Страница 11 из 21
Вскоре по прибытии в Англию Сэнгер написала мужу, что считает их двенадцатилетний брак законченным, и попросила развода. Но Билл думал по-другому. «Ты для меня весь мир», – настаивал он в одном из писем.
Но если мужа она покинула без особых угрызений, то к детям у нее были иные чувства. В своем дневнике она выражала обеспокоенность за них. Семилетний Грант и пятилетняя Пегги временно жили в Гринвич-Виллидж, вверенные заботам Кэролайн Пратт, прогрессивной деятельницы образования, и ее спутницы жизни Элен Маро, профсоюзной активистки. Пегги не понимала, куда девалась мать, и плакала каждый раз, когда отец, навещавший детей в доме Пратт и Маро, должен был уходить, писал Билл в письмах к Маргарет. Со временем Билл забрал Пегги к себе и попросил одну из теток девочки переехать к нему и готовить. Грант писал матери письма, в которых стоически призывал не беспокоиться о нем, а Стюарт, один в школе-пансионе, просил прислать ее фотографию, на которую он смотрел бы в ее отсутствие. С началом войны в Европе почта стала ненадежной. «Как мне одиноко! – писала Сэнгер. – Есть ли на свете тюрьма суровее… нежели скитания по миру, вдали от любимых малышей?..» Но в других письмах и дневниках она ясно выражала, насколько ценит время, свободное от семейных забот, чтобы «размышлять, медитировать и мечтать».
Осенью тысяча девятьсот пятнадцатого года мужа Сэнгер осудили по обвинениям в непристойности. Судья счел, что он нарушил «не только законы человеческие, но и законы Божьи, замышляя предотвратить материнство». Выбирая между штрафом в 150 долларов и месяцем в тюрьме, Уильям Сэнгер выбрал тюрьму. Только тогда Маргарет наконец согласилась вернуться домой. Вскоре после ее приезда в Нью-Йорк ее пятилетняя дочь Пегги заболела пневмонией и умерла в больнице «Маунт-Синай», свернувшись на руках матери. Семья Сэнгер после этого никогда не стала прежней. Грант обвинял мать, говоря, что Пегги не заболела бы так серьезно, если бы мать была дома. Билл Сэнгер сделал гипсовый слепок лица дочки и еще много лет хранил его даже разбитым. Маргарет не спала ночами, а когда сон приходил, ее одолевали кошмары. Однажды ей приснилось, что вокруг нее падают крыши с домов, и она взволновалась, что с дочерью, но тут же поняла, что совершенно девочкой не занималась и не знает, где она. Многие годы ее терзали кошмары про младенцев, и бессонницей она страдала до конца жизни.
Эта трагедия, однако, не заставила ее уделять больше внимания выжившим детям. Вместо этого Сэнгер вернулась к работе, решительно настроенная добиться перемен и готовая вести войну, если потребуется. Она стала сниматься для рекламных фотографий в широком квакерском воротничке, с аккуратно забранными волосами, держа на руках младшего сына – вполне уважаемая молодая мать. Примерно в это же время она начала говорить «контроль рождаемости» вместо «контрацепция» – блестящий образец маркетинговой стратегии. Сэнгер хотела отделить секс от продолжения рода, но дело было не только в этом. Сперва она рассматривала названия «материнство по своей воле» или «отцовство по своей воле», но они звучали недостаточно точно. «Более точны были термины “контроль семьи” и “контроль расы”, – вспоминала Сэнгер. – В конце концов меня осенило: “контроль рождаемости”!»
Никаких сексуальных коннотаций, заявлений о независимости, никакой угрозы. Это слова не для борьбы. Они как квакерский воротничок – для того, чтобы людям было спокойнее. Естественно, что против «рождаемости» никто не возразил бы: без рождения не было бы жизни. Но для Сэнгер ключевым словом было слово «контроль». Если женщины на самом деле смогут распоряжаться, когда и как часто рожать, если они станут хозяйками собственных тел, то обретут силу, непредставимую доселе. Без такого контроля женщины обречены быть лишь матерями и женами, и не более. Однако слово «контроль» также посылало весточку евгеникам, поддерживавшим Сэнгер: их миссию она не упускала из виду, радея не только о личном выборе, но и о том, кто должен рожать детей, а кто нет.
В тысяча девятьсот шестнадцатом году Сэнгер открыла свою первую клинику контроля рождаемости на Эмбой-стрит, 46, в бруклинском Браунсвилле, где она, ее сестра Этель и команда медсестер распространяли презервативы и пессарии «Мицпа» (гнущиеся резиновые колпачки, которые обычно продавались в аптеках для «поддержки матки», но на самом деле работали примерно так же, как диафрагмы и маточные колпачки). В рекламной брошюре клиники, напечатанной на английском, идише и итальянском, было написано:
МАТЕРИ!
Можете ли вы позволить себе большую семью?
Хотите еще детей?
Если нет, то зачем их рожать?
НЕ УБИВАЙТЕ, НО ПРЕДОТВРАТИТЕ.
Безопасно, безвредно!
Информацию можно получить по адресу:
ЭМБОЙ-СТРИТ, 46.
Работа клиники напрямую нарушала закон штата Нью-Йорк, поэтому никто не был удивлен, когда через десять дней после открытия нагрянула полиция. Контрацептивы конфисковали, Сэнгер была арестована. Ее обвинили в нелегальном распространении предметов для контроля рождаемости и заставили отработать тридцать дней в исправительном учреждении графства Куинс. Сэнгер отказалась сдавать отпечатки пальцев, мотивируя это тем, что она политический узник, а не уголовник. Перед тем как ее отпустили, пара охранников по имени Мюррей и Фоли попытались силой заставить ее сдать отпечатки, но Сэнгер, которая была меньше каждого втрое, отбилась. Газета «Нью-Йорк Трибьюн» писала, что она вышла из тюрьмы с «натертыми докрасна запястьями, будто их яростно выкручивали». В другой статье, не без лукавства, утверждалось: «Никто, кроме Управления исправительных учреждений, не знает, какие раны зализывают сейчас Мюррей и Фоли».
Время для всей этой шумихи было самое подходящее. Даже люди, не озабоченные женским правом на свободный секс, начали задумываться о том, что контроль рождаемости мог бы послужить общественному благу. В тысяча семьсот девяносто восьмом году безвестный английский священник Т. Р. Мальтус опубликовал «Опыт закона о народонаселении», где утверждал, что большинство страданий на земле вызваны «постоянным стремлением [человечества]… расти больше, чем то позволяют средства к существованию». Чарлз Дарвин верил, что люди со временем становятся все более плодовитыми, а любовник Маргарет Сэнгер, Хэвлок Эллис, считал, что с тех пор, как людей стала меньше занимать борьба за физическое выживание, человеческое сексуальное желание выросло. Свой вклад в увеличение численности семьи внесли рост городов и промышленная революция, не говоря уже о строгостях католической церкви. Одновременно с ростом рождаемости падала – благодаря достижениям естественных наук и медицины – смертность. Первые два – пять миллионов лет человеческой истории мировое население никогда не было больше десяти миллионов, и рост его не превышал нулевой отметки. Рождаемость и смертность почти уравнивались. Но когда люди начали возделывать землю и разводить скот, то стали жить дольше. К тысяча шестьсот пятьдесят восьмому году численность мирового населения достигла пятисот миллионов. К тысяча восьмисотому она превысила миллиард, а в тысяча девятисотом приблизилась к двум.
В изобильных землях Соединенных Штатов контроль за населением не был насущной экономической проблемой. Но он становился насущной проблемой социальной. В больших семьях детей заставляли бросать школу и идти работать. Семьи с десятком и более детей часто теснились в трех-четырех комнатах; в таких семьях кто-нибудь из детей неизбежно умирал или уходил на улицы, где становился преступником. Тысячи сифилитиков продолжали рожать зараженных детей. Одна такая женщина писала Сэнгер:
Сегодня я – мать шестерых живых детей и двоих недоношенных. Моему старшему уже двенадцать, и он с рождения беспомощен. Остальные дети очень бледные, их приходится то и дело водить к доктору. Одна из дочек слепа на левый глаз. После рождения последнего ребенка я пыталась держаться подальше от мужа, но это вызывало ссоры, и однажды он от меня ушел, сказав, что я не выполняю долга жены.