Страница 51 из 95
Райан Миллер открыл рот только затем, чтобы представиться, а потом слушал рассказы других, втянув голову в плечи, локтями опершись о колени: тошнота и боль в висках одолевали его. С этими людьми у него было больше общего, чем он подозревал до прошлой ночи, когда в минуту рассеяния или раздражения сделал первый глоток и снова стал на какое-то время могучим, непобедимым мачо из своих юношеских фантазий. Как мужчины и женщины, окружавшие его, он тоже был заточен в своем теле, тоже трепетал перед врагом, притаившимся внутри и ждущим только случая, чтобы все разрушить; врагом столь осторожным, что Миллер почти позабыл о его существовании. Виски, подумал он, этот его золотистый цвет, эти солнечные блики; а как восхитительно позвякивают в бокале кубики льда! Вспомнил и пиво: мускусный запах, мелкие пузырьки, легкая пена.
В чем же я оступился? — спросил он себя. Всю жизнь он тренировался, стремясь всех превзойти, укреплял дисциплину, учился владеть собой, боролся со слабостями, но в самый неожиданный момент враг вылезал из берлоги и набрасывался на него. Раньше, когда у него был повод, вроде одиночества и несчастной любви, чтобы поддаться искушению и на какое-то время забыться, опрокинув стакан, он соблюдал трезвость. И никак не мог понять, почему сплоховал сейчас, заполучив все, чего только мог пожелать. Вот уже две недели он был счастлив и доволен собой. То благословенное воскресенье, когда он наконец смог сжать Индиану в объятиях, изменило его жизнь, он всецело отдался волшебству любви и удовлетворенного желания, чудесному ощущению того, что он любим и не покинут; ощущению иллюзорному — что он навсегда искупил все свои грехи и излечился от всех своих ран. «Меня зовут Райан Миллер, я — алкоголик», — повторил он про себя, чувствуя, как в глазах закипают слезы, и им овладело непреодолимое желание бежать из этого места, но Индиана положила руку ему на плечо и удержала. Когда через сорок пять минут все направились к выходу, некоторые дружелюбно хлопали его по спине, прощались, называя по имени. Миллер не отвечал.
В полдень Индиана и Райан отправились на пикник в тот же самый лес вековых секвой, где две недели назад их застигла буря, благодаря которой они обрели друг друга в любви. Погода была неустойчивая, порой слегка моросило, порой облака расходились, и робко выглядывало солнце. Райан принес сырую курицу, лимонад, уголь и кость для Аттилы; о сыре, хлебе и фруктах позаботилась Индиана. У нее была старинная корзинка с подкладкой в белую и красную клетку, одна из немногих вещей, доставшихся от матери, идеально подходящая для того, чтобы носить еду, тарелки и стаканы для пикников. В парке не было ни души, только летом он заполнялся народом, и они устроились на своем излюбленном месте, у самой реки. Усевшись на толстое бревно, завернувшись в пончо, ждали, пока прогорят уголья, чтобы поджарить курицу, а Аттила, впав в неистовство, гонялся за белками.
Лицо Миллера напоминало разбитую тыкву, тело — целую карту синяков и ссадин, но он был благодарен судьбе: в соответствии с примитивным понятием о справедливости, внушенным отцовским ремнем, наказание искупает вину. В детстве царили ясные правила: за всякий злой умысел или оплошность нужно платить — таков закон природы. Если какая-то проказа Райана ускользала от отца и мальчик избегал кары, ликование длилось недолго, очень скоро его охватывал страх, ему казалось, что само мироздание поквитается с ним. В конце концов, лучше уж вытерпеть несколько ударов ремнем, чем жить под угрозой неизвестного воздаяния. Злой умысел или оплошность… Сколько же таких поступков он совершил за четыре десятилетия — без сомнения, много.
В годы солдатской службы, молодой, сильный, в пылу приключения или в грохоте войны, окруженный товарищами, защищенный силой оружия, он никогда не оценивал свое поведение и не подвергал сомнению безнаказанность, которой пользовался. Грязная игра на войне позволительна, он никому не обязан отчетом. Он с честью выполнял обязательство защищать свою страну, был «морским котиком», одним из отборных, легендарных воинов. Задаваться вопросами он начал позже, в те месяцы, когда лежал в госпитале, когда выздоравливал, мочась кровью и учась ходить с железными скрепами в культе, и решил тогда, что, если и был в чем-то виноват, с лихвой искупил вину, потеряв ногу, товарищей, военную карьеру. Цена оказалась столь высока — сменить жизнь героя на банальное существование, — что он почувствовал себя обманутым. И предался лживому утешению, какое приносили алкоголь и сильные наркотики, борясь с одиночеством и отвращением к себе, тихо изнывая в убогом многоквартирном доме «Вифезда».
И когда желание покончить с собой стало почти неодолимым, Аттила спас ему жизнь во второй раз. Через четырнадцать месяцев после того, как Райана вывезли из Ирака, привязанного к носилкам и одурманенного морфином, пес подорвался на мине в пятнадцати километрах от Багдада. Это вывело Миллера из летаргии, поставило на ноги: у него появилась новая задача.
Мэгги, соседка по «Вифезде», семидесятилетняя вдова, с которой он подружился, играя в покер, пришла к нему на помощь. Ей он обязан другим своим лозунгом: кто ищет помощи, всегда находит ее. То была крепкая старуха с лексиконом и манерами пирата — она двадцать лет отсидела в тюрьме, прикончив мужа, который чуть не переломал ей все кости. Только с этой бабищей, которой боялись все соседи, Миллер мог общаться в тот смутный период своего существования, и она отвечала ему со своей обычной грубостью и удивительной добротой. Вначале, когда он еще не мог управиться в одиночку, она готовила ему еду и возила по врачам; позже, когда он нажирался до потери сознания или накачивался наркотиками, подбирала с пола, доставляла домой и развлекала, играя с ним в карты и просматривая боевики. Узнав, что приключилось с собакой, Мэгги решила: если пес выживет, Миллер может заполучить его, только если образумится, ведь никто не доверит такого героя человеческому отребью вроде него.
Миллер отказался от программ реабилитации алкоголиков и наркоманов в военном госпитале, как раньше отказался от услуг психиатра — специалиста по посттравматическим синдромам, и Мэгги полностью согласилась с ним: в самом деле, только маменькины сынки прибегают к таким методам, есть другие меры, более быстрые и действенные. Она вылила спиртное в раковину и спустила наркотики в унитаз; потом заставила его раздеться и забрала всю одежду, компьютер, телефон и протез. На прощание подняла большие пальцы в знак того, что все обернется к лучшему, и заперла Миллера на ключ, оставив его одного, хромого и в чем мать родила. Миллер был вынужден терпеть муку первых дней воздержания, дрожа от холода, галлюцинируя, доведенный до бешенства тошнотой, тоской и болью. Тщетно пытался он вышибить дверь, напрасно связывал простыни, чтобы вылезти из окна: квартира располагалась на десятом этаже. Миллер колотил в стену, которая отделяла его от Мэгги, пока не разбил в кровь кулаки; у него так стучали зубы, что один сломался. На третий день он рухнул, выбившись из сил.
Мэгги зашла проведать его вечером и обнаружила бедолагу свернувшимся на полу: он тихо стонал и казался более-менее спокойным. Бабка повела его в душ, накормила горячим супом, уложила в постель и уселась рядом сторожить его сон, делая вид, будто смотрит телевизор.
Так началась новая жизнь Райана Миллера. Он втянулся в обыденные дела — поддерживал трезвость, добивался, чтобы ему отдали Аттилу, который к тому времени оправился от ран и получил награду. Формальности обескуражили бы кого угодно, но Миллера влекла неимоверная благодарность. С помощью Мэгги он написал сотню прошений на имя разных военных чинов, пять раз ездил в Вашингтон, добился личной встречи с секретарем Министерства обороны благодаря письму, подписанному однополчанами. Тот пообещал, что Аттилу доставят в Соединенные Штаты и после обязательного карантина Миллер сможет его забрать. В эти месяцы утомительной бюрократической возни он отправился в Техас, готовый потратить все свои сбережения на лучший в мире протез; начал тренироваться для участия в соревнованиях по триатлону и нашел способ употребить во благо опыт, приобретенный на военной службе. Он был специалистом по коммуникациям и системам безопасности, имел связи среди высшего командования, безупречный послужной список и четыре награды как доказательство твердости характера. Тут он и позвонил Педро Аларкону в Сан-Франциско.