами, наполненное запахом горячего пластика и лакированной кожи, на фоне которого ощущался металлический запашок кондиционированного воздуха и табачного дыма, смешанный с легким химическим ароматом искусственной сосны.
Канонада стихла – лишь время от времени раздавались одиночные выстрелы.
К ним не спеша приближались одетые в бурки или песочного цвета штаны и рубашки фигуры – без паники, подняв к небу дула автоматов.
Внутренность машины выглядела достаточно просторной – кресла располагались вдоль стен, так что пассажиры сидели лицом друг к другу, а не в направлении движения; посредине было свободное пространство, устланное мягким серым ковровым покрытием, на котором беспомощно корчился Норберт, словно ослепленный чудовищной вспышкой снаружи краб. Он видел в основном зеленые и фиолетовые пятна, натыкаясь на чьи-то колени; кто-то тащил его за плечо в сторону кресла.
В испещренном пятнами полумраке он увидел какие-то силуэты – кто-то то и дело садился в машину через отодвинутую дверцу. Его толкнули на сиденье, взвыл двигатель, и автобус тронулся, развернувшись на месте.
Тот, кто вскочил в машину последним, уселся в открытом дверном проеме с автоматом на коленях и издал дикий вопль, казавшийся более уместным на родео. Сидевший рядом с Норбертом резким движением сорвал с себя абайю, обнажив потную голову с коротко подстриженными волосами и туловище в разгрузочной жилетке с набитыми карманами, после чего наклонился вперед, выставив руку в замшевой перчатке без пальцев. Сидящий напротив перебросил оружие в другую руку и хлопнул ладонью о его ладонь. Норберт, зажатый между своими спасителями, пытался справиться с головокружением.
Оба инженера сидели напротив него, с ошеломленными бледными лицами. Один все еще трясся как в лихорадке, стуча зубами. Другой судорожно вцепился в спинку сиденья, таращась в пространство пустым взглядом впавшего в ступор.
Чья-то широкая спина закрыла вид Норберту. Присев на пол напротив заложников, мужчина с треском рванул клапан на боку жилетки, обнажив всевозможные свертки и замысловатые предметы, подвешенные в эластичных петлях или сетчатых кармашках. На руках у него были хирургические перчатки. Он по очереди дотронулся до лиц обоих ошеломленных инженеров, заглядывая им под веки и отворачивая губы уверенными движениями, свойственными скорее ветеринару.