Страница 8 из 15
Например, рентгеновские снимки. Мистер Прайс, торакальный хирург, ни за что не возьмется за скальпель, пока лично не прочтет отчет рентгенолога, подтверждающий, что на снимках у пациентки, ожидающей операции на молочной железе, все чисто. Поэтому примерно за неделю она приходит на предоперационное обследование, которым занимаются интерны. Мы даем ей направление на рентген, отыскиваем карту и сопровождаем пациентку в рентгенологическое отделение. К концу рабочего дня в кабинете рентгенолога лежит аккуратная стопка снимков, дожидающихся описания… которая бесследно исчезает, и никто не знает куда. Подозреваю, где-то в больнице есть кабинет, в котором высятся горы рентгеновских снимков, аккуратно разложенных по конвертам с надписью «Срочно: на описание». Если нет, то я понятия не имею, куда они могут деваться. А уж я, поверьте, достаточно времени потратил на розыск.
Каждую неделю происходит одно и то же. Накануне того дня, когда мистер Прайс будет оперировать, начинаются судорожные поиски снимков и их описаний. По-быстрому удается найти один, максимум два. Соответственно, четыре – пять объявляются пропавшими без вести. И тут уже неважно, сколько лет ты проучился на врача, гораздо важнее, как часто смотрел «Коломбо» по телевизору. Рентгенолог, когда его удается найти, со всей убедительностью заверяет, что никогда их не видел. Это определенно не так, потому что каждый раз, без исключения, выясняется, что он-то их и видел, причем последним. Сегодня, например, пропаж было три, и одну обнаружили прямо у него под столом.
– Ну, я его туда точно не клал, – заявил рентгенолог оскорбленным тоном, как будто я специально спрятал снимок там.
Тут вступает в действие золотое правило медицины: старший по должности всегда прав. Без исключения.
Третий снимок нашла Максина. В чем заключаются ее прямые обязанности – тайна, покрытая мраком. Единственное, чем она занимается – это поиски пропавших снимков. А поскольку в больнице она уже 20 лет, то понаторела в этом изрядно. Она может запросто поинтересоваться:
– А за батареей смотрел? – будто это самое обычное место для хранения рентгеновских снимков. – Если описывать должен был доктор Палаши, они наверняка там. Вечно заваливаются за батарею у него в кабинете.
Вне всякого сомнения, требуются годы работы, чтобы набраться подобных знаний. По слухам, она на самом деле должна оформлять снимки в архив после того, как пациент вылечился и выписался домой. Однако всякий раз, когда я вижу Максину, она стоит на коленях вся в пыли и копается под каким-нибудь шкафом в поисках очередной пропажи.
Судя по всему, в детстве она хотела стать археологом, и, по-моему, археология без нее много потеряла, хотя медицина, конечно, осталась в выигрыше. Достаточно сообщить ей фамилию пациента и исследуемую часть тела: если снимок побывал в ее руках, она его вспомнит.
– Да-да, был рентген запястья пару месяцев назад, но тазобедренного сустава я не видела, – сообщила она при нашей первой встрече, когда я поинтересовался бесследно исчезнувшим снимком кого-то из пациентов. Однако этим утром даже Максина не может отыскать одну из пропаж. Перевернув вверх дном все рентгенологическое отделение, я вынужден признать свое поражение.
В этот момент доктор Палаши, худой и высокий, с острым носом, на котором элегантно сидят очки в дизайнерской оправе, проходит мимо нас со стопкой конвертов руках. Вообще-то мы его уже спрашивали. Наверняка он описывал снимок, но как это доказать?
– А вы… нет-нет, конечно, это вряд ли, но… не могло так получиться, совершенно случайно… что вы все-таки видели рентген грудной клетки мистера Уэстона? Ну вдруг, доктор Палаши? – спрашивает Максина и тут же, в точности как в «Коломбо», подхватывает, прежде чем он ответит:
– Ну конечно нет, как глупо с моей стороны!
Она уже совсем готова усесться за стол и вернуться к работе, но вдруг поднимает глаза.
– Ах да, доктор Палаши, простите, что снова вас беспокою, но не у вас ли ключи от большой смотровой?
Он роется в кармане.
– Давайте-ка я вам помогу, – предлагает Максина.
То, что происходит дальше – просто песня: прежде чем он успевает среагировать, она выхватывает у него из рук стопку снимков и, пока доктор Палаши ищет ключи, быстро пролистывает конверты.
– Вот же! – громко восклицает она.
Все-таки снимок был у доктора Палаши. Весь день он проносил его с собой.
– Ах, этот! Да, я как раз собирался его описать. Задержался немного. Почему вы не сказали, что ищете именно его? – смущенно произносит он.
– Мы говорили. Мы весь день вас про него спрашиваем, – отвечаю я.
Он пронзает меня взглядом. Поправляюсь:
– Хм… но, наверное, я недостаточно хорошо объяснял. Извините. Ну, раз снимок нашелся, может быть, вы будете столь любезны и прямо сейчас опишете его, срочно, чтобы я успел распечатать описание и приложить к завтрашним документам для операции?
Золотое правило медицины снова в действии: делаю вид, что прошу его об услуге, хотя вина за сложившуюся ситуацию целиком и полностью на нем.
Пару мгновений он фыркает и сопит; ровно столько, сколько надо, чтобы заставить меня вновь запаниковать, прежде чем согласиться.
– В следующий раз, когда будешь искать снимки, – говорит Максина, пропуская меня вслед за доктором Палаши в смотровую, – проверь еще одно место, потому что когда-нибудь я засуну их именно туда.
– В смысле? – наивно переспрашиваю я.
– В смысле, что предварительно их надо будет свернуть в трубочку. Только советую надеть резиновые перчатки, – хохочет Максина.
Вторник, 2 сентября
Выходим с Руби на перекур за корпус скорой помощи. Ее консультант, мистер Грант, здорово усложняет ей жизнь: он не забыл обвинения в расизме и теперь из кожи вон лезет, лишь бы ее прижучить. На обходах он ее демонстративно игнорирует и, обращаясь к остальным, делает вид, что ее тут нет. С учетом того, что Льюиса он тоже терпеть не может, – потому ли, что он чернокожий, или гей, или приятель Руби, – атмосфера в команде заметно натянутая.
Перед уходом Руби оборачивается ко мне и спрашивает:
– Какая разница между мистером Грантом и сперматозоидом?
– Чего? – недоуменно переспрашиваю я.
– У сперматозоида есть один шанс на миллион превратиться в человека, – хохочет она.
Среда, 3 сентября
У миссис Крук из администрации очередная катастрофа. Нам не начислили зарплату. Это уже определенно причина для беспокойства. В конце концов, мы весь прошедший месяц трудились как каторжные. Не будучи уверенным, к кому обратиться по поводу этого упущения, Льюис решает, что первая инстанция в данном случае – больничная администрация (заключение, скажем прямо, не требующее особой гениальности). Проблема в том, что это означает попытку завязать разумный взрослый диалог с миссис Крук, которая по малейшему поводу впадает в слепую панику.
Хотя в теории Льюис совершенно прав в своем предположении о том, что именно миссис Крук должна заниматься нашей зарплатой, ну или хотя бы представлять себе порядок ее начисления, выясняется, что на самом деле все не так просто. Чеками занимается Труди.
– Кто такая Труди? – следует вопрос.
– Секретарь мистера Баттеруорта, – поступает ответ.
Недоумевая, почему секретарша хирурга должна отвечать за зарплату интернов, я отправляюсь в ее кабинет, чтобы как-то разобраться в ситуации. Труди, в контрасте с мистером Батеруортом, – само очарование. Слегка за сорок, с высветленными волосами, подстриженными под каре, в очень короткой юбке, черных колготках и сапогах до колена. Она явно молодится, но тут уж на войне как на войне – все средства хороши.
– Он настоящий баран, правда? – говорит она, стоит мне упомянуть мистера Баттеруорта.
Не совсем уверенный, как правильно на такое отвечать, задаю встречный вопрос:
– И как только вы работаете с ним?
– Ну, ко всему можно привыкнуть. К тому же в мои годы начинаешь понимать, что все начальники – идиоты, а мистер Баттеруорт так умеет распугать всех вокруг, что меня тут почти никто и не тревожит.