Королева пламени

— Дань?

— Символическое подношение, — пояснил Эрлин. — Если он позволит вам остаться здесь без дани, его сочтут слабым, и какой-нибудь молодой воин вызовет его на поединок.

Вождь гортанно заговорил и указал топором на войско людей льда. Ваэлин увидел, что показывает Пертак на Дарену, держащую в поводу Шрама.

— Вождь хочет моего коня?

— Э-э, нет, — со смущенной улыбкой перевел Эрлин. — Он хочет женщину.

— Это неприемлемо, — сказал Ваэлин, распустил шнурок на прикрепленном к поясу кошельке и вынул рубин.

Красиво ограненный камень среднего размера дал ему губернатор Аруан в порту Линеша всего-то два года назад, хотя теперь это казалось невообразимо далеким прошлым. Ваэлину много раз хотелось продать его, в особенности когда пришлось странствовать. Риву постоянно терзал голод. Но песнь крови всякий раз тревожно взвивалась, когда Ваэлин обдумывал продажу. Наверное, камню было предназначено попасть в руки горного дикаря.

Ваэлин бросил камень, вождь выронил топор, подхватил драгоценность и впился в нее взглядом. Воины по обе стороны от Пертака тут же позабыли о дисциплине, с жадным любопытством окружили вождя. Тот зарычал, поднял над головой второй топор, и воины отпрянули, но не сводили взгляд с драгоценности.

Пертак поднял камень, посмотрел на просвет, затем глянул на Ваэлина и заговорил.

— Он хочет знать силу этого камня, — с легким презрением перевел Асторек.

— Здешние горы богаты рудами, но не драгоценными камнями, — пояснил Эрлин. — Местные горцы считают их чудодейственными.

— Скажи ему, что у этого камня есть сила захватывать души, — ответил Ваэлин. — Пусть не смотрит в него подолгу.

Когда Эрлин перевел, в глазах вождя мелькнул страх. Пертак тут же зажал камень в кулаке и задумчиво взглянул на Ваэлина. Затем вождь что-то буркнул, величественно развернулся и удалился прочь. Его немногочисленная свита поспешила следом. Похоже, тревога по поводу явления чужой армии исчезла без следа.

— Мы можем оставаться день и ночь, — перевел Эрлин. — Воистину щедрое предложение.

— Нам хватит времени?

Эрлин посмотрел на гору, возвышающуюся за поселением. Над ее плоской вершиной висел редкий туман.

— Брат, ты скоро поймешь, что здесь время не имеет значения.

Эрлин запретил сопровождать его всем, кроме Ваэлина, и остался непреклонным, несмотря на громкие протесты Дарены и других Одаренных.

— Мы же столько прошли! И нас лишают знания! — жаловалась Кара.

— Я стремлюсь не обидеть вас, но уберечь, — сказал Эрлин. — Уж поверьте, вы не поблагодарите меня за такое знание.

Он повел Ваэлина тропой, обходящей поселение ларета и выводящей к подножию горы, и остановился среди руин. Ваэлин обвел взглядом гранитные блоки и полуразвалившиеся стены. Их формы, элегантность и изящество, рисунки на камне, полустертые ветром и временем, показались знакомыми.

— Разрушенный город, — проговорил Ваэлин. — Его построили те же руки.

— Не совсем, — поправил Эрлин. — Но язык был тот же. И те же боги.

Он указал на лестницу, ведущую из руин на отрог горы. Ваэлин различил ступени. Тропа серпантином уходила наверх.

Ступени оказались влажными от постоянного тумана. С высотой быстро пришел холод.

— Как я понимаю, ты больше не придерживаешься Веры? — спросил Эрлин.

— Человек не должен придерживаться лжи.

— Вера никогда не была ложью. Она временами путается, чересчур сильно цепляется за догмы. Но я видел, что остальной мир предлагает в качестве духовного и священного. И меня вполне устраивает Вера.

— Когда мы впервые встретились, ты сказал, что для тебя не осталось иного пути, кроме Веры. А когда я понял, кто ты, я посчитал истинной легенду о том, что Ушедшие прокляли тебя за отрицание Веры, — сказал Ваэлин.

— Я и сам долго считал, что меня прокляли. Меня изгнали из родной деревни, потому что мои сверстники седели и покрывались морщинами, а я оставался на вид мужчиной едва за тридцать. Среди ненавистников главной стала моя жена. Ее оскорбляла седина в ее волосах, моя затянувшаяся молодость и отсутствие желания в моем взгляде. Я не был усерден в Вере, бормотал молитвы, не задумываясь над ними, иногда едко отзывался об орденских братьях и их назойливом морализаторстве. «Деньер, тебя прокляли Ушедшие!» — кричала моя жена. Она пыталась по-своему объяснить необъяснимое. Наверное, из злобы состарившейся женщины и родилась легенда.

— Так ты никогда не слышал голоса Ушедших? Тебе не отказали в пути за Порог?

Эрлин немного помолчал. Стало так холодно, что дыхание паром вырывалось изо рта.

— Я услышал их много лет спустя, — мрачно поведал бессмертный. — Брат, вопреки моему виду, я не свободен от смерти. Я не старею и не болею. Но я голодаю без еды, а если порезать мое тело, идет кровь — как и у обычных людей. Я могу умереть, и однажды я умер. По-крайней мере, я так близко подошел к Порогу, что разница уже не ощущалась. После изгнания из деревни я скитался по четырем фьефам. Тогда еще не существовало Королевства. Кажется, я пытался искать ответ на загадку моей вечной жизни, но слабо представлял даже сам процесс поисков. Мистиков и шарлатанов хватало, все они обещали мудрость в обмен на золото, и все оказывались либо безумцами, либо негодяями. Однажды в нильсаэльской таверне я услышал песню менестрелей о странных обычаях сеорда, о том, как они сохраняют свои леса с помощью заклятий Тьмы. Я надумал пойти к сеорда за ответами на свои вопросы. Почему нет? Я — одиночка, не воин, не представляю никакой угрозы. Я вошел в их лес и шагал по нему полдня. Они всадили мне в живот стрелу. Сеорда, высокий парень с безучастным лицом хищной птицы, явился посмотреть, как я истекаю кровью. Он равнодушно глядел на мою агонию, не отвечал на отчаянные мольбы о помощи. Мои глаза застила темная муть, и меня окутал холод смерти. И тогда я услышал шепчущие, кричащие, умоляющие голоса. Их было очень много. «Это и есть место за Порогом? Черная пустота, заполненная отзвуками голосов?» — подумал я. Никакого безграничного спокойствия и мудрости, никакой благостной вечности. Я был очень разочарован. А затем голоса умолкли — словно все одновременно вдохнули и замерли. И я услышал другой голос, не похожий на остальные, зыбкие и легкие, будто последнее эхо песни. Он был сильным и живым, но немыслимо, невыносимо старым.

— Союзник, — пробормотал Ваэлин, помнивший ледяной холод голоса в месте за Порогом, говорившего, пока Дарена тащила своего мужчину назад, в свет.

— Я услышал это имя гораздо позже. Но да, это был он. И он предложил вернуть меня в свет, если я стану его «сосудом». Я пришел в ужас от самого звука этого голоса, а не только от смысла его слов. А еще больше меня ужасала перспектива вечности в холодной пустоте. Я мог бы тут же согласиться, если бы не различил бесконечный безнадежный голод, отчаянную нужду в том, что я мог бы дать этому существу. Мне сделалось дурно перед голодной вожделеющей мощью, и я понял, что бывает судьба и горше смерти. Союзник ощутил мой отказ и отвращение, а я ощутил его волю. Место за Порогом, которое на самом деле вовсе не место, но обитель душ, не свободно от боли. Там есть умеющие причинять ее. А Союзник, бесспорно, умел. Его страшная воля точно и безжалостно ударяла в мою душу, разрывала ее в клочки. Он говорил: «Служи мне, пока у тебя еще есть душа, способная служить». Он не злился. Долгие годы лишили его чувств, оставили лишь чистый разум, целиком выстроенный вокруг ненависти и сознания цели. Я содрогался, кричал, плакал, умолял — но не согласился. И тогда я ощутил прилив другой воли, совершенно иной, не такой старой, но не менее могущественной, и она сумела вырвать меня из когтей Союзника. Я ощутил, как моя душа вылепляется заново. Но многое так и не вернулась. Я не помню детства и друзей, даже теперь не могу вспомнить лицо матери или имя женщины, ставшей моей женой и прогнавшей меня. Моя спасительница заговорила женским голосом, и ее воля оказалась совсем не похожей на волю Союзника. Тот калечил, она лечила, тот порождал страх, она изгоняла его. «Твоя жизнь не окончена, о человек со множеством жизней, — сказала мне женщина. — Я видела твой финал, и он еще не наступил. Ищи подобных тебе, сохраняй, что можешь сохранить. Их сила поддержит тебя и приведет к финалу пути, которого ты со временем пожелаешь». Затем женщина произнесла еще три слова и выбросила меня из пустоты в свет. Сеорда все еще стоял надо мной. Когда я открыл глаза, он очень удивился. Судя по тому, сколько вытекло крови, я ушел лишь на пару мгновений. Сеорда чертыхнулся и вытащил из-за пояса нож, но я выговорил три слова, сказанные мне женщиной: «Нерсус-Силь-Нин», — и сеорда выронил нож.