Страница 12 из 21
К тысяча девятьсот двадцатому году у Сэнгер было множество новых союзников. Более 4,7 миллиона американцев, многие из рабочего класса или семей иммигрантов, отслужили во время Первой мировой войны в армии, где узнали о венерических заболеваниях и презервативах от товарищей-солдат и проституток. В Европе достать презервативы было легко, они неофициально продавались во многих правительственных американских кафетериях. Когда война закончилась, ситуация с венерическими заболеваниями стала настолько серьезной, что многие американцы начали рассматривать секс как вопрос общественного здоровья, достойный научного исследования и внимания общества. Правительство Штатов начало тратить миллионы на кампании по оздоровлению общества, чтобы предотвратить распространение болезней, передающихся половым путем. Органы здравоохранения получили поддержку судьи апелляционного суда Нью-Йорка, который ранее подтвердил приговор Сэнгер по поводу нарушения законов о пороке, но зато впервые постановил, что врачи могут прописывать контрацепцию для здоровья женщины.
Для Сэнгер этого было недостаточно. Врачи назначали контрацепцию только в самом крайнем случае, и даже тогда – что они могли прописать? Не было надежных средств предохранения, кроме, может быть, презервативов. Чтобы использовать презерватив, нужно согласие и сотрудничество мужчины, а Сэнгер по опыту работы в бедняцких районах Нью-Йорка знала, что мужчина обычно не против шести-семи детей, лишь бы у него была возможность получать секс всегда, когда придет настроение. С последствиями разбирались именно женщины – не только потому, что они вынашивали детей, но и растили их тоже они. В тысяча девятьсот девятнадцатом году Сэнгер писала:
Хотя его никто не избавляет от страданий, это правда… гораздо сильнее страдает она. Это она долго носит, рожает и вскармливает нежеланное дитя. Это она дежурит возле ложа страданий, где мучается ребенок, потому что родился в перенаселенном доме… Это ее плотскую тягу убивает страх нежелательной беременности. Это она в первую очередь и потому безнадежно лишается возможности самовыражения.
Резиновые презервативы продавались в жестянках и носили имена «Шейх», «Рамзес», «Павлин» и «Золотой фазан». И хотя они были дешевы, эффективны и широкодоступны, для Сэнгер этого было мало: она больше волновалась о контроле рождаемости, чем о предотвращении заразных болезней. Но, во всяком случае, решение судьи сделало ее работу законной, и она начала находить поддержку у тех, кто раньше не осмеливался вслух высказываться в защиту контроля рождаемости.
«Отношение церкви к контролю рождаемости должно измениться, – говорил преподобный доктор Карл Рейланд, один из либеральных лидеров протестантской епископальной церкви Нью-Йорка. – Она должна поддержать этот метод повышения качества жизни. Возражения на религиозных основаниях – нерелевантны». Рабби Стивен С. Уайз, основатель Американского еврейского конгресса, заявлял, что «сакральное отношение к жизни не предполагает, что порождение ее должно быть неограниченным и бесконтрольным; напротив, людям следует желать завести детей лишь тогда, когда они могут создать им условия, делающие жизнь достойной того, чтобы жить». С этим соглашались многие врачи, работавшие волонтерами в клиниках, которые открывала Сэнгер. Даже некоторые суды подтвердили легальность контрацепции. И только Конгресс, легислатуры некоторых штатов и римско-католическая церковь продолжали держаться. Важно, однако, что сопротивление исходило от окопавшихся консервативных институтов, а не от широкой публики. Общество услышало то, что хотела сказать Сэнгер, – и не через один канал.
Сэнгер становилась изощреннее в своем радикализме. Вместо того чтобы бросать вызов консервативным взглядам общества, она пыталась привлечь к своему делу врачей, ученых и общественных лидеров, настаивая на пользе контрацепции для здоровья людей. Она призывала женщин подбирать диафрагмы нужного размера вместе с врачом – не только потому, что диафрагмы были самым эффективным доступным методом предохранения, но и потому, что знала: врачи станут ее ценными союзниками. Движение за сексуальное удовольствие никогда не обретет нужной поддержки, но у движения за здоровье такой шанс есть. Это был стратегический компромисс, и прозорливый.
Один из ее тогдашних союзников, зажиточный вдовец по имени Джеймс Ноа Генри Сли, влюбился в Сэнгер сразу после знакомства. Сли был на двадцать лет старше Сэнгер, консервативный республиканец с головы до ног. Он был президентом компании смазочных материалов «Три-в-одном», продукцию которой в то время почти каждый американец держал под рукой, чтобы смазывать печатные и швейные машинки, велосипедные цепи. Когда Сэнгер познакомилась со Сли, она уже семь лет жила отдельно от мужа. В двадцать втором году она наконец развелась с Уильямом Сэнгером и вышла замуж за жесткого и аристократичного Сли. Некоторые условия она потребовала закрепить письменно. Муж и жена оставались жить в разных квартирах и перед любым визитом обязались предупреждать друг друга. Вскоре после свадьбы Сэнгер убедила Сли открыть «Холланд-Рэнтос», первую компанию, которая продавала контрацептивы исключительно медицинскому сообществу. Такова была часть ее плана по приданию законности средствам предохранения. Как-то раз Сэнгер попросила Сли потратить десять тысяч долларов на зарплату и расходы гинеколога, который путешествовал бы по стране, распространяя информацию о средствах предохранения. «Если это можно будет сделать, – умоляла она его, – я благословлю моего обожаемого мужа, Дж. Н. Х. Сли, и удалюсь с ним в сад любви».
Сли принял правила брака Сэнгер. Когда один ее пьяный друг спросил его, как это он поддерживает такие необычные отношения, Сли ответил: «Вопрос ваш нахален, молодой человек, но я вам отвечу. Она была и всегда будет величайшим приключением моей жизни».
Если он хотел приключений, Сэнгер его ими обеспечивала. В ответ Сли давал ей все деньги, которые были нужны на борьбу, включая те, что она попросила на оплату странствующего гинеколога, – тот прочел более семисот лекций по всей стране.
Кое-что начинало удаваться. Сэнгер не только возглавляла правозащитную организацию, руководившую работой клиник, – они с мужем теперь владели собственной компанией по производству и продаже средств предохранения. К рынку контрацепции она отнеслась как индустриальный магнат, стараясь полностью захватить его своим продуктом. «Холланд-Рэнтос» завоевала доверие врачей и стала главным национальным поставщиком диафрагм. Врачам такое положение вещей нравилось, потому что они таким образом вели надзор за репродуктивным здоровьем женщин, и это обеспечивало непрерывный поток новых пациенток. Научные исследования, многие из которых спонсировала Сэнгер, утвердили метод «Холланд-Рэнтос» с диафрагмой и гелем как самый безопасный и надежный для женщины. Когда, наконец, Американская медицинская ассоциация поддержала контрацептивы, «Холланд-Рэнтос» напомнила врачам, что ее препарат – называющийся «Коромекс» – стал промышленным стандартом и его уже используют «пятьдесят тысяч врачей, двести тридцать четыре клиники и сто сорок больниц».
К тому времени Сэнгер расширила сеть своих связей за пределы изначального круга радикалов, выстроив союзы со многими влиятельными людьми, включая врачей, богатых бизнесменов, социально активных женщин высшего света. Эти союзы позволяли ей собирать деньги и помогали сопротивляться силам, брошенным против нее католической церковью.
Но самый сильный из ее новых союзников был и самым сомнительным. Лидеры евгенического движения не особенно беспокоились о сексуальной свободе или правах женщин, но они желали, чтобы определенные группы женщин рожали меньше детей, и признавали, что их интересы пересекаются с интересами Сэнгер. Контроль рождаемости они почитали мощным оружием снижения бедности, преступности и количества тех, кого они называли «слабоумными». Женщине, которая, скорее всего, родит бедного слабоумного ребенка с преступными склонностями, до´лжно прописывать средства предохранения или стерилизацию, чтобы предотвратить продолжение ее рода, – так говорили евгеники. В частности, кандидатами на стерилизацию были те самые бедные женщины, которых спасала Сэнгер, работая молодой медсестрой в нижнем Ист-Сайде. А сейчас оказалось, что она примкнула к евгеникам, которые в те времена в Соединенных Штатах были куда более уважаемы, нежели защитники контроля рождаемости. Евгеника была в тренде. В двадцатых годах гарвардский профессор психологии Уильям Макдугалл провозгласил, что с неграмотностью можно покончить, если запретить людям, которые умеют читать, вступать в брак с теми, кто не умеет. Сэнгер говорила, что не видит ничего плохого в использовании контроля рождаемости для отсева «непригодных». Она соглашалась, что следует поощрять к стерилизации людей с неизлечимыми наследуемыми заболеваниями. Она присоединила свой голос к мнению, что преступники, неграмотные, проститутки и наркозависимые должны быть отделены от общества. Такие взгляды были широко приняты в двадцатых – тридцатых годах двадцатого века, хоть это и не облегчает их понимания.