Страница 75 из 76
И наступила тишина. Только комары тонко звенели над топью.
Обманутая этой тишиной, стая пронеслась над дальним плесом, вернулась назад и собралась было опуститься на прежнее место. Но у самой гати шарахнулась в сторону, взмыла и исчезла вдали.
Облепленный тиной Избасар поднял голову, вскинул над зыбуном руки и принялся очищать от грязи лицо. Его душил кашель. Боли он не чувствовал, только сильный звон в ушах.
Офицер лежал на прежнем месте, ухватившись за слегу. В вытянутой руке он держал рукоятку браунинга, ствол у которого был начисто оторван. Из головы офицера сквозь комья грязи сочилась кровь.
«Забило ствол и разорвало. Сам себя убил», — понял Джанименов. Но офицер был жив. Он приподнялся и тоже стал счищать с лица грязь. Взглянув на Избасара, как-то странно хрюкнул горлом и, гоня перед собой глянцево-черную жижу, пополз к нему. Избасар рванулся к пластинам и вдруг задел ногой за что-то твердое.
«Неужели бревно?» — погрузившись почти по горло, он нащупал опору, встал на нее и замер, ждал. Предстояла решительная схватка с этим ползущим к нему человеком. Жадно, как выброшенная на берег рыба, глотал Избасар воздух широко раскрытым ртом. А офицер полз, хрипя и рыдая от злобы и отчаяния. Он уже протянул руку, чтобы затолкать в пучину беззащитную, как ему казалось, голову врага… А Избасар уперся в бревно и медленно, но с силой вырвался из зыбуна.
Секунду офицер бессмысленными, мертвыми глазами смотрел на встающее из топи страшилище, затем уронил голову. И только тогда Избасар увидел, что затылок и шея у него разворочены.
Будто торопясь скрыть эту страшную рану, трясина вокруг офицера забулькала, запузырилась, всосала в себя скрюченное тело и накрылась зеленоватой ряской.
Избасар, боясь, что бревно выскользнет из-под ног, подобрался по нему к гати, упал на нее грудью и долго лежал, не шевелясь, все еще не веря, что ушел от такой лютой смерти, какую никому не пожелал бы.
Давно вернулась на плес утиная стая, убрел в конец гати дончак и стал там, запутавшись ногами в поводьях, а Избасар все продолжал лежать, вцепившись руками в настил, и не мог отдышаться. Когда он все же поднялся, наконец, и подошел к дончаку, тот шарахнулся и не подпускал его к себе. Он храпел, испуганно вставал на дыбы.
— Ну, Лысанка, ну, дурной мой! — пытался уговорить его Избасар.
Так продолжалось до тех пор, пока Джанименов не умылся, не соскреб грязь с одежды.
«Что ж теперь делать? — думал он. — Бородач, конечно, поднял уже всю косу на ноги… — Но эту мысль догнала другая: — За лодкой ведь следят люди кузнеца — Акылбек, Байкуат следят… Они могли успеть…»
Решительно подойдя к дончаку, подправив на нем седловку, Избасар вскоре был уже за Согрой. Там, где тропа шла по пескам, виднелся одинокий след.
«Бородач… Зачем только он так часто останавливался и слезал с коня? — недоумевал Джанименов. — Вот опять… курил. В песок втоптан не один, а два окурка. Зачем подряд курил столько?».
Потом след круто свернул в сторону. Это окончательно спутало Джанименова.
На косу он прискакал поздним вечером, но там еще горели костры. Издали Избасару показалось, будто горит костер и на том месте, где они его разжигали несколько раз с Омартаем. Привязав иноходца у джиды, он стал осторожно пробираться к берегу. И когда из темноты до него донесся голос Байкуата, он даже не поверил этому.
Но раскатистый бас Байкуата, его смех трудно было спутать. Да и второй голос принадлежал Акылбеку.
— Ой-бой, — всхлипнул неожиданно Байкуат, — как Омартай крутился перед офицером? Две бутылки ему за коня подарил. Сам видел.
— Я думал, у Ильина сердце порвется от злости. Он, однако, всю косу забрызгал слюной.
— Избаке вернется, Омартай что ему скажет? Ох, и ругать будет его, как думаешь? — спросил Байкуат.
Джанименов пошел на голоса.
— Гляди, вернулся уже! — обрадовался Акылбек и вскочил.
— Что у вас тут?
— Все хорошо у нас, Избаке. Тебя ждут, хотят уходить. Кожеке сказал, все у них готово, только ты держишь.
«Значит, кузнец уже притащил доску», — подумал Избасар. Он все еще не мог понять, почему на косе спокойно? Куда девался бородатый казак?
— Вы хорошо караулите? Ничего не проглядели?
— Спроси Омартая. Он скажет. Он сейчас сердитый на тебя.
— За коня?
— За коня. Почему не на том ускакал. Староста Жумагали кричал, будто он велел тебе взять другого коня.
— А где они?
— Староста?
— И есаул.
— Уехали еще гулять. Тут всю водку выпили, всю еду с кошмы съели, теперь уехали. Омартаю велели, когда приедешь, постегать тебя хорошенько, коня, сказали, надо отдать уряднику. Вот там урядник на краю берега дом занял. Ильин на его коне уехал.
— А как Ахтан?
— Жалуется Омартай, говорит плохо!
— Ну, я пойду.
— Иди, Избаке. Ох, попадет тебе от Омартая.
— Пускай. Коня я у джиды привязал.
— Мы его возьмем.
— Я с офицером подрался. Может, погоня будет.
— Тогда вам скорее уходить надо.
— Ночью уйдем…
— Лодка ваша готова совсем. Омартай воду погрузил, муку, словом все. Пока не уйдете — будем караулить. Там еще люди караулят. По всей косе и дальше.
— Спасибо, друзья. Это Омартая костер вон там?
— Омартая.
Избасар пошел, но вернулся.
— Может, не увидимся скоро?
— Прощаться хочешь?
— Давайте прощаться.
Когда Избасар приблизился к костру, возле которого с пиалушкой в руках сидел Омартай, старик бросил на него короткий взгляд и спросил:
— Здоров, Избаке?
— Здоров. Спасибо. Все хорошо, ата.
— И у нас хорошо. Где тонул?
— Ракуший сор знаете?
— Омартай тут все знает.
— Там тонул.
— Дрался с кем? Штаны порвал, рубаху порвал, морду порвал немного, — и протянул чашку с рыбой, лепешку. — Кушать хочешь?
Избасар запустил обе руки в еду.
Только когда чашка опустела, он утвердительно кивнул головой.
— Дрался, немного, ата.
— В Ракушах все сделал?
— Все.
С лодки доносился храп.
— Кожеке спит?
— Акбала тоже.
— Ахтан как?
— Может, хорошо будет, может, — плохо.
— Парус надо поднимать, ата.
— Будем поднимать.
— Я пойду поднимать.
— Конь где?
— Уряднику отдал.
— Откуда узнал, что ему надо отдать?
— Узнал, — усмехнулся Избасар.
— Я коня старосты три раза глядел. Зубы щупал. Хорошо сделал Избаке, что не его заседлал. Совсем запаленный конь. Харчит. Не довез бы он тебя до Ракуш.
Избасар тихо рассмеялся. Он представил лицо Байкуата, если бы тот услышал эту «ругань» Омартая.
— Доска на носу рыбницы теперь другая?
— Другая. Шапал днем приходил.
Омартай стал собирать в мешок лежавшие у костра пожитки, посуду.
…Ближе к полуночи лодка покинула косу. Омартай повел ее на сереющий впереди мыс. Из камышей выплыла большая круглая луна. Бледный свет ее пробежал по морю и лег на волну широкой позолотой, сотканной из кружевных нитей. Лодка скользила по этому золоту, разбрасывала тугие звонкие капли.
За мысом от камышей отделилась низкобортная причалка.
— Это мы, — издали еще, не громко донесся предупреждающий голос. Избасару он показался знакомым. Когда причалка приблизилась, Джанименов увидел: в ней находятся Шаповалов и один из казахов — Матай.
— Белые что-то бегают шибко, — сообщил Шинтаза, — ловцы говорят, от пристани три катера пошли с солдатами. Туда пошли, — махнул рукой Шинтаза. — И сюда пошли.
— Спасибо.
— Ну, счастливо.
А на свету наперерез лодке выкатилась из легкого туманчика моторка.
— Ложись, — скомандовал Избасар. — Это из Ракуши мотор.
— Стрелять хочешь? — спросил Омартай.
— Подойдет близко — гранату надо бросать, — и приготовил сразу две гранаты. Кожгали вытянул винтовку и прикрыл ее сверху рубахой.
— Не торопись стрелять, — посоветовал Омартай.
— Эй, убирай парус, — закричали на моторке. Она застопорила ход и прижалась вплотную к лодке.