Королева пламени

— Раулен, хватит, — оборвал его Хеврен.

— Почтенный командор, разве вы хотите отвести его прямо к императрице? — удивился тот.

— Защита императрицы — моя забота, не ваша. После аудиенции я должным образом сопровожу лорда Вернье в камеру.

Благодаря простой планировке ориентироваться во дворце очень легко. Все коридоры ведут в центр, где собирается императорский двор. Однако коридоры чрезвычайно длинны и оставляют достаточно времени для размышлений и неловких попыток разговорить собеседника.

— Можно ли поинтересоваться обстоятельствами кончины императора Алюрана? — осторожно спросил я.

— Ему было восемьдесят. Он дряхлел с каждым днем, — сухо ответил Хеврен. — Милорд, здесь нет места тайнам и подозрениям.

— А его последняя воля?

По традиции, когда император ощущал закат своих лет, он составлял завещание, восхваляя и одаряя тех, кто помогал его правлению, и оставляя наказы преемнику.

— Дары вам были обширны: земли на северном побережье, ежегодная пенсия, несколько редких томов из императорской библиотеки. Но вот позволят ли вам получить их, большой вопрос…

— Меня не интересует завещанное мне, лишь то, что император наказал преемнице.

Хеврен некоторое время шагал молча, и чем ближе мы подходили к дверям в тронный зал — двадцатифутовым исполинам из красного дерева, — тем мрачней делался Хеврен.

— Ей он оставил всего три слова, — наконец выговорил он. — «Забудь всякую роскошь».

— Хеврен. — Я остановился, принудив тем самым остановиться и его.

Окружающие нас стражники схватились за мечи. Не обращая на них внимания, я шагнул ближе к командору и тихо, но решительно заговорил:

— Она должна меня выслушать вне зависимости от того, осудят меня или нет. Она должна узнать то, что хотим рассказать я и эта женщина.

— Я солдат, а не советник, — произнес он.

Двери открылись. Хеврен не стал толкать либо хулить меня, но почтительно указал на вход. Я глянул на Форнеллу. Та с трепетом смотрела на тронный зал.

— Она желает моей головы, — поведал я Форнелле. — А когда моя голова покатится, пожалуйста, добейся, чтобы императрица выслушала тебя.

Толстые мраморные колонны поддерживали купол над круглым тронным залом. На круглом же возвышении посреди зала стоял трон. Других сидений в зале не было. Возвышение представляло собой шесть концентрических дисков, образующих ступени, на которых выстроились императорские сановники. Статус каждого определялся высотой ступени. Старшие военные чины занимали нижнюю ступень, на вторую и третью вставали юристы и ученые. Я был единственным в империи историком, удостоенным четвертой ступени. На пятой обычно стоял Светоч и те, кем более всего дорожил император. Шестая ступень всегда оставалась пустой как напоминание о том, что император все-таки несет бремя власти в одиночестве.

Я обвел взглядом советников, нашел несколько знакомых лиц. Все либо отворачивались, либо не слишком усердно изображали праведный гнев. Я удивился тем двоим, кого обнаружил на пятой ступени. Первый — Хорон Нестер Эверен, главнокомандующий имперскими силами. Его всегда было трудно разгадать, отчасти из-за его постоянной мрачности и гримас, отчасти из-за обширного ожога, полученного во время последней атаки на Марбеллис: вся левая половина лица превратилась в сплошной шрам от лба до шеи. Что думает обо мне второй человек на пятой ступени, разгадывать не пришлось. Имперский прокурор Мерулин Нестер Вельсус никогда не относился ко мне с приязнью. Я к нему тоже. Он всегда казался мне человеком, выискивающим слабости других, будто в подтверждение своей безграничной способности праведно судить. Видя его нескрываемую враждебность, я понял, что оправдались самые худшие предположения о тяжести моей грядущей участи.

Но мое внимание тут же целиком захватила та, что сидела на верхней ступени. Последний раз я мельком видел ее по возвращении с Островов, в Линеше. Она спустилась по сходням в порт и пошла, не оглядываясь. Во время путешествия мы не обменялись ни единым словом. На ее лице отражалась только упрямая ядовитая злоба. Я понял, что примирению между нами не бывать: я избавился от своей ненависти, а эта женщина упорно цеплялась за свою. Тогда я и решил отправиться в путешествие. Мое ученое любопытство разожгли удивительные рассказы Аль-Сорны. У меня возникло множество интереснейших вопросов. Потому я собрался лишь ненадолго вернуться во дворец, поведать императору о произошедшем на Островах и тут же сесть на корабль до Объединенного Королевства. Конечно, я пожалел о столь опрометчивом решении. Но теперь, глядя на императрицу Эмерен, я понял, что, отправился бы я в путешествие или остался, — никакой разницы бы не было.

Эмерен выглядела спокойной, красивое тонкое лицо казалось сосредоточенным, свободным от враждебности. Но она не смогла смирить свой взгляд. Ее глаза пылали злобой, так и впивались в меня. Пусть она и изображает беспристрастность — моя судьба уже предрешена.

Вдруг раздался радостный крик: «Дядя Вернье!» Из-за колонны выбежал мальчик. Ивелес сильно подрос за те несколько месяцев, пока я его не видел. Его тело приобрело раннюю подростковую долговязость, хотя по характеру он оставался сущим ребенком. Не обращая внимания на стражников, он подбежал ко мне, держа в каждой руке по игрушечному солдатику, обнял меня, заглянул в лицо. Его глаза так походили на глаза его отца, что у меня перехватило дыхание.

— Ты привез мне что-нибудь из северных земель? — спросил он и, не дожидаясь ответа, затараторил: — Плохие люди пришли убить меня и маму, но один превратился в хорошего человека и отпустил нас, а Хеврен сражался с ними, и вилла сгорела…

— Ивелес! — поднявшись на ноги, крикнула императрица.

Она с трудом сохраняла самообладание. Все стражники, кроме Хеврена, обнажили мечи, а тот присел на корточки и попытался осторожно отцепить ребенка от меня. Мальчишка насупился, ухватился крепче.

— Ивелес, все в порядке. — Я положил ладонь ему на плечо, чтобы осторожно оттолкнуть. — Прости, я забыл подарок. Но я привез занимательную историю. Надеюсь, вскоре я смогу рассказать ее тебе. А теперь иди к маме.

Мальчик раздраженно посмотрел на Хеврена и побежал к возвышению, вскарабкался по ступеням, кинулся к маме. Она с преувеличенным радушием раскрыла ему объятия, прижала к себе, притом не спуская с меня глаз. Наверняка ее отвращение ко мне диктовалось и ревностью. Император назначил меня учителем истории Ивелеса. Мы провели вместе много часов. Хотя я пытался разубедить мальчика, он вскоре привык называть меня «дядей».

— Вы с отцом как братья, — говорил он. — Значит, вы — дядя мне. Других у меня нет.

Императрица взъерошила мальчику волосы, тихо сказала что-то.

— Но я хочу остаться! — закричал он.

Императрица заговорила суровее, мальчик надулся и демонстративно затопал вниз по помосту, а затем убежал прочь в поисках новых развлечений. Звук его шагов эхом заметался под куполом.

Императрица некоторое время сидела молча и смотрела на меня с хорошо отрепетированной отстраненностью, затем перевела взгляд на Форнеллу и поморщилась от отвращения.

— Лорд Вельсус, заключенный имеет право выслушать выдвинутые против него обвинения, — изрекла императрица.

Вельсус поклонился ей, повернулся ко мне и извлек свиток из складок длинной мантии.

— Лорд Вернье Алише Сомерен, имперский хронист и первый из ученых, обвиняется в измене. Да будет известно, что он, как установлено достоверными свидетельствами, вступил в сговор с имперским узником Ваэлином Аль-Сорной, дабы способствовать его освобождению и избежанию кары за совершенные преступления. Да будет известно также, что означенный лорд Вернье вступил в сговор с агентами иностранной державы, а именно — Воларской империи, дабы причинить вред императрице и ее сыну.

А, так здесь не одна ложь, а целых две. Я не мог объяснить своего ледяного спокойствия — так же, как не мог объяснить своего самообладания и решимости тогда, когда погрузил острие ножа в затылок генерала Токрева. Наверное, бывают времена, когда избыточный страх побеждает самое себя.