Королева пламени

Пес воспрянул духом, когда лезвие коснулось шеи, и рассмеялся.

— Мне известно лишь обещание, которое она дала нам от его имени в тот день, когда выпустила нас из подземелий. «Все ваши мечты воплотятся в явь», — сказала она. Мы ждали так долго и видели так много снов. Отец, если тебе случится встретить ее, скажи ей, что я…

Френтис вогнал лезвие по рукоять. Арисай по имени Пес выгнул спину, затрясся и упал замертво.

— Я скажу ей, — заверил Френтис.

— Почему?

Вопрос застиг ее врасплох, палец снова соскользнул, и еще одно пятнышко крови появилось на натянутой ткани. Женщина спокойно рассмотрела воткнувшуюся в палец иглу. Увы, плоть, будто снег, полностью лишена чувств. Вышивка вышла скверной, неуклюжей детской попыткой подражать взрослым. Конечно, велико искушение обвинить оболочку и онемевшие пальцы, но ремесло вышивания никогда не давалось женщине. Память о детстве смутна, от нее уцелело очень мало, но сохранился образ статной дамы с лицом хищной красоты, умевшей необыкновенно вышивать — с ясностью и красотой, равной лучшим картинам. Добрая дама. Они сидели и вышивали вместе, дама направляла маленькие руки девочки, прижимала к себе и целовала за удачный стежок, смеялась над частыми ошибками. Женщина уверена, что этот кусок памяти — настоящий. Но мысли постоянно уходят от имени той дамы, от ее судьбы. Мысли сбиваются, плывут, делаются мрачными, девочка лежит в кровати и хнычет, глядя на дверь спальни…

За балконом скрипят веревки и шкивы.

— Любимый, у меня высокая гостья, — сообщает женщина. — А императрица не должна пренебрегать своими обязанностями.

— Почему? — повторяется холодный настойчивый вопрос.

— Любимый, ты узнаешь, — обещает она.

В ее разуме крутятся образы, обрывки увиденного — его драгоценный дар. Из канализации Виратеска вырываются языки пламени, арисаи дерутся, убивают и умирают с ожидаемой яростью и упорством. Один, горящий с головы до ног, хохочет, убивая, и продолжает хохотать, когда его пронизывают стрелы.

— Я знаю, что у тебя есть еще девять тысяч, — говорит он. — Где они?

Она судорожно вцепляется в вышивку. Ее тело пронизывают волны восторга, чудесное возвращение утраченной близости. Так оно было во время их совместного путешествия: восхитительная смесь любви и ненависти. Каждое убийство делало их ближе. Как же отчаянно бьется сердце — будто зверь в клетке! До сих пор женщина считала, что новая оболочка способна лишь на самые примитивные чувства, — но, конечно же, он, любимый, может разбудить это тело.

Кабина дергается, останавливается у балкона, женщина видит новую гостью — и тут же ощущает тревогу любимого. Женщину затопляет ревность, она думает, стоит ли немедленно отправить смазливую гостью вниз, в полет с высоты. Но та окидывает взглядом Лиезу, песнь шепчет на ухо — и императрица понимает, что страхи беспочвенны.

— Оставь ее в покое! — кричит любимый. — Только тронь ее, и ты никогда больше не увидишь меня!

Она сопротивляется порыву поддаться его ярости, позволяет сердцу остыть, чтобы ответить с холодной отстраненностью. Любимый, чем быстрее ты придешь ко мне, тем больше у нее шансов на выживание.

Она морщится. Только что обретенная близость меркнет — любимый справляется с гневом. Его мысли мрачны, он неохотно принимает реальность. «Так где же арисаи?» — не унимается он.

— Я лучше скажу тебе, где их нет, — говорит она и с трудом подавляет лукавый смешок. — Их нет в Новой Кетии.

— Идиоты, — окидывая колонну наметанным взглядом, заключает Дергач. — Они даже не высылают разведку на фланги.

— С какой стати? — говорит Френтис. — Они же попросту идут победным маршем на Виратеск.

— Чуть больше четырех тысяч, — возвращая подзорную трубу Френтису, сообщает Тридцать Четвертый. — Три батальона варитаев, разрозненные куритаи. Остальные — наемные вольные мечники и призывники из Новой Кетии. По моим прикидкам, это почти все военные силы, оставшиеся в провинции.

— Идиоты, — тряся головой, повторяет Дергач.

Местность к западу от Виратеска оказалась почти лишена пригодных для засады лесов и гор, столь любимых Френтисом. Однако разведка мастера Ренсиаля обнаружила мелкую долину среди полей в шести милях от города у прибрежной дороги в Новую Кетию. За южным гребнем долины можно было спрятать армию. Поля с высокой кукурузой — отличное укрытие для лучников, а высохшие стебли вспыхивают от малейшего огня. Кавалерия во главе воларской колонны не обратила внимания на длинную, в милю, полосу выжженных полей в сотню ярдов шириной по обеим сторонам дороги. Люди Френтиса все утро заботливо выжигали ее. Те, кто имел опыт фермерства, заверили Френтиса, что подобные палы обычны для здешнего сельского хозяйства и вряд ли привлекут внимание тех, кто никогда не работал на земле.

— Но кто-нибудь обязательно прорвется, — сказал Френтис Дергачу с Иллиан. — Если их будет больше, отходите, образуйте защитный строй.

Он тяжело посмотрел в глаза Иллиан.

— Дело решится на флангах, нет нужды в лишней демонстрации отваги.

— Конечно, брат, — с трудом подавив злость, проговорила Иллиан.

Он оставил ее и ее людей прятаться среди кукурузы, а сам отправился за край долины, где ожидал с кавалерийским отрядом мастер Ренсиаль. Воларцы не видели смысла обучать рабов верховой езде, но кое-кто научился еще в прошлой, дорабской жизни, в основном — народ из Королевства и несколько альпиранских пленников. Поэтому повстанцам удалось сформировать эскадрон легкой конницы в триста мечей. За конницей притаилась тысяча пехотинцев — те, кому не досталось приличного оружия, хотя кое-кто и обзавелся мечами и кинжалами павших арисаев. Основная же масса пехоты под руководством Лекрана и Ивельды стояла на левом фланге, готовая атаковать вслед за гарисаями, когда придет время.

Френтис уселся на захваченного в прошлой битве жеребца, хорошо вышколенного, как и все воларские боевые лошади, но уступавшего скоростью и агрессивностью орденскому скакуну. Мастер Ренсиаль тщательно тренировал людей и коней, и Френтис был уверен, что конь не подведет при атаке.

Френтис пришпорил коня и въехал на гребень. Конечно, воларцы хорошо видели силуэт всадника на фоне неба, но теперь уже не важно, обнаружат его враги или нет. Передовые ряды воларцев прошли пал. Френтис выдернул меч и поднял над головой, лучники в поле встали и уложили стрелы на тетивы. Всадник впереди колонны развернул коня, отчаянно замахал горнисту — но было поздно.

С поля вынеслись четыре сотни стрел и ударили в центр колонны. Закричали люди, вразнобой затрубили горны. Стрелы наделали сумятицы, но потерь нанесли мало — упало всего около дюжины солдат. Заорали офицеры, воларцы поспешно выстроились в боевой порядок. Как обычно, первыми справились варитаи. Три батальона построились за минуту. Френтис с удовольствием отметил, что рабы встали в центр колонны. То есть фланги держат наемники и свежие призывники.

«Дергач прав, — заключил Френтис. — Этими людьми командуют идиоты».

Пока воларцы строились, лучники осыпали их стрелами и не перестали, когда горны протрубили атаку. Френтису не требовалось лично руководить лучниками, те хорошо понимали, что следует делать дальше. Хотя кукуруза высохла до хруста, Френтис все равно позаботился о том, чтобы разложить на поле груды политых маслом дров. Лучники без труда поразили их зажженными стрелами, и в мгновение ока поднялась стена огня. Им строго приказали выпустить пять стрел с началом воларской атаки, а затем бежать под прикрытие огня, хотя многие упорно продолжали стрелять. Пламя быстро набрало силу, толстое облако дыма закрыло поле боя.

Френтис кивнул мастеру Ренсиалю и сорвал коня в галоп. По обе стороны от придорожного пала в зарослях выжгли еще пару полос достаточной ширины, чтобы вместить полный эскадрон конницы и тысячу пехотинцев. Несмотря на это, из-за густоты дыма скакать оказалось непросто. Конь пугался пламени, ржал. Френтис снова пришпорил его, погнал скорее — и вдруг выскочил из дыма к паре напуганных воларских кавалеристов. Френтис проехал между ними, рубанув налево и направо, услышал синхронные крики боли и поскакал дальше.